Поэты «Искры». Том 1

Курочкин Василий Степанович

100. <П. А. ЕФРЕМОВУ> («Изданну книжицу мной подношу вам, друже…»)

Изданну книжицу мной подношу вам, друже. Аще и не нравен слог — мните, мог быть хуже. Чтите убо без гневу, меня не кляните: Невозможно на Руси Беранжерам быти. 1873

101. НОВЫЙ ПАНТЕЛЕЙ-ЦЕЛИТЕЛЬ

(ПОДРАЖАНИЕ СТАРОМУ «ПАНТЕЛЕЮ-ЦЕЛИТЕЛЮ» ГРАФА А. К. ТОЛСТОГО)

ФЕЛЬЕТОННАЯ БАЛЛАДА

И на этих людей, Государь Пантелей, Палки ты не жалей Суковатыя! Гр. Толстой

Граф Сальяс-Турнемир ополчается. Пантелеем он, слышь, величается, Государь Пантелеем-целителем, Земли русской, российской спасителем От всей скверны и внешней и внутренней. Уж как встал Турнемир перед утреней, Не с крестом, не с честною молитвою, Как оно надлежит перед битвою, А за палку схватись суковатую: «Сам не знаю за что, — бает, — ратую!» Граф Сальяс-Турнемир, Государь Пантелей, Не смеши божий мир, Сам себя пожалей! Ох ты, гой еси, ваше сиятельство! Неприличны в печати ругательства, И не вырастут травы целебные, Коль посеешь слова непотребные. Али речь ты повел с «пугачевцами»? Аль считаешь читателей овцами? Как же ты, с воспитанья-то светского, Речь повел крепостного дворецкого, Забубенную,

слышь, залихватскую И как быдто б маненько — кабацкую? Ох ты, гой, граф Сальяс, Турнемир Пантелей,— Пощади, сударь, нас И себя пожалей! На врага ополчаясь газетного, Дай нам речь убежденья заветного. Метким словом поди — переспорь его, А не фразой актера Григорьева, Водевильной, отжившей, негодною, Никогда и не бывшей народною! Да еще разумей, Турнемир-Пантелей: Журналист, убеждающий палкою, Конкурирует с куклою жалкою, С деревянною детской игрушкою, С драчуном балаганным Петрушкою, А у кукол для споров все данные — Только палки одни барабанные Оттого, государь, Что башки их, как встарь, Деревянные! 1875

102. <М. Н. КАТКОВУ> («Поверь, для всех смешон шпионский твой задор…»)

Поверь, для всех смешон шпионский твой задор, С твоим доносом заученным, Как разрумяненный трагический актер, Махающий мечом картонным. 1875

103. ПОЭТУ-АДВОКАТУ

(РЕАЛЬНО-ЮРИДИЧЕСКИЙ СОНЕТ)

Не бойся, адвокат, общественного мненья, Когда имеется в виду солидный куш И убеждения податливы к тому ж, Берись за все дела! Какие тут сомненья! В тебе, в твоем нутре таятся убежденья, Вполне согласные со злобой наших дней: Тем преступления доходней, чем крупней, И только мелкие позорны преступленья. Что значит суд толпы? Ты сам свой высший суд Конечно, оценить сумеешь ты свой труд Дороже, чем богач, не только пролетарий. Так плюнь на суд толпы и на газетный свист. Запомни лишь одно, как адвокат-юрист: Тем выше подвиг твой, чем выше гонорарий! 1875

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПРИПИСЫВАЕМЫЕ КУРОЧКИНУ

104. «Долго нас помещики душили…»

Долго нас помещики душили, Становые били, И привыкли всякому злодею Подставлять мы шею. В страхе нас квартальные держали, Немцы муштровали. Что тут делать, долго ль до напасти, Покоримся власти. Мироеды тем и пробавлялись, Над нами ломались, Мы-де глупы, как овечье стадо, Стричь да брить нас надо. Про царей попы твердили миру Спьяна или с жиру — Сам-де бог помазал их елеем, Как же пикнуть смеем? Суд Шемякин, до бога высоко, До царя далеко; Царь сидит там в Питере, не слышит, Знай указы пишет. А указ как бисером нанизан, Не про нас лишь писан; Так и этак ты его читаешь — Всё не понимаешь. Каждый бутарь звал себя с нахальством Малыим начальством. Знать, и этих, господи ты боже, Мазал маслом тоже. Кто слыхал о 25-м годе В крещеном народе? Когда б мы тогда не глупы были, Давно б не тужили. Поднялись в то время на злодеев Кондратам Рылеев, Да полковник Пестель, да иные Бояре честные. Не сумели в те поры мы смело Отстоять их дело, И сложили головы за братий Пестель да Кондратий. Не найдется, что ль, у нас иного Друга Пугачева, Чтобы крепкой грудью встал он смело За святое дело. <1861>

105. «Много прошло их с безличной толпою…»

Много прошло их с безличной толпою, Юношей честных с горячей душою, Светлые кудри по плечам их вились, Ясные очи любовью светились, В добрых сердцах их кипела отвага Страстно бороться для общего блага, В них зарождались могучие звуки Счастья во имя любви и науки! Чистые девы шли об руку с ними, Грезами жизнь озарив золотыми… Сердце в них к ближним сочувствием билось, Чувство их в жизнь перелиться просилось, Всюду внести утешенье, отраду, В подвиге трудном стяжая награду; Отклик на всё благородное — смело Выразить чувство их внятно умело! Годы прошли заповедной чредою, Люди — всё той же ничтожной толпою, Только знакомые лица сменились… Где же они-то, вам близкие, скрылись? С ними ли мы или в мире другом! Барынь, чиновников видим кругом, Тщетно их ищем… Откликнитесь, где вы, Страстные юноши, чистые девы? Или их жизнь без пощады сломала, Мысль их и помыслы чистые смяла? Бороды их сединой убедились… Где ж из них те, что вполне проявились Делом прекрасным, высоким трудом?.. Знают их — если и знают о ком — Немцы, хозяева скромных гарниров, Да половые известных трактиров… Но умирает ли в жизни стремленье? Новое чутко встает поколенье, Те же порывы в сердцах молодых, Те же надежды, отвага у них, Тот же огонь… помогай же им, боже, Да чтобы юноши были моложе, Чтоб за добро ополчалися смело И — да подвинется общее дело! <1862>

ПЕРЕВОДЫ И ПЕРЕДЕЛКИ

Песни Беранже

106. СТАРЫЙ КАПРАЛ

В ногу, ребята, идите. Полно, не вешать ружья! Трубка со мной… проводите В отпуск бессрочный меня. Я был отцом вам, ребята… Вся в сединах голова… Вот она — служба солдата!.. В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Да, я прибил офицера! Молод еще оскорблять Старых солдат. Для примера Должно меня расстрелять. Выпил я… Кровь заиграла… Дерзкие слышу слова — Тень императора встала… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Честною кровью солдата Орден не выслужить вам. Я поплатился когда-то, Задали мы королям. Эх! наша слава пропала… Подвигов наших молва Сказкой казарменной стала… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Ты, землячок, поскорее К нашим стадам воротись; Нивы у нас зеленее, Легче дышать… поклонись Храмам селенья родного… Боже! Старуха жива!.. Не говори ей ни слова… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Кто там так громко рыдает? А! я ее узнаю… Русский поход вспоминает… Да, отогрел всю семью… Снежной,

тяжелой дорогой Нес ее сына… Вдова Вымолит мир мне у бога… В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! Трубка, никак, догорела? Нет, затянусь еще раз. Близко, ребята. За дело! Прочь! не завязывать глаз, Целься вернее! Не гнуться! Слушать команды слова! Дай бог домой вам вернуться В ногу, ребята! Раз! Два! Грудью подайся! Не хнычь, равняйся!.. Раз! Два! Раз! Два! <1855>

107. ВЕСНА И ОСЕНЬ

Друзья, природою самою Назначен наслажденьям срок: Цветы и бабочки — весною, Зимою — виноградный сок. Снег тает, сердце пробуждая; Короче дни — хладеет кровь… Прощай вино — в начале мая, А в октябре — прощай любовь! Хотел бы я вино с любовью Мешать, чтоб жизнь была полна; Но, говорят, вредит здоровью Избыток страсти и вина. Советам мудрости внимая, Я рассудил без дальних слов: Прощай вино — в начале мая, А в октябре — прощай любовь! В весенний день моя свобода Была Жаннете отдана; Я ей поддался — и полгода Меня дурачила она! Кокетке всё припоминая, Я в сентябре уж был готов… Прощай вино — в начале мая, А в октябре — прощай любовь! Я осенью сказал Адели: «Прощай, дитя, не помни зла…» И разошлись мы; но в апреле Она сама ко мне пришла. Бутылку тихо опуская, Я вспомнил смысл мудрейших слов: Прощай вино — в начале мая, А в октябре — прощай любовь! Так я дошел бы до могилы… Но есть волшебница: она Крепчайший спирт лишает силы И охмеляет без вина. Захочет — я могу забыться, Смешать все дни в календаре: Весной — бесчувственно напиться… И быть влюбленным в декабре! <1855>

108. ПАДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ

— Неужто звездочки, пастух, Над нашими судьбами На небе смотрят? — Да, мой друг! Невидимая нами Звезда для каждого горит… — Ах, дедушка, кто знает, Чья это звездочка блестит, Блестит — и исчезает? — То умер человек, мой друг, И с ним звезда упала. Его веселость тесный круг Друзей одушевляла; Его бокал едва допит… Он мирно отдыхает… — Еще звезда, блестит-блестит, Блестит — и исчезает. — Ясней и чище в эту ночь Звезды не зажигалось! Отец оплакивает дочь; Ей счастье улыбалось: Венок из роз невесте свит… Алтарь любви сияет… — Еще звезда, блестит-блестит, Блестит — и исчезает. — Дитя, с мелькнувшею звездой Сын умер у вельможи. Покрыто тканью золотой Младенческое ложе… Голодный льстец, смутясь, глядит, Как жертва ускользает… — Еще звезда, блестит-блестит, Блестит — и исчезает. — Мой сын, надменный временщик Упал звездой кровавой… Он думал: силен я, велик! Упал — и раб лукавый Иному идолу кадит, Его портрет бросает… — Еще звезда, блестит-блестит, Блестит — и исчезает. — Она упала! Сын мой, плачь! Лишились мы опоры: С душою доброю богач Смежил навеки взоры; К порогу нищий прибежит — И горько зарыдает… — Еще звезда, блестит-блестит, Блестит — и исчезает. — Скатилась яркая звезда Могущества земного! Будь чист, мой сын, трудись всегда Для блага мирового. Того, кто суетно гремит, Молва уподобляет Звезде — которая блестит, Блестит — и исчезает. <1855>

109. СТАРУШКА

Ты отцветешь, подруга дорогая, Ты отцветешь — твой верный друг умрет. Несется быстро стрелка роковая, И скоро мне последний час пробьет. Переживи меня, моя подруга, Но памяти моей не изменяй — И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. А юноши по шелковым сединам Найдут следы минувшей красоты И робко спросят: «Бабушка, скажи нам, Кто был твой друг? О ком так плачешь ты?» Как я любил тебя, моя подруга, Как ревновал, ты всё им передай — И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. И на вопрос: «В нем чувства было много?» — «Он был мне друг», — ты скажешь без стыда. «Он в жизни зла не сделал никакого?» Ты с гордостью ответишь: «Никогда!» Как про любовь к тебе, моя подруга, Он песни пел, ты всё им передай — И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. Когда к тебе, покрытой сединами, Знакомой славы донесется след, Твоя рука дрожащая цветами Весенними украсит мой портрет. Туда, в тот мир невидимый, подруга, Где мы сойдемся, взоры обращай — И, кроткою старушкой, песни друга У камелька тихонько напевай. <1855>

110. КАК ЯБЛОЧКО, РУМЯН

Как яблочко, румян, Одет весьма беспечно, Не то чтоб очень пьян — А весел бесконечно. Есть деньги — прокутит; Нет денег — обойдется, Да как еще смеется! «Да ну их!..» — говорит, «Да ну их!..» — говорит, «Вот, говорит, потеха! Ей-ей, умру… Ей-ей, умру… Ей-ей, умру от смеха!» Шатаясь по ночам Да тратясь на девчонок, Он, кажется, к долгам Привык еще с пеленок. Полиция грозит, В тюрьму упрятать хочет — А он-то всё хохочет… «Да ну их!..» — говорит, «Да ну их!..» — говорит, «Вот, говорит, потеха! Ей-ей, умру… Ей-ей, умру… Ей-ей, умру от смеха!» Забился на чердак, Меж небом и землею; Свистит себе в кулак Да ежится зимою. Его не огорчит, Что дождь сквозь крышу льется: Измокнет весь, трясется… «Да ну их!..» — говорит, «Да ну их!..» — говорит, «Вот, говорит, потеха! Ей-ей, умру… Ей-ей, умру… Ей-ей, умру от смеха!» У молодой жены Богатые наряды; На них устремлены Двусмысленные взгляды. Злословье не щадит, От сплетен нет отбою… А он — махнул рукою… «Да ну их!..» — говорит, «Да ну их!..» — говорит, «Вот, говорит, потеха! Ей-ей, умру… Ей-ей, умру… Ей-ей, умру от смеха!» Собрался умирать, Параличом разбитый; На ветхую кровать Садится поп маститый И бедному сулит Чертей и ад кромешный… А он-то, многогрешный, «Да ну их!..» — говорит, «Да ну их!..» — говорит, «Вот, говорит, потеха! Ей-ей, умру… Ей-ей, умру… Ей-ей, умру от смеха!» <1856>