Поезд для Анны Карениной
Шрифт:
– Она готовит. Ну да, пельмени.
– Это как понимать, вы уже потрахались или только собираетесь? – Ева закрыла воду, поэтому вопрос получился громким.
– Уже, – сказала Далила из кухни.
– А почему ты возишься на кухне, а он разглядывает свои зубы и изнывает от скуки?
– Да я... Я пожалуйста, я тоже могу! – неестественно радостно сказал мужчина и пошел на кухню.
– Ты не будешь вытираться? – Далила шла по мокрым следам Евы в комнату.
– Нет.
– Ты не обнимешь меня?
– Нет.
– Если бы ты точно указала в телеграмме
– Пустяки. – Ева потрошила свою сумку. – Не обращай на меня внимания, у меня с головой не в порядке.
– А что с твоей головой? – Далила села на подлокотник кресла и улыбнулась.
– Я плохо пролезаю в окно шестьдесят на шестьдесят в экипировке и с автоматом, поэтому и приземлилась плохо на пол. Головой получилось. Надо худеть.
– Да ты же почти дистрофик, посмотри на себя! На кой черт тебе пролезать в это окно с автоматом?
– Действительно, – задумалась Ева. – Вот странно. Там все имеет совершенно другой смысл. Пожалуй, пельмени – это то, что надо. А какая бутылка стоит на столе в кухне?
– Токайское.
– Фантастика. Можно я голой похожу? Целый месяц не ходила голой.
Далила расхохоталась громко и счастливо, закинув голову, а мужчина крикнул из кухни, что пельмени готовы.
– Вы, девочки, кушайте, а я пойду. – Он старался смотреть только в пол.
Захлопни дверь! – крикнули девочки хором, посмотрели друг на друга и засмеялись. Далила – легко и громко, Ева – неуверенно, словно забыла, как это делается.
– Отряд специального назначения, воинская часть семнадцать тридцать два. Двадцать девять дней активного отдыха и подготовки. Один раз я потеряла сознание от переутомления. Меня несли четыре километра на руках все восемнадцать кабанчиков, которые считают себя гордостью спецназа.
– Наверное, ты потеряла сознание в танке и они не смогли его открыть. – Далила разлила остатки вина из бутылки.
– Нет, по очереди. Это было единственным моим сексуальным приключением за двадцать девять дней. И вот что я тебе скажу. Я здорова. Я хочу работать. У меня отличные физические показатели, прекрасная реакция – только я смогла поймать мышь. Мои фотографии в журнале «Плейбой», я там в шляпе, в милицейском кителе, еще с пистолетом. У Лариски Комлевой родились дети, их двое, мальчик и девочка. Я очень боюсь новорожденных детей. – Ева смотрела перед собой, проводя пальцем по ободку тонкого бокала.
– Да-а-а... – протянула Далила, подперев руками голову, – начинается сумасшедший дом. Стоило тебе появиться, как начинается. Зачем ты снялась для «Плейбоя»? Почему ты должна бояться новорожденных детей? Почему ты ловила какую-то мышь? И вообще, где этот сексуально озабоченный подросток, которого ты вытащила из турецкого публичного дома?
– Илия? С ним все в порядке, он в Бельгии. Учит языки и историю искусств. Надеюсь, что полгода он там просидит. Потом придется отыскивать деньги на оплату.
– Значит, сексуально озабоченных, избалованных роскошью и недоразвитых подростков ты не боишься, а новорожденных посмотреть боишься? – Далила заставила себя встать и убирала тарелки со стола. Ева продолжала сидеть словно в оцепенении и проводить пальцем по ободку бокала.
– Ладно, я ошиблась, когда свела вас вместе. Тебе и Илии нельзя быть рядом. Но я не думаю, что он сделал с тобой уж что-то очень плохое.
– Это потому, что я сопротивлялась! Я бы на твоем месте поинтересовалась в этой школе в Бельгии, все ли у них в порядке. Может, уже и Бельгии никакой нет в помине.
– Я не боюсь смотреть новорожденных. Я боюсь их кормить, пеленать, лечить.
– Это что-то новенькое. Давай по порядку. Зачем ты снялась в этот журнал?
– Я не снималась. Я отсиживалась у Стаса Покрышкина несколько дней, помнишь, когда Денисова убили. В счет оплаты за бутафорию у меня на голове он меня снимал. Я не знала, куда он денет то, что снял. А когда я лежала в ванне с развороченной головой, помнишь, у меня еще тогда глаз потерялся, он говорил, что сделает клип про несчастную любовь.
– Ладно, Стас Покрышкин заработал деньжат, а мышь ты ловила?..
– Проверка реакции. Отличная у меня реакция.
– Остались новорожденные. Зачем тебе их кормить, лечить и так далее?
– Да, – кивнула Ева, – мальчик и девочка. Им сейчас неделя. Я должна все обдумать. Я не смогу вот так, ни с того ни с сего, только потому, что Илия зимой сказал про близнецов, взять их себе... Боже! – воскликнула она и вытаращила глаза. – Чем же их кормят, недельных?!
– Я поняла, – Далила оттянула осторожно веко у Евы вниз и рассмотрела перепуганный фиолетовый глаз, – ты переутомилась. У тебя бред. И выглядишь ты очень замученной. Давай в постельку, а?
– Ты ничего не понимаешь! Как он сказал, так и будет. Он сказал, что к лету я буду мамой близнецов!
– Помню я этот бред, – кивнула Далила. – Поэтому его этот таджик и отпустил. Он думал, что у тебя будет ребенок от этого... Сухогруза? Нет, Самосвала!
– Я тебе разве не сказала? – Ева теперь рисовала пальцем невидимые узоры на столе. – Лариска умерла в роддоме, поэтому я и приехала.
– Я очень устала, – Далила взяла Еву за руку и потащила в комнату, – давай поспим немного, просто поспим, а потом поговорим, а? Меня что-то развезло, и я плохо соображаю.
Ева подождала минут десять, лежа рядом с Далилой, оперев голову на руку. Потом осторожно встала, стараясь не шуметь, оделась и уехала в роддом.
Далила открыла глаза, как только защелкнулась дверь. Она смотрела перед собой испуганными глазами. Больше всего на свете ей хотелось быстренько побросать вещи в сумку и уехать первым поездом на юг, к сыну с бабушкой. Хорошо бы при этом потерять память на пару недель. Самым страшным и неистребимым кошмаром перед ней появлялся улыбающийся загадочно мальчик Илия, заявивший при встрече зимой, что главное место в человеке – его половые органы, что к лету Далила должна накопить побольше силенок, потому что у Евы будут близнецы, что именно поэтому его и отпустил от себя Хамид, друг Феди Самосвала, зарезанного Евой в публичном доме...