Поезд на Солнечный берег
Шрифт:
– Можешь, можешь, – зевая, сказал Дромадур, – только никто тебя не будет слушать. Орландо – наша ярчайшая звезда, как говорит мой друг бубликовый миллиардер Вуглускр, а он знает в этом толк.
– Я тоже хочу быть звездой, – простонал Кактус.
– Останешься пока моим осведомителем, – оборвал его Дромадур. – Свободен! Да, и зайди к Пробиркину, пусть сделает тебе новый глаз.
Сон семнадцатый
– Есть ли на свете существо несчастнее меня? – вопросил Лаэрт. Он подождал для приличия, но так как отвечать было некому, то
Лаэрт тосковал. Он скользил по воздуху, укладывался в вазы, повисел на люстре, нырнул под крышку рояля и сыграл нечто краткое, бурное и какофоническое. Музыка скоро надоела ему. Тогда вампир велел стеклам сделаться красными, и вся комната наполнилась зловещим багровым светом. Лаэрт подлетел к зеркалу и, не удержавшись, дотронулся до него. Зеркало было холодное и гладкое, как… зеркало.
– И что это мой хозяин так им дорожит? – подумал вслух Лаэрт и снова дотронулся до зеркальной глади. На этот раз ему показалось, что она тепловатая и волнуется, как река. Лаэрт в испуге отдернул лапу.
– Не иначе, тут что–то нечисто, – сказал он и отлетел в сторону.
– Лаэрт! – позвал его неизвестный голос.
– Я ничего не слышал, – быстро отозвался Лаэрт.
– Лаэрт, скажи мне: где Филипп?
– Кто со мной разговаривает? – закричал Лаэрт в раздражении.
– Я, – тихим, глубоким голосом отозвалось зеркало.
Лаэрт потер лапой лоб, открыл музыкальную шкатулку – она звякнула. Он поспешно захлопнул шкатулку и стал обследовать и переворачивать каждый предмет, пока наконец не вернулся к зеркалу. Поверхность его казалась темной и застывшей.
– Это ты со мной разговариваешь? – спросил Лаэрт не очень уверенно. В зеркале показалось магическое лицо; Лаэрт шарахнулся.
– Ведьмы, оборотни, стриги и ламии, чудеса телекоммуникаций и человеческого сознания, тьфу, сгинь! Я честный вампир на диете, и нечего меня пугать.
Зеркало вздохнуло.
– Филипп… – пробормотало оно и умолкло.
– Что «Филипп»? – приставал Лаэрт, расхрабрившись. – Что «Филипп»? А?!
Кто–то постучал в окно; Лаэрт встрепенулся и бросился открывать. Филипп вошел в гостиную и некоторое время стоял неподвижно, как человек, не понимающий, где он находится. Странная мечтательная улыбка блуждала у него на губах – улыбка, которой Лаэрт давно у него не видел.
– Э–э… – пропищал он. – Хозяин, тут… хм… о вас беспокоились.
Филипп, не отвечая, лег на диван и закинул руки за голову.
– Комнаты починили, все в порядке, – бодро отчитался Лаэрт. Он хотел еще что–то сказать, но замялся. Красные его
– Лаэрт, – спросил он, – почему комната красная?
Лаэрт, улучив миг, спикировал на кость, схватил ее и спрятал за спину.
– Я проверял, работают ли окна, – объяснил он, многозначительно покашливая.
Филипп сменил цвет на нежно–сиреневый; правда, теперь он назывался жабьим, потому что сирень, как и все другие цветы, была запрещена. Вместо нее профессору Пробиркину удалось вывести новую породу жаб схожего с ней оттенка, который и был увековечен специальным указом правительства.
– Если я не нужен, я ухожу, то бишь улетаю восвояси, – объявил Лаэрт и собрался и впрямь улететь, но нечаянно уронил кость. Он тотчас же поднял ее, но было уже поздно.
– Что это? – спросил Фаэтон. – Лаэрт! – воскликнул он возмущенно.
Лаэрт пожелтел.
– Что «Лаэрт», что «Лаэрт»! Все макароны да макароны. Я существо плотоядное, между прочим!
– Ты – свинья! – сказал на это Филипп.
Однако Лаэрта было трудно остановить.
– Нет! Я – вампир! И ничто вампирское мне не чуждо! Да, я изнываю, я томлюсь, я страдаю, я мечтаю отведать крови Ровены, полакомиться аппетитным Орландо! И кто виноват? Кто? Кто обрек меня на это существование, выносить которое я не в силах? О я бедный, одинокий… всеми покинутый в бездне моего отчаяния!
– Кто на этот раз? Отвечай! – потребовал Филипп.
Лаэрт мялся и краснел.
– Зря вы так волнуетесь, хозяин. Дело совершенно обычное!
Филипп, разозлившись, соскочил с дивана и начал швырять в вампира всем, что попадалось под руку. Лаэрт на лету подхватывал предметы, не выпуская кости, и ставил их на место. Неожиданно Филипп остановился.
– Конечно же! Рабочие чинили комнаты! Как ты мог, Лаэрт!
Вампир побурел от обиды:
– За кого вы меня принимаете, хозяин! Питаться пролетариями! Да я скорее умру, чем дойду до такого! Фи!
– Я запру тебя в морозильник! – крикнул Филипп, наступая.
– Я не виноват! – огрызнулся Лаэрт. – Он позвонил и сказал, что послал вам свою шубу. Откуда мне было знать? Я открываю клетку, и оттуда выскакивает эта шуба и начинает лаять, как сумасшедшая. Ну, я и испугался.
– Какая шуба? – в совершенном изнеможении спросил Филипп.
– Пончик прислал вам подарок. Сказал, что вы знаете, а по видеофону не предупредил! У этой шубы какая–то аллергия на вампиров, то есть, – Лаэрт посмотрел на кость, – была аллергия. Ну, я и пустил ей кровь.
Филипп застонал и, продолжая стонать, повалился в кресло–гамак.
– Что же я скажу Пончику?
– Что все в порядке, – бодро отозвался неунывающий вампир.
– Ты уверен? А живот у тебя не заболит?
Лаэрт икнул и побледнел.
– А вдруг ты тоже начнешь лаять? – спросил Филипп.
Лаэрт попятился и угас.
– Ладно, если что, я позову вампирского ветеринара, – сжалился над ним юноша. – Только смотри, чтобы это было в последний раз.
– Вас искала Матильда, – слабеющим голосом произнес Лаэрт, приваливаясь плечом к стене, чтобы не упасть.