Поездка к Солнцу
Шрифт:
Кончился дождь так же внезапно, как и начался. Нянька стала отряхиваться, и с её шерсти во все стороны полетели брызги. Дед Егор вышел совсем сухой и задрал бороду в небо. Андрейка промок до нитки и. по примеру Няньки, тоже пытался стряхнуть с себя воду.
— Ишь, кажись, радуга высвечивает, — сказал дед Егор.
Андрейка посмотрел на ясное, умытое небо: действительно там раскинулась огромная многоцветная дуга. Она была ещё еле-еле видна, но Андрейка уже по опыту знал, что теперь она начнёт густеть, станет яркой и опустится концами на землю. Андрейка уже не мог оторвать взгляда от радуги: ух, какая красивая! Дед Егор внимательно следил за радугой, и, когда её конец упал на степь — неподалёку,
— Эх, Андрей, Рыжика твоего нет, а то бы ты слетал до радуги! Старики-то у нас говаривают: если кто в свет радуги попадёт, многолетний человек будет. Ни хворь его не возьмёт, ни старость.
Андрейка с отчаянием оглянулся вокруг: как ему хотелось очутиться сейчас там, где кусок зелёной степи окрасился необыкновенным светом радуги! Ах, Рыжик, Рыжик, как бы ты сейчас пригодился!
И вдруг раскосые Андрейкины глаза загорелись весёлыми огоньками: он увидел Быстрого и попросил деда Егора подсадить его на спину лошади.
Андрейка натянул повод, дед Егор несколько раз хлестнул Быстрого вожжами, и конь побежал.
— А ну давай ногами его, ногами!
И Андрейка старался изо всех сил. Не подведи. Быстрый, Андрейку! Беги быстрее! Нет, не туда, а вправо. Раз я тебя бью левой ногой, то беги вправо. А теперь прямо: я бью тебя обеими ногами. Вот так, вот так, Быстрый! Уж ты получишь от меня сахару! Доедем до радуги, никогда болеть не будем, никогда старыми не будем. Так дед Егор сказал. И ты, Быстрый, старым не будешь болеть не будешь. Может, даже научишься бегать, как Рыжик.
Ну ещё, ну ещё. Быстрый! Близко, совсем близко… Видишь, какая трава в степи, никогда такой травы НС было. Теперь уж близко, вот уже она!
— Раду-у-га! — изо всей мочи закричал Андрейка, но Быстрый вдруг резко остановился.
Андрейка от неожиданности взмахнул руками и свалился на траву вниз лицом. Трава была мокрая, блестела огоньками — то ли от света, то ли от радуги. Андрейке захотелось пить. Захватив рёбрами ладоней траву, он собрал в пригоршни воду и поднёс её ко рту. Ведь это тоже, наверно, была богатырская вода. Она, правда, не кипела, не пузырилась, но, видно, от радуги стала красная. Вот это вода так вода! Она, оказывается, тоже солёная.
Если бы вместо Быстрого был здесь Рыжик, то Андрейка наверняка доехал бы до радуги.
Нянька побегала вокруг Андрейки и стала лаять на Быстрого. Даже Нянька понимала, что это ленивый и упрямый конь.
Когда Андрейка отнял свои красные, ладони от лица, во рту по-прежнему оставался какой-то очень знакомый, солёный вкус. Уж не выпал ли у него опять зуб? Андрейка с досадой провёл ладонью по лицу, и — удивительное дело! — дед Егор оказался прав: ведь это шла из носа кровь, а больно не было. И всё потому, что Андрейка пил богатырскую воду.
В школу
Андрейку собирали в интернат. С вечера он надел новый серый костюм, подпоясался ремнём, но остался в малахае: фуражка не нравилась, в ней было тесно и холодно голове.
Приехала бабка Долсон и, как всегда, привезла леденцов.
Андрейка забрал конфеты и украдкой вышел из юрты. Первым делом он угостил Няньку и Рыжика, а потом попробовал сам. Это были вкусные леденцы, они хрустели на зубах. Рыжик и Нянька, правда, умели хрустеть громче, но и Андрейка старался не отставать от них. Бабка знала, что Андрейка любит леденцы, а про Рыжика и Няньку ничего не знала… Они стояли сейчас втроём и громко хрустели конфетами; громче всех Нянька.
— А мне сумку новую купили! — пережёвывая конфеты, похвастался Андрейка.
Нянька, конечно, сразу поняла,
— Завтра я в школу поеду учиться, — ободрённый друзьями, продолжал рассказывать Андрейка. — Дядя Костя в гости приедет, провожать меня будет. На ещё! — подставляя ладонь с леденцами Рыжику, говорил Андрейка, и Рыжик осторожно подбирал их большими мягкими губами. — Катя! — осторожно позвал Андрейка.
Коза вынырнула откуда-то из темноты.
— На, Катя! — Андрейка угостил её леденцами: Катя тоже была сладкоежкой. — Ложись, Рыжик, ложись! — приказал Андрейка.
Рыжик лёг. Андрейка сел, поджав под себя ноги. Нянька и Катя, не дожидаясь приглашения, тоже улеглись и внимательно смотрели на Андрейку. Он подсовывал им конфеты и вёл неторопливую беседу. Рыжик и Нянька были в курсе Андрейкиной жизни, а вот Катя последнее время — с тех пор как он стал работать на целине — ничего не знала. И поэтому Андрейка, чувствуя свою вину, больше обращался к ней: скоро Андрейка станет учеником, завтра он уедет в интернат. Лучше всего было бы никуда не ездить, а жить всё время в юрте. Или, как сейчас, пахать на «Тимоше» Пронькин лог. А знает ли Катя, кто такой «Тимоша»? А знает ли она, что у него есть свечи? Но совсем не такие, какие бывают в юрте — мягкие, белые, с ниткой посредине. Катя любила лакомиться такими свечами. А у «Тимоши» железные свечи; Катя ни за что не стала бы их есть. Потом, у «Тимоши» есть мотор, и находится мотор под капотом. Дядя Костя говорит, что мотор — это «Тимошино» сердце. «Тимошу» убили фашисты, а сердце его осталось, оно всё время громко стучит. Андрейка, конечно, по секрету скажет сейчас своим друзьям одну вещь, но только это большая тайна. Даже дядя Костя этого не знает.
Недавно «Тимоша» стал разговаривать с Андрейкой. Первый раз это случилось во сне. Андрейка вначале не поверил, но «Тимоша» внятно сказал несколько слов:
«Надо идти в школу. Надо идти в интернат. Дул-ма идёт в школу. Мне не нужен такой помощник. Так. Так. Так…»
Андрейка проснулся и слышал ещё, как стучало «Тимошине» сердце: так, так, так… Он поехал на Пронькин лог, сел на «Тимошу», прислушался. «Тимоша» разговаривал. Но слышал это только один Андрейка, а дядя Костя — нет. Как это раньше Андрейка не замечал, что «Тимоша» с ним всё время разговаривал! Но это тайна. Ведь никто не знает, что ты. Рыжик, и ты. Нянька, и ты, Катя, умеете разговаривать. Знает об этом только Андрейка. Интересно, как вы будете здесь жить, когда он уедет в школу? Кто вам будет давать сахар и конфеты? Няньке вообще не надо было давать конфет — за то, что не нашла звезду. И сейчас звезда где-нибудь лежит в траве. Андрейка тяжело вздыхает. Нянька виновато помалкивает, Катя облизывает клейкие Андрейкины ладошки. Конфет уже больше нет, остался только пустой пакет. Надо бы Катю взять с собой хоть раз на Пронькин лог — пусть бы посмотрела на «Тимошу», на дядю Костю, на дедушку Егора.
И Нянька и Рыжик тянутся к Андрейкиным рукам, но Андрейка поднялся на ноги и внушительно говорит:
— Всё. Больше нету. В юрту пойду.
Все трое сопровождают Андрейку до дверей юрты, но только Няньке разрешается войти внутрь.
Спать он лёг не раздеваясь: не хотелось расставаться с костюмом и ремнём. И очень удивился утром, увидев аккуратно сложенный на столике костюм.
Андрейка быстро оделся, провёл пальцами под ремнём, расправляя гимнастёрку — так делал дядя Костя, — посмотрел на себя в настольное круглое зеркало, потом выбежал без дэгыла из юрты, показался Рыжику, Няньке, Кате, посмотрел в степь, не едет ли дядя Костя — никого не было видно, — и вернулся в юрту.