Поезд на Солнечный берег

Вербинина Валерия

Она недоверчиво улыбнулась и пошла по дорожке туда, где буйные травы оплетали все; но, сделав несколько шагов, услышала голос студента:

– Филипп, что ты делаешь!

Тучи сомкнулись вокруг солнца и скрыли его.

Поднялся ветер; он развевал волосы Ады и кружил вихрем мертвые листья. Тогда она подбежала к Филиппу и прижалась к нему. Сильвер, стеная, бродил по дорожкам, держась за голову и бормоча невнятные слова. Орландо тревожно смотрел на Фаэтона; только Человека без лица, казалось, не волновало ничто. Лаэрт, глядя на влюбленных, млел от зависти. Хлынул дождь.

– Филипп,

прекрати! – крикнул Ромул.

– Неблагоприятные погодные условия, – заверещал компьютер. – Срочный запрос в министерство погоды.

– Отменить, – велел Филипп.

– Филипп, – сказал студент серьезно, – это же противозаконно. Ты же не можешь устанавливать погоду.

Его слова угасли в вое бури.

– Филипп, – закричал Ромул, – чего ты добиваешься?!

А тому пришла в голову дерзкая мысль.

– Я хочу построить радугу! – крикнул он.

– Что? – вопил Гаргулья.

– Он сумасшедший! – закричал Ромул, цепляясь за дерево. – Это же опасно! Я читал в истории, что радуги уносили целые дома и убивали людей.

– Это ураган, глупец, – крикнул Филипп, – а я хочу всего лишь радугу!

– Так, – бормотал Сильвер, – дождь, дождь! О, как хорошо! Я дышу, дышу! Проклятый пыльный город!

– Брысь! – прикрикнул Орландо на Лаэрта, вертевшегося возле него.

Неожиданно буря стихла. Дождь перестал; упало еще несколько капель. Воздух свежел; облака в небе таяли, и Филипп, не удержавшись, поцеловал Аду в мокрую щеку. Показалось солнце.

– Ну, и где она, твоя радуга? – спросил Ромул.

Орландо вздрогнул и подался вперед. Взгляд его был прикован к чему–то, что вырастало из земли у ног Ады и Филиппа. Ослепительное сияние поднималось над заброшенным парком, переливаясь всеми цветами, играя нежнейшими оттенками. Затем сияние хлынуло ввысь, стремясь куда–то в небо, и перекинулось к Городу. Радуга вознеслась над головами, как мост, во всей своей неописуемой красе. Гаргулья открыл рот. Ромул остолбенел; он несмело потрогал трепещущее сияние – и медленно отвел руку.

– Ну как? – спросил Генрих.

– И не разберешь сразу, – ответил совершенно растерянный Ромул.

Филипп обнял Аду и мягко взмыл ввысь. Он опустился на радугу и пошел по ней, стремительно удаляясь. С земли его фигурка и фигурка Ады казались совсем крошечными. Сильвер хрипло засмеялся.

– Он сумасшедший, – сдавленным голосом сказал Ромул; но ему никто не поверил.

– Как это у него получается? – спросил Гаргулья с тоской. – Нет, все–таки…

Филипп вел Аду по радуге. Под их ногами дрожало и струилось ласковое сияние. Громадный парк с его чахлой травой, мертвыми машинами и застывшим водопадом остались далеко–далеко. На самом верху влюбленные остановились. Они не считали, сколько пробыли там; прошлое, настоящее и будущее слились в этом мгновении (или вечности?) счастья, бессмертного, непостижимого, неповторимого. Каждый из них мог прочитать все мысли другого, почувствовать его чувствами, взглянуть на мир его глазами, потому что они были одно. Я – это ты, и ты – это я; так было, так будет. Порывистым движением Ада поднесла его руку к губам и поцеловала его ладонь. Филипп был потрясен.

– Зачем,

Филипп?

– Я выдумал этот мир, – сказал он, – и он существует, потому что существуешь ты. – И он добавил с какой–то страдальческой улыбкой: – Я не хочу привыкать к тому, что ты меня любишь. Привычка – это ужасно. Пусть твоя любовь останется чудом всегда, как эта радуга.

Требование чуда всегда есть требование невозможного; но для них в тот миг не было ничего невозможного. Кто может измерить вечность каплями росы, тот поймет меня.

– Филипп, – сказала Ада внезапно, – там что–то происходит.

– Ничего не происходит, – не согласился Фаэтон.

– Нет, там что–то неладно. Пойдем!

Ада поспешила вниз по радуге; Филипп нехотя следовал за ней. Радужный мост трещал и рушился под их ногами. Они соскочили на землю, и радуга растаяла, словно ее никогда не было. Ромул, Гаргулья и Человек без лица столпились вокруг Орландо; он лежал без движения и смотрел большими безжизненными глазами.

– Что случилось? – спросил Филипп у Генриха.

– Ничего не понимаю, – признался студент. – Он упал так неожиданно… – Он взял Орландо за руку и изменился в лице. – Пульса нет!

– А где Лаэрт? – спросил Филипп.

– Я здесь, – виновато сказал тот, выныривая из–за пня. Хозяину хватило одного взгляда на его лицо, чтобы понять, что здесь не обошлось без вампира.

– Лаэрт! Что ты сделал с Орландо?

– Я? – фальшиво удивился Лаэрт. Филипп бросился на него; вампир проворно отлетел в сторону.

– Все меня обижают! – вопил он, уворачиваясь от разъяренного хозяина. – Я только немножко… ну, поцарапал его… Что за важность, в конце концов!

Филиппу хотелось убить вампира тут же, на месте, так он был рассержен, но Лаэрт стал ломать руки, взывать к Аде, скулить, рыдать, причитать и клясться, что никогда, никогда…

– Хватит реветь, – заметил ему Человек без лица. – Я не умею плавать.

Лаэрт стал рыться в карманах, выискивая платок, но вместо него доставал стол, дырокол, череп и даже осиновый кол с надписью «для многоразового использования», каждый раз извиняясь. Филипп обернулся к студенту.

– Плохо дело, – сказал Гаргулья, качая головой. – Подожди, у меня в машине есть кое–что.

Филипп отправился с ним. Прежде всего следовало разыскать универсальный воскреситель, который Гаргулья всегда носил с собой. Затем куда–то задевался лазерный шприц, затем… Словом, когда Гаргулья и Филипп вернулись к Орландо, тот уже сидел на земле, прислонясь головой к дереву. Ада держала его руку в своих руках. Орландо был бледен; на лбу его выступили мелкие капельки пота.

– Все в порядке? – спросил Гаргулья разочарованно (потому что ему никогда еще не представлялось столь подходящего случая опробовать воскреситель, а больной ни с того ни с сего оказался жив).

– Да, – серьезно подтвердил Человек без лица.

Сильвер, к которому, казалось, вернулся рассудок, присоединился к группе.

– Что случилось, собственно? – спросил он. – Я что–то пропустил?

– Орландо было плохо, – объяснил Ромул.

– А что такое? – нагло осведомился Сильвер.