Поэты 1880–1890-х годов

Мережковский Дмитрий Сергеевич

^{Молчание.}

Мне краткие мгновенья Беседовать позволено с тобой: Не трать, мой сын, мгновений дорогих!

^{Молчание.}

На страшный путь ты должен запастись Спокойствием и бодростью… Я мир Душе твоей несу.

Осужденный

(оглядываясь и указывая на палача)

А этот телу?

Священник

И я, и он — покорные послы Пославших нас: небесной власти — я, А он — земной. Я вестник всепрощенья И благости творца, а он… он казни Невольный вестник…

Осужденный

Ты сперва простишь, А он потом казнит меня — не так ли?

Священник

Людская казнь свершится и пройдет, Но вечною пребудет благость божья; Не отвергай последний дар любви — Земной залог господня примирения. Покайся,

сын, в грехах…

Осужденный

Старик, Уйди! В моих раскаявшись грехах, Смертельный грех я б совершил пред смертью. На грех такой меня духовный пастырь С распятием в руках склоняет!..

Священник

Сын мой, Между тобой и судьями твоими Не я судья. Молитву я, не суд Пришел творить. Молись, дитя, и кайся!

Осужденный

Пусть будет так! Услышь же ты, старик, Предсмертное раскаянье мое! Прости, господь, что бедных и голодных Я горячо, как братьев, полюбил… Прости, господь, что вечное добро Я не считал несбыточною сказкой. Прости, господь, что я добру служил Не языком одним медоточивым, Но весь — умом, и сердцем, и руками… Прости, господь, что родине несчастной И в смертный час я верен остаюсь, Что я, рабом родившись меж рабами, Среди рабов — свободный умираю. Прости, господь, что я к врагам народным Всю жизнь пылал священною враждой, Что я друзьям не изменял в несчастье, Что вырывал из хищных лап злодеев Невинные истерзанные жертвы; Что гадине смертельно-ядовитой Я притуплял отравленные зубы; Что я смутил безумным воплем мести Развратный пир прожорливых святош, Что я убийц казнил за их убийства…

Священник

Молчи, молчи! Ты раны растравляешь, И без того зияющие в сердце Твоем больном. Последнюю молитву Не так творят. Есть тихие слова Любви, прощенья… Слушай, сын мой: если За тяжкий грех заслуженную кару Теперь несешь, — пусть льется горячо Пред господом раскаянье твое! Он милостив. Раскаявшийся грешник Ему милей, чем тот, кто не грешил. Но если ты безвинно умираешь, Вдвойне теплей и ярче пусть горит Последняя твоя молитва богу! Идя на казнь невинно, помолись Тому, кто сам невинно был казнен; Вручи себя тому, кто нам когда-то Себя вручил. Ты скорбь свою поведай Тому, кто сам скорбел лютейшей скорбью. Молись тому пред казнию, кому Во время казни подражать ты должен… И он казнен за бедных и голодных, Но в смертный час врагов не проклинал.

Осужденный

Ты задевать умеешь струны сердца. Я сам, старик, продумал о Христе Последний день своей недолгой жизни. И много, много думал я…

Священник

И что же?

Осужденный

И я решил, что если на Голгофе Века назад своей святою кровью Грехи людей Христос бы искупил, То не было б моей сегодня казни…

Священник

Его пути для нас непостижимы…

Осужденный

Молчи, старик! Ты слышишь ли далекий Зловещий гул? То праздная толпа На смерть мою сбирается глазеть… Теперь, старик, дерзнешь ли ты о боге Мне говорить? О, если б в небесах И жил господь, то, этот гул услышав, В себе самом он стал бы сомневаться… (Прислушивается) Толпа растет… всё ближе, и о чем Кричит она? То крики нетерпенья, Или восторг, иль шутки площадные? О, подожди, народ нетерпеливый! Уж близок час, затихнет скоро сердце, Что лишь к тебе любовью билось страстной, Лишь за тебя скорбело и молилось… Народ! народ! Жених свою невесту Не любит так, как я любил тебя! Народ… Мой слух ласкало это слово. Как музыка небес… В часы сомненья Я воскресал мечтою о тебе, Как жаркою молитвой. Дом родимый, Отца и мать безропотно я бросил И лишь тебе, как бы отшельник богу, Я посвятил всю жизнь, все силы духа… С тех пор иных не ведал я печалей, С тех пор иных я радостей не знал. Там, в тишине твоих полей просторных, Там, в суете твоих лачужек тесных,— Там плакало, там радовалось сердце… О, горький час! ты горше часа смерти! (Задумывается) Меня везут в позорной колеснице. Я на глазах обманутых народа Свою любовь к народу искупаю… А он молчит… Ничья рука не в силах Повязку лжи сорвать с его очей… День радости врагам ты подаришь… Но нет! Клянусь, я отравлю им радость И грудь толпы заставлю трепетать! Я не совсем бессилен, — умереть Осталось мне, и грозное оружье Я на врагов скую из этой смерти… Как надо жить, людей не научил я, Но покажу, как надо умирать. Пусть палачи от злобы побледнеют…

Священник

Прощай, мой сын! Сюда с надеждой шел я, С отчаяньем отсюда удаляюсь; Не дал господь мне, своему слуге, Твой тронуть дух…

Осужденный

Вы — слуги божьи? Так ли? Но для кого ваш бог страдал и умер? Кому служил он? Сильным? Богачам? Зачем же вы с сильнейшими в союзе? Как верных псов, над овцами своими Назначил вас блюсти небесный пастырь,— Зачем же вы с волками подружились? Из всех врагов презреннейшие вы! Трусливые, со сладкими словами, Изменники, лжецы и лицемеры! Что нам в словах возвышенных и добрых! Полезнее нет силы, чем огонь, И без огня зверями были б люди. Но изверг тот, кто тихомолком пламя Под хижину подбросит бедняка. Так и любовь, прощение и кротость — Великие, священные слова; Но те слова кому вы говорите? Зачем меня учить теперь прощенью Явился ты? Я — слабый, бедный узник, Что через час уснет могильным сном… О, если б ты и убедил меня, Скажи, кому нужна моя пощада?.. Зачем с такой же речью о прощеньи Ты не пошел к моим всесильным судьям? Их убедив, ты спас бы тотчас жизнь… Так вы всегда: когда бедняк без хлеба В виду безумных пиршеств издыхает, Вы к бедняку подходите с крестом И учите умеренности скромной… Когда народ в цепях тирана стонет, Смирению вы учите народ. Тому ль учил божественный учитель? На то ль дал крест, чтобы исподтишка Его крестом вы слабых убивали? Когда я смерть приму на эшафоте И громко лгать начнут все языки. Скажи, о чем народу скажешь в церкви? Что к свету я стремился? Божий храм Кто осквернит кощунственною ложью? О бедный край мой! Море гнусной лжи Тебя залило мутными волнами Со всех концов: в семействе лжет отец Перед детьми, а в школе лжет учитель, В твоих церквах лгут слуги алтарей… Поверь, что мне палач стократ милее, Чем лживый поп. (Обращаясь к палачу) Невольный вестник казни! Ну, начинай! Надеюсь, ты свое Успешнее исполнишь порученье…

^{Палач выходит на середину каземата. Священник медленно и дрожа всем телом удаляется. Осужденный смотрит ему вслед.}

Как он дрожит! Как бледен! Эй, старик, Постой! В твоих глазах я встретил слезы, И голос твой дышал ко мне участьем… Твое лицо я первое в тюрьме Беззлобное увидел… Перед смертью Укоров я не слышал от тебя… Старик! твою я презираю рясу, Но доброе под ней, быть может, сердце… Как поп — мне враг, как человек — быть может, Ты мне и друг… Прими же в благодарность Ты мой поклон и теплое спасибо!..

^{Кланяется священнику; палач связывает ему руки.}

1879

19. БЕЛЫЕ НОЧИ

НОЧЬ ПЕРВАЯ

Румянцем чахоточным слабо горя, Вечерняя медленно гаснет заря, Болезненно гаснет — и не угасает… На западе отблеск еще не исчез, И белая ночь среди бледных небес Больную зарю обнимает. С той ночью не свыкшись с младенческих лет, Заснуть нелегко в час урочный. На землю струится безжизненный свет, Все краски подернуты дымкой молочной. Светло. Не бросают предметы теней. Нет блеска в цветах. Все слились переливы. Лучи не мерцают игрой прихотливой, И ближе всё кажется, больше, белей… Светло, будто днем, и знакомой картины Кругом различаются ясно черты: Цветущие, в белых букетах, рябины, Березы растрепанной кудри-листы, Веселый наряд разодетой сирени, Акации женственной желтый цветок, Высокие сосны и низкий дубок, И тополь случайный, а там, в отдаленьи, Туман или пыль на бесплодных лугах. Всё то же, как днем, только в прежних чертах Иное сквозит выраженье. Природа Знакомым покойником кажется мне… Щемящая боль и тупая невзгода Незримо разлиты в больной тишине И в белом мерцании северной ночи. Уставив на землю открытые очи, Со скорбью, застывшей на бледных устах, Тревожно и молча, с лицом помертвелым, Широко закутана саваном белым, Бесстрастно лежит эта ночь в небесах, Как будто в гробу… Эти ночи пугают Всех жизнью довольных. Они убегают В те страны, где тени к лобзаньям манят, Где страстью и негою звезды горят. Но я полюбил тебя, мне ты — подруга, О севера ночь! Мне отрадно встречать Твой призрачный взор: в нем я вижу печать И повесть читаю иного недуга, Страданий иных… Этот свет без светил, Без звезд небеса, тяжкий сон без видений, Объятья без ласк и печаль без волнений, Без тайн красота, жизнь без жизненных сил И смерть без боязни — увы! мне знакомы Черты этой вялой, бессильной истомы… Бежит от усталых очей моих сон, В усталую душу тревога стучится, И скорби родник снова в сердце сочится, Заветной струны снова слышится звон. Давно она тайно звенит. Ее звуки В душе без исхода теснятся давно. Пора! Хоть в словах изолью свои муки, Коль в дело мне их воплотить не дано! И может быть, стройное песен теченье Великую скорбь усыпит на мгновенье… В тех песнях скорблю не о горе большом, — О горе сермяжном земли неоглядной: Страданий народных, как моря ковшом, Нельзя исчерпать нашей песней нарядной. ………………………………………… О тех я скорблю, чью любовь осмеяли, Кто злобы не мог в своем сердце найти, Кто полон сомнений и полон печали, Стоит на распутьи, не зная пути. Пою и скорблю о больном поколеньи, Чьи думы умом я согласным ловил, Чье сердцем подслушивал сердцебиенье, Кому я и песни, и жизнь посвятил… К тем песням не муза меня вдохновляла; Что сердце терзало, рука написала. То — песни, что долго в душевной тени Таил я, покуда таить было мочи; То — песни, зачатые в черные дни, Рожденные в белые ночи…