Поэты пражского «Скита»

Малевич Олег Михайлович

ОБЛАКА

В ароматическом пуху Сгорает лето. Наверху — Сквозная синяя завеса, И клубы снежной белизны В задумчивость погружены, Прислушиваясь к песне леса. Летучий облачный дымок, Как призрак легок и далек. От снежной оторвавшись стаи. Спешит догнать ее. Высокое избрав жилье, И — незаметно тает. Все только призраки, все миф… А солнце льет мифическое злато, Поверить призракам уговорив, — Земной бескрылости крылатой. Июнь 1938

Мария ТОЛСТАЯ ^**

ПРОЛОГ

На небе прозрачными руками, Сны со звездами перемешав, Ночь идет, окутанная снами, Слушать рост и тайный шорох трав. Слушать ветер зыбкий и тревожный. Плеск и бормотанье зябких вод: — Здесь не мешкай, путник осторожный… И в ответ им полночь где-то бьет. Тусклый месяц изогнулся рогом, Сумрак полон топота копыт. Тень за тенью по пустым дорогам, Распластавшись в воздухе, летит. Сумрак полон вещих волхвований, Вздохов, содроганий роковых. Конских грив, безумных нареканий И последних судорог земных… Тянет тлением от каждого оврага. Пахнет адом каждый Божий сад. И врага не знает — скользкой шпагой В этот час заколотый солдат. Лорелеи косы распускают, Голос бездны сладок и высок. И над кладом медленно сияют Черный Рейн и золотой песок. А над дальним Брокеном смятенье, Пир горой, и в пламени гора, За которой пляшут в исступленьи В древних рощах гномы до утра. И над всеми — с мертвыми глазами Серый призрак, гибель на скале. …Сеет ночь усталыми руками Правды и неправды на земле…

«Журчанье первых пчел…»

Журчанье первых пчел И цвет акаций белый, И беглый из ветвей Сквозной горячий свет… Но улица мертвей, Чем улей опустелый, Чем тот, кто не пришел, Кого на свете нет. Такая духота И тишина такая, Что больше нечем жить И невозможно лгать. Дневная суета Обычно городская Все ж легче, может быть, Чем эта тишь да гладь. Чем этот тусклый серп И узкого костела Постылый силуэт Над каменной тщетой, Чем тени этих верб, Худых и полуголых, Скользящих в сумрак лет Сквозь хриплый голос твой. Как долго ты тогда Ждала и все гадала. Придет иль не придет, Волнуясь и смеясь. Как долго шли года, Как страшно ты устала… Потом, в какой-то год, В какой-то грустный час… И вот навек одна На темном перекрестке — Что вспомнить можешь ты Из горестей твоих? Все ночь, как ночь: без сна, И грязные подмостки, И грозные мосты, И рокот мостовых… Уже давно замолк Трамваев шум протяжный. Не думай о судьбе. Все спят спокойным сном. Их сны не о тебе, Печальной и продажной, И заперт на замок Уже последний дом. Тебя нельзя любить. Ты смотришь слишком смело. Ну, что ж, он не пришел, Его на свете нет. Тебя нельзя забыть, Как цвет акаций белый, Как пенье первых пчел, Как беглый вешний свет…

«Мокрый город затихнет, растают дома в отдаленьи…»

Мокрый город затихнет, растают дома в отдаленьи, Поплывут светляки и зеленые звезды в листве, Закачаются ветки, смешаются с травами тени И, как черные зайцы, шурша побегут по земле. Воздух после

дождя, облака одичалой сирени, Лес шумящий впотьмах и внезапный малиновый свет. И на розовой клумбе, обнявши худые колени, Дремлет маленький леший, чуть-чуть потемневший от лет. «Меч». 30.1.1938

«Ранним утром в дальнюю дорогу…»

Ранним утром в дальнюю дорогу Вышли тополя из темноты. Просыпаясь, птицы бьют тревогу, Поднимают головы цветы И глядят блестящими глазами, Широко раскрытыми глядят, Как стволы с воздетыми руками Друг за другом в воздухе скользят, — Как идут немые пилигримы, Покидая темный этот сад, Мимо сонного тумана, мимо, И в разорванных плащах до пят… И над ними облака в смятеньи Расступаются перед зарей: В сад иной высокие ступени Открывает ангел часовой. «Меч». 30.1.1938

«Остывает земля, изнуренная светом и зноем…»

Остывает земля, изнуренная светом и зноем, Гаснет желтая пыль, и дома закрывают глаза. Так усталый священник качается пред аналоем, Так склоняется он, заслоняя собой образа. Так дрожат в полутьме восковые тяжелые свечи, Догорая, — так тяжкое горе смыкает уста… И тяжелые черные тени ложатся на плечи, И, как церковь, безмолвна душа, и, как церковь, пуста. Разве где-то в притворе, совсем в темноте на коленях Лишь глухую старуху увидишь на вечном посту Или нищего, что, томясь на просторных ступенях, Заскорузлую руку напрасно простер в пустоту. «Меч». 1.V.1938

«Цветет каштан. И розовые свечи…»

Цветет каштан. И розовые свечи, Томясь в вечернем воздухе, горят. Слепые лепестки мне падают на плечи И, кажется, со мною говорят. Мелькают ласточки над синею водою, В вечернем небе меркнет тихий свет. Мы в сумерки идем (вдвоем с судьбою) И с нами розовый каштанов цвет.

Ирина БЕМ ^*

ОРФЕЙ [114]

I

Орфей

ОРФЕЙ

В те дни, когда божественный Орфей Дерзнул спуститься в царство Персефоны, Он, гласом струн и пеньем вдохновленный, Смутил сердца безжалостных теней. Она пришла легчайшею стопой, С земной любовью трогательно схожа… О, если б в оны дни мы жили тоже, Поверь, и я б спустилась за тобой. 1939

114

Бем Ирина. Орфей. Стихи 1937–1941. Прага, 1943.

«Жить всерьез, и каждой новой роли…»

Жить всерьез, и каждой новой роли Отдавать весь пыл, всю скорбь души; Забывать и как бы с первой болью Видеть, что на смену своеволью Своеволье горшее спешит. Забывать и полной мерой мерить, Ставить все на нечет или чет, И, года считая суеверно, Знать, что даже дней высокомерность Ничему не сможет научить. 1937

«О, если б знать, о, если бы предвидеть…»

О, если б знать, о, если бы предвидеть, О, если б время повернуть назад! Душа не слышит гласа Немезиды И, обреченная, не может знать. Ты мудростью мудра прошедшей только, Душа моя, и ныне знаешь ты, Что надо было просто, как ребенку. Сказать нельзя, и руку отвести. Непоправимое, как слово… Вот все расходятся и свечи тушат. Мой дом готов. Но как он страшен, новый, Когда твой светлый дом уже разрушен. 1938