Поэты 1820-1830-х годов. Том 2

Тимофеев Алексей Васильевич

77. РЫБАКИ

Я видел рыбарей, как в летний день они, Утеса мшистого укрывшися в тени, По речке весело раскидывали сети, То были рыбари — неопытные дети. Старейший отрок был цветущий и живой, Наметку наводил дрожащею рукой И, медленно влача по влаге изумрудной, На золотой песок тянул с добычей скудной. О, сколько радости и смеха без конца, Когда случалось им плотву или гольца Наметкой вынести на брег песчано-зыбкой! Как забавлялися среброчешуйной рыбкой, Когда она в сетях, скользя из детских рук, Живыми брызгами их покрывала вдруг. О дети милые, еще вам чуждо горе! Года придут чредой, и на безбрежном море, Которое теперь призывно плещет вам, Помчится ваша мысль заботно по волнам; Но сердце затаит, как чистую молитву, Забавы детские, беспечную ловитву. Май 1835

78. ВЕСЕННЯЯ ГРУСТЬ

Зима бежит. Не слышен вьюги

вой, Метель не вьется по дороге, И шумно панцирь ледяной Дробит Ока, волнуяся в тревоге. В ущельях гор серебряным ковром Лежат нетронутые снеги, И коршун в небе голубом Кругоплывет — предвестник теплой неги. Между дерев безлиственно-нагих Младая верба — вся в уборе — Весну встречает, как жених, Улыбкой светлою во взоре. Еще два дня… Проснется жизнь везде, На божий свет былинка взглянет, И ласточка в родном гнезде И щебетать, и виться станет. Всех радует привет весны!.. Лишь я, печальный и угрюмый, Былые вспоминаю сны, Мои несбывшиеся думы. Но что другим в тоске моей? Кому понять чужие слезы! Спеши ж, весна! Пой в роще, соловей! Цветите, пламенные розы! 1835

79. ПЯТИГОРСК

Пустынный край! Здесь Дивного рука Переворот таинственный свершала: Грядами гор взнеслась за облака И на Эльбрус порфирой света пала. Здесь каждый шаг — живые письмена, Всё говорит о том, что прежде было. И воздух жжет, и пар клубит волна, И в недрах гор кипит огней горнило… 1839

80. ГОНДОЛЬЕР

(Венецианская баркарола)

«Посади меня с собой, Гондольёр мой молодой,— Близко до Риальто. Дам тебе за труд я твой Этот перстень золотой, Перстень с бриллиантом». «Дорог перстень, госпожа! Не ищу я барыша, Мне не надо злата. Беден я, но в цвете сил; Златом труд я не ценил: Есть другая плата!» «Что ж тебе? Скажи скорей… Ночь становится бледней, Близок день к рассвету. До Риальто довези,— Всё, что хочешь, попроси, Хоть мантилью эту». «Что в мантилье дорогой! Шелк с жемчужной бахромой Пышен для наряда! Беден я, но в цвете сил; Плащ мой прост, но мне он мил,— Перлов мне не надо!» «Что ж тебе? Скажи скорей… Море от часу синей, Утро недалёко. Мне в Риальто надо плыть, Мне в Риальто надо быть До лучей востока!» Тих и робок слов был звук, Нежен блеск прелестных рук, Ножка — загляденье! Очи в маске — ярче звезд… «Поцелуй за переезд Мне в вознагражденье!..» Ночь. Гондол в заливе нет, Месяц льет уж тусклый свет, Гондольёр прекрасен… Муж — ревнивец; дорог час, — Стерегут ее сто глаз; Утра блеск опасен. Руку молча подает, Гондольёр ее берет, Посадил с собою. Быстр весла был гордый взмах, И гондола на волнах Понеслась стрелою. Далеко от берегов Снят красавицей покров, На лице нет маски. В кудрях шепчет ветерок, Гондольёр лежит у ног, Ждет заветной ласки. И в смущеньи и бледна, Пала к юноше она: Смолк стыдливый ропот; Томен блеск ее очей, Дышит в музыке речей Сладострастный шепот. Как ее он целовал! Клятвам милой он вверял Перл слезы бесценной, Мир блаженства впереди!.. Он, счастливец, на груди Дремлет упоенный… Над Риальто блещет день; Во дворец скользнула тень, Что ж гондола стала? Где же юный гондольёр? Иль обратный путь не скор?.. Весть о нем пропала. Говорили: пред зарей Кто-то сонный в тьме ночной В волнах хладных бился, И на взморье шумный вал Труп унес — и в нем кинжал, Весь в крови, дымился. Декабрь 1840

81. ДВЕ МОГИЛЫ

Две могилы одиноко Встали царства на краях: Два певца — две жертвы <ро>ка! Пал один в горах Востока, Пал другой в родных полях. Светлой мысли исполины! Гор заоблачных вершины Вновь обрадует весна, Вновь в дыханьи теплом юга Далеко умчится с вьюгой Снеговая пелена. Но весны благоуханье, Солнца блеск и вод журчанье Не пробудит их от сна! Вкруг могил их тишина. Полн тревоги, чувств, сомнений Был один — властитель дум; Он в порыве вдохновений Дивной силой песнопений Волновал невольно ум. Лишь рукой ударил в струны, Русь откликнулася им, И во гроб сошел он юный, Как певец непобедим. Сколько славы схоронил он! Сколько ждать он мог венков! И Россию как любил он! Как громил клеветников! Был другой, — лет юных в цвете Музой дивною водим; И, мечтая о поэте, Мы задумывались им. Струны звонкие дышали, Чудной музыкой полны, И во звуки воплощали Вдохновительные сны. То у Каспия седого Он подсматривал дары, Пел опричника младого, Мцыри, пальмы и шатры, То над юной колыбелью Над младенцем он стоял, Иль, могучий, к новоселью Чуждый край на суд сзывал, Иль, оставя песнь и битвы, Сердца теплые молитвы Пред Скорбящей проливал. Спят в могилах ранних оба! Суд потомки изрекли: Музы братством их свели. Русский! проходя близ гроба, Кинь с молитвой горсть земли! Ноябрь 1841

82. 21 ИЮНЯ

Дрожит, дымится пароход, Знак подан в дальний путь! Кипит сребром равнина вод, Кипит тоскою грудь! О чем грущу невольно я? Ужель пугает даль? Отчизна милая моя, Тебя покинуть жаль! Гляжу, как тонет берег твой В лазуревых волнах, Гляжу, поникши головой, С слезами на очах… Зачем, ребенок милый мой, Так жмешься ты ко мне? Иль сердце просится домой — К родимой стороне? Но там никто тебя не ждет Из дальнего пути, Никто, рыдая, не прижмет К трепещущей груди! Была б она!.. Она б ждала!.. Родной давно уж нет!.. В могилу хладную легла, Легла во цвете лет! Нет, крепче жмись к моей груди, — Родная в ней живет! Прости, о родина, прости! Лети, мой пароход! Неси меня скорее вдаль Чужбины к берегам! Мою глубокую печаль Сложу, быть может, там! 1847

А. Н. МУРАВЬЕВ

Биографическая справка

А. Н. Муравьев. Рисунок неустановленного художника. 1851. Музей Института русской литературы АН СССР.

Андрей Николаевич Муравьев был четвертым сыном генерал-майора H. Н. Муравьева. Он родился 30 апреля 1806 года в Москве. В 1809 году семья лишилась матери, и ребенок был вверен попечению петербургских родственников. Девятилетним мальчиком он вернулся домой в Москву, где его отец возглавлял «школу колонновожатых», готовившую штабных офицеров. «В четырнадцать лет, — вспоминал Андрей Муравьев, — я имел наставником доброго и почтенного Раича… Он совершенно образовал меня и кончил мое домашнее воспитание. Он вселил в меня всю склонность к литературе» [38] .

38

А. Н. Муравьев, Мои воспоминания. — «Русское обозрение», 1895, № 5, с. 58.

В 1823 году, когда общекультурное образование юноши было признано достаточным, он был зачислен юнкером в егерский полк, а спустя полгода переведен в драгунский полк и произведен в чин прапорщика.

1823–1826 годы по долгу службы Муравьев проводит на Украине (в Тульчине, под Киевом, в Одессе), в Молдавии. Пребывание в Крыму в августе 1825 года, рассказывал он, «совершенно развило мою страсть к поэзии, которую с тех пор избрал своею целью» [39] .

В этой поездке Муравьеву посчастливилось познакомиться с Грибоедовым и беседовать с ним на литературные темы.

39

Там же, с. 61.

Выхлопотав продолжительный отпуск, Муравьев осенью 1826 года появляется в Москве. Зимой 1826–1827 года он часто посещает салон Зинаиды Волконской, где встречается с Пушкиным, Вяземским, Баратынским и многими другими как известными, так и начинающими поэтами и литераторами. В 1827 году в альманахе Раича и Ознобишина «Северная лира» появилось несколько стихотворений Муравьева. В рецензии на эту книгу П. А. Вяземский отметил дебют молодого поэта, «в первый раз хвляющегося на сцене», чьи стихи «исполнены надежд, из коих некоторые уже сбылись» [40] .

40

П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., т. 2, СПб., 1879, с. 28.

Почти теми же словами выразил свое приветствие Муравьеву и Пушкин в неопубликованной рецензии на «Северную лиру», предназначавшейся для «Московского вестника».

Судя по воспоминаниям самого Муравьева, Пушкин «заставлял» его читать стихи, и «ему были приятны некоторые строфы из моего описания Бакчисарая, оттого что сам воспел этот чудный фонтан…» [41]

В 1827 году Муравьев издал сборник своих стихотворений под заглавием «Таврида». Первым откликнулся на него «Московский телеграф», поместивший обстоятельную рецензию Е. А. Баратынского. «„Таврида“ писана небрежно, но не вяло, — говорилось там. — Неточные ее описания иногда ярки, и необработанные стихи иногда дышат каким-то беспокойством, похожим на вдохновение». Но «богатому жаром и красками» Муравьеву, резюмировал Баратынский, «недостает обдуманности и слога, следственно — очень многого… Что касается до слога, надобно помнить, что мы для того пишем, чтобы передавать друг другу свои мысли; если мы выражаемся неточно, нас понимают ошибочно или вовсе не понимают: для чего ж писать?» [42] .

41

А. Н. Муравьев, Знакомство с русскими поэтами, Киев, 1871, с. 11. По-видимому, некоторый интерес Пушкина к Муравьеву объяснялся тем, что он не считал его своим эпигоном.

42

Е. А. Боратынский, Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма, М., 1951, с. 422, 425.