Поэты «Искры». Том 1

Курочкин Василий Степанович

7

Льстецы царей! Вот вам сюжет Для оды самой возвышенной,— Да и ценсурный комитет Ее одобрит непременно; А впрочем, слово «государь» Не вдохновляет вас с тех пор, Как в бозе сгнил последний царь Навуходоносор! Между 1855 и 1858

129. МАРКИЗ ДЕ КАРАБА

Из чужбины дальной В замок феодальный Едет — трюх-трюх-трюх — На кобылке сивой Наш маркиз спесивый, Наш отец и друг. Машет саблей длинной, Но в крови невинной… Вот какой храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! Слушать, поселяне! К вам — невеждам, дряни Сам держу я речь! Я — опора трона; Царству оборона — Мой дворянский меч. Гнев мой возгорится — И король смирится! Вот какой храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! Говорят, бездельник Слух пустил, что мельник Жизнь мне подарил. Я зажму вам глотки! Сам Пипин Короткий Нашим предком был. Отыщу в законе — Сяду сам на троне… Вот какой храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! Я, как за стеною, За своей женою При дворе силен. Сын достигнет быстро Звания министра; Младший… тот хмелен… Трусоват… глупенек… Но жена даст денег. Вот какой

храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! Не люблю стесненья! Подати с именья — Знать их не хочу! Облечен дворянством, Государству чванством Я свой долг плачу. Местное начальство Усмирит нахальство… Вот какой храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! А! Другое дело: Чернь — топчите смело, Но делиться — чур! Нам одним охота И цветки почета Деревенских дур. Свято и едино Право господина. Вот какой храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! Кресло в божьем храме Перед алтарями Выставляйте мне. Мне — почет и слава, Чтоб дворянства право, Свято и вполне, В этом блеске громком Перешло к потомкам. Вот какой храбрец! Ой, бедовый, право! Честь тебе и слава — Ах ты, наш отец! <1858>

130. УРОК

«Я читал когда-то, где — уж теперь не припомню (говорит Беранже в выноске к этому стихотворению), рассказ путешественника видевшего Канари, который выходил из школы вместе с маленькими греками учениками; как дети, он нес книги под мышкою. Герой учился читать, не стыдясь. Счастлива страна, где не краснеют, поступая честно! Да наградит бог прямодушие и скромность великого гражданина.»

На лужайке детский крик: Учит грамоте ребят, Весь седой, ворчун старик, Отставной солдат. «Я согнулся, я уж слаб, А виды видал! Унтер не был бы, когда б Грамоте не знал! Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. У меня ль в саду цветок Насадил я каждый сам И из тех цветов венок Грамотному дам. Битый — правду говорит Молвь людей простых — Стоит двух, кто не был бит, Грамотей — троих. Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. Митя, видишь карандаш? За моей следи рукой: Это иже, а не наш; Экой срам какой! Да, прислушайте: с полком В Греции я был, В двадцать, значит… а в каком, Значит, позабыл. Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. Отстояли мы друзей! Раз, иду себе один, Вижу — школа для детей У ворот Афин. В школе учится моряк, Детям не под стать; Я взглянул — и как дурак Начал хохотать. Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. Но учитель мне сказал: „Ты глупей ребенка сам: Ты героя осмеял, Страшного врагам. Он за греков мстил — пред ним Трепетал султан, И упал, сожжен живым, Вражий капитан“. Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. „Гордость края моего — Он Канари — да! В мире встретили его Горе и нужда; Он, умея побеждать, Сел букварь учить, Всё затем, чтобы опять Греции служить!“ Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас. Весь зардевшись, в стороне Я в смущении стоял; Но герой сжал руку мне, Слово мне сказал… Мне послышался завет Бога самого: „Знанье — вольность, знанье — свет; Рабство без него!“ Дружно, дети! все зараз: Буки-аз! Буки-аз! Счастье в грамоте для вас». <1858>

131. МОЯ ВЕСЕЛОСТЬ

Моя веселость улетела! О, кто беглянку возвратит Моей душе осиротелой — Господь того благословит! Старик, неверною забытый, Сижу в пустынном уголке Один — и дверь моя открыта Бродящей по свету тоске… Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! Она бы, резвая, ходила За стариком, и в смертный час Она глаза бы мне закрыла: Я просветлел бы — и угас! Ее приметы всем известны; За взгляд ее, когда б я мог, Я б отдал славы луч небесный… Ко мне ее, в мой уголок! Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! Ее припевы были новы, Смиряли горе и вражду; Их узник пел, забыв оковы, Их пел бедняк, забыв нужду. Она, моря переплывая, Всегда свободна и смела, Далеко от родного края Надежду ссыльному несла. Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! «Зачем хотите мрак сомнений Внушать доверчивым сердцам? Служить добру обязан гений,— Она советует певцам.— Он как маяк, средь бурь манящий Ветрила зорких кораблей; Я червячок, в ночи блестящий, Но эта ночь при мне светлей». Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! Она богатства презирала И, оживляя круг друзей, Порой лукаво рассуждала, Порой смеялась без затей. Мы ей беспечно предавались, До слез смеялись всем кружком. Умчался смех — в глазах остались Одни лишь слезы о былом… Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! Она восторг и страсти пламя В сердцах вселяла молодых; Безумцы были между нами, Но не было меж нами злых. Педанты к резвой были строги. Бывало, взгляд ее один — И мысль сверкнет без важной тоги И мудрость взглянет без морщин… Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! «Но мы, мы, славу изгоняя, Богов из золота творим!» Тебя, веселость, призывая, Я не хочу поверить злым. Без твоего живого взгляда Немеет голос… ум бежит… И догоревшая лампада В могильном сумраке дрожит… Зовите беглую домой, Зовите песни петь со мной! <1858>

132. СВЕРЧОК

В уголку, у камелька, Где мечтаю я бесплодно, Друг домашний, пой свободно Под напевы старика. Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Одинаков наш удел: Над тобой трунят ребята; Я работника, солдата Услаждал, когда я пел. Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Но боюсь, не дух ли злой Скрыт в тебе, мой друг домашний, Чтоб остаток старых шашней Подсмотреть под сединой? Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Или феей с облаков Ты подослан с повеленьем Разузнать, каким стремленьем Бьется сердце стариков? Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Или скрыт в моем сверчке Бедный труженик, который Дымом славы тешил взоры — И погиб на чердаке? Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Всем, тщеславием влекомым, Нужен он, хвалебный чад… Боже! дай им что хотят — Славы бедным насекомым… Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Цель страданий, цель трудов! Мудрый — выше цели этой. Счастлив тот, кто спас от света Веру, песни и любовь. Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Славу зависть сторожит, И — война любимцам славы! В мире тесно; люди правы: Каждый местом дорожит. Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Пусть тревожный дух уймет Эта истина простая: Знаменитость, вырастая, Независимость гнетет. Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. Будем песни петь свои — Ты за печкой, я на стуле,— И дай бог, чтоб мы уснули Позабытые людьми. Друг-сверчок, в углу, вдвоем, Позабудем обо всем. 1858

133. НЕТ БОЛЬШЕ ПЕСЕН

Нет больше песен — нет! К чему стремленье? От старика искусство прочь бежит. У новичка моложе вдохновенье, И бойкий стих он ловче закруглит. Когда с душой своей пред небесами Я говорю один в тиши лесов, Мне вторит эхо прозой, не стихами — Бог не дает мне более стихов. Бог не дает! Как осенью суровой Поселянин в свой темный сад придет И дерево сто раз осмотрит снова: Авось на нем висит забытый плод; Так я ищу, так я тревожусь ныне — Но дерево мертво от холодов… О, скольких нет плодов в моей корзине! Бог не дает мне более стихов. Бог не дает! Но всё в душе тревога; Тебя, народ, запуганный в борьбе, Поднять хочу и слышу голос бога: Народ, проснись! Венец готов тебе. Когда ж, в душе почувствовав отвагу, Я петь хочу — и, сбросив гнет годов, Народ-дофин! вести тебя ко благу — Бог не дает мне более стихов. 1858

134. ПРОСТИ!

Час близок. Франция, прости. Я умираю. Возлюбленная мать, прости. Как звук святой, Сберег до гроба я привет родному краю. О! Мог ли так, как я, тебя любить другой? Тебя в младенчестве я пел, читать не зная, И, видя смерти серп над головой почти, Я, в песне о тебе дыханье испуская, Слезы, одной твоей слезы прошу. Прости! Когда стонала ты в руках иноплеменных, Под колесницами надменных королей, Я рвал знамена их для ран твоих священных, Чтоб боль твою унять, я расточал елей. В твоем падении заря зажглась — и время Благословения племен должно прийти, Затем что брошено твоею мыслью семя Для жатвы равенства грядущего. Прости! Я вижу уж себя зарытого, в гробнице. Кого любил я здесь, о! будь защитой их, Отчизна, вот твой долг пред бедной голубицей, Не тронувшей зерна на пажитях твоих! Чтобы к сынам твоим с мольбой дошел мой пламень — Удерживая смерть на пройденном пути, Своей гробницы я приподымаю камень. Рука изнемогла. Он падает. Прости! <1859>

135. СЛАВА БОГУ — Я ЖИВ И ЗДОРОВ

Когда ко мне скука ползет, как змея, Справляйте поминки: я умер, друзья! Когда ж наслажденье сойдет с облаков И манит венком благодатных даров — Слава богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! Пусть скряга звонит своим золотом — я… Справляйте поминки: я умер, друзья! Для звона стаканов, в тумане паров, С хорошим вином всех возможных сортов — Слава богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! Когда мне попалась педанта статья — Справляйте поминки: я умер, друзья! Когда же при мне, без напыщенных слов, Читают строфу задушевных стихов — Слава богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! На званом обеде, где графы, князья… Справляйте поминки: я умер, друзья! В пирушке с друзьями старинных годов, В чинах небольших и совсем без чинов — Слава богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! Когда от ханжей дремлет мудрость моя, Справляйте поминки: я умер, друзья! Но если усну, среди буйных голов, На милых мне персях — от Вакха даров — Слава богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! Про битвы и драки услышу ли я — Справляйте поминки: я умер, друзья! Но с Лизой вдвоем, не считая часов, До утренних с нею играть петухов — Слава богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! Угасну для песен, любви и питья, Справляйте поминки: я умер, друзья! Но с милой, с друзьями, в тумане паров, Покуда для песен есть несколько слов — Славу богу — я жив и здоров! Слава богу — я жив и здоров! 1859

136. ГОСПОДИН ИСКАРИОТОВ

Господин Искариотов — Добродушнейший чудак: Патриот из патриотов, Добрый малый, весельчак, Расстилается, как кошка, Выгибается, как змей… Отчего ж таких людей Мы чуждаемся немножко? И коробит нас, чуть-чуть Господин Искариотов, Патриот из патриотов,— Подвернется где-нибудь? Чтец усердный всех журналов, Он способен и готов Самых рьяных либералов Напугать потоком слов. Вскрикнет громко: «Гласность! гласность! Проводник святых идей!» Но кто ведает людей, Шепчет, чувствуя опасность: Тише, тише, господа! Господин Искариотов, Патриот из патриотов,— Приближается сюда. Без порывистых ухваток, Без сжиманья кулаков О всеобщем зле от взяток Он не вымолвит двух слов. Но с подобными речами Чуть он в комнату ногой — Разговор друзей прямой Прекращается словами: Тише, тише, господа! Господин Искариотов, Патриот из патриотов,— Приближается сюда. Он поборник просвещенья; Он бы, кажется, пошел Слушать лекции и чтенья Всех возможных видов школ: «Хлеб, мол, нужен нам духовный!» Но заметим мы его — Тотчас все до одного, Сговорившиеся ровно: Тише, тише, господа! Господин Искариотов, Патриот из патриотов,— Приближается сюда. Чуть с женой у вас неладно, Чуть с детьми у вас разлад — Он уж слушает вас жадно, Замечает каждый взгляд. Очень милым в нашем быте Он является лицом, Но едва вошел в ваш дом, Вы невольно говорите: Тише, тише, господа! Господин Искариотов, Патриот из патриотов,— Приближается сюда. <1861>

137. БЕЗУМЦЫ

Оловянных солдатиков строем По шнурочку равняемся мы. Чуть из ряда выходят умы: «Смерть безумцам!» — мы яростно воем, Поднимаем бессмысленный рев, Мы преследуем их, убиваем — И статуи потом воздвигаем, Человечества славу прозрев. Ждет Идея, как чистая дева, Кто возложит невесте венец. «Прячься», — робко ей шепчет мудрец, А глупцы уж трепещут от гнева. Но безумец-жених к ней грядет По полуночи, духом свободный, И союз их — свой плод первородный — Человечеству счастье дает. Сен-Симон всё свое достоянье Сокровенной мечте посвятил. Стариком он поддержки просил, Чтобы общества дряхлое зданье На основах иных возвести,— И угас одинокий, забытый, Сознавая, что путь, им открытый, Человечество мог бы спасти. «Подыми свою голову смело! — Звал к народу Фурье. — Разделись На фаланги и дружно трудись В общем круге, для общего дела. Обновленная вся, брачный пир Отпирует земля с небесами,— И та сила, что движет мирами, Человечеству даст вечный мир». Равноправность в общественном строе Анфантэнь слабой женщине дал. Нам смешон и его идеал. Это были безумцы — все трое! Господа! Если к правде святой Мир дороги найти не умеет — Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой! По безумным блуждая дорогам, Нам безумец открыл Новый Свет; Нам безумец дал Новый завет — Ибо этот безумец был богом. Если б завтра земли нашей путь Осветить наше солнце забыло — Завтра ж целый бы мир осветила Мысль безумца какого-нибудь! <1862>

138. ПТИЦЫ

Зима, как в саван, облекла Весь край наш в белую равнину И птиц свободных на чужбину Любовь и песни унесла. Но и в чужом краю мечтою Они летят к родным полям: Зима их выгнала, но к нам Они воротятся весною. Им лучше в дальних небесах; Но нам без них свод неба тесен: Нам только эхо вольных песен Осталось в избах и дворцах. Их песни звучною волною Плывут к далеким берегам; Зима их выгнала, но к нам Они воротятся весною. Нам, птицам стороны глухой, На их полет глядеть завидно… Нам трудно петь — так много видно Громовых туч над головой! Блажен, кто мог в борьбе с грозою Отдаться вольным парусам… Зима их выгнала, но к нам Они воротятся весною. Они на темную лазурь Слетятся с громовым ударом, Чтоб свить гнездо под дубом старым, Но не согнувшимся от бурь. Усталый пахарь за сохою, Навстречу вольным голосам, Зальется песнями, — и к нам Они воротятся весною. <1862>