Поездка в Обонежье и Корелу

Майнов Владимир Николаевич

При таком-то важном торгово-промышленном значении, Онежское озеро, в морском отношении, находится в самом первобытном состоянии. Оно не промерено и не описано; на географических картах очерчивается совершенно неправильно с фиктивными заливами и мысами и в тоже время с огромными пропусками (напр. пропущены три Ивановских острова и целая группа островов Песочных); для предостережения от подводных камней и мелей плавающим по нем торговым и промысловым судам не сделано решительно ничего. Правда, между Вытегрою и Вознесеньем имеются какие-то две башни с едва мигающими огнями, освещающими сажени на 2 по радиусу, но назвать их маяками было бы решительною дерзостью;, что касается до Брусничного маяка, то он поставлен недавно, да и то фонарь на шесте в странах цивилизованных не принято называть маяком. Понятно, что такие первобытные маячные огни не могут быть полезны, когда наступают на Онеге темные, мглистые осенние ночи. Отсутствие промеров Онежского озера, отличающегося разнообразным до крайности строением дна и представляющего то глубокую падь, бучило, то подводные скалы и отмели с громадными валунами, неимение меркаторских карт и морских предохранительных знаков препятствуют безопасному, а следовательно и вообще правильному судоходству. Опасности эти увеличиваются еще частыми бурями, особенно осенью, и туманами, при которых суда должны укрываться в немногочисленные природные бухты, или же, за отдалением этих тихих пристанищ, пускаться в озеро на произвол бури. Не говоря уже о значительном числе погибнувших торговых и промышленных судов, случаются несчастья и с пароходами, так на пр. потерпел крушение частный пароход на пути от Петрозаводска к Вознесенью, попав на подводный камень; в другой раз товаро-пассажирский пароход «Александр Свирский» двое суток блуждал по озеру близ западного его берега и только случайно был загнан в удобное и безопасное место, где и выстоялся; наконец, в нынешнем году пароход «Петрозаводск» стал на луду по счастью близ берега у Яндомозерского погоста на северном берегу озера. Только плававшие по морям могут вполне понять, насколько такое плохое состояние вод Онежского озера в гидрографическом отношении может замедлять и даже парализировать всякую попытку в развитии судоходства, а следовательно и торговлю, принужденную пользоваться этими неизведанными водами; только благодаря известному русскому «авось, небось да как-нибудь», еще сколько-нибудь существует здесь судоходство; размышляющий же, осторожный человек едва ли бы рискнул пройти с грузом по этой «aqua incognita». И действительно только недавно учредилось Петрозаводское пароходство; всего года два, как пароходы рискнули пройти до Повенца, но в Пудож и Вытегру их не заманить никакими калачами, так как идти почти на верную гибель по крайней мере не расчетливо. С другой стороны, нет никакого сомнения, что с изданием меркаторских карт и установлением морских предостерегательных знаков судоходство на озере Онего будет постоянно развиваться, так как, с устранением опасностей плавания к северо-восточным и восточным берегам, на них возникнут новые виды промышленности, из которых главнейшие — добыча металлических руд и техническая разработка лесных продуктов, ожидающие для своего развития только удобных и безопасных путей сплава в места сбыта. Развитие судоходного движения, с своей стороны, не замедлит несомненно привлечь капиталы и предприимчивость на устройство морских судов и на распространение научной морской практики между местным населением, которое даст прекрасных, природных, так сказать, моряков для нашего будущего коммерческого флота. Сомневаются в возможности при всеобщей военной повинности добыть матросов и в тоже время не хотят ровно ничего сделать для того, чтобы страна могла дать всегда известный контингент бодрых мореходов-практиков! Еще большее значение получит Онежское озеро, когда, наконец, хоть один из проектов соединения Поморья с Онежским озером перейдет в область действительности и от Белого моря к Повенцу пройдет или канал, или железно-конная дорога. Наконец нельзя не заметить, что затраты казны на исследование Онежского озера в гидрографическом отношении отнюдь не будут не производительны и вознаградятся в народной, а, следовательно, и в государственной экономии первыми же грузами, спасенными от погибели.

XVII

Издалека еще начинают выясняться на горизонте очертания живописных Ивановских островов, а затем из-за леса показывается и купол вновь строящегося Петрозаводского собора и колокольня собора Петропавловского, выстроенного Петром Великим, который счел более полезным утилизировать ее и устроил на ней для себя небольшую обсерваторию. Наконец пароход входит в узину между левым берегом Онеги и Ивановскими островами (7-8 верст, и подъезжает к пристани, где его ожидает чуть ли не весь Петрозаводск, которому нечего делать и который или приносит посильный доход воспитательному дому, или же является поглазеть на приезжающих. Подходя к пристани, пароход расцвечивается флагами и вымпелами, а капитан почему-то считает долгом облечься в новенький пиджак; полагать надо, что все это творится ради Петрозаводского бомонда и фланеров, для едущих же все это считается излишним: полюби нас, дескать, серенькими. Полицейский офицер останавливает вас еще на пароходе вопросом: «кто вы?» — вы сначала немного ошалеваете, так как такой вопрос со стороны блюстителей порядка звучит чем-то в роде: «ага! попался, голубчик!» но тем не менее вы отвечаете и удовлетворяетесь наконец вполне, когда вам объясняют, что это делается для вашего же личного спокойствия и удобства, чтобы полиция могла потом помочь вам чем может, вам новоприезжему и следовательно незнакомому с местностью. Затем извозчики вырывают у вас багаж, просят: «что пожалуете!» Вы говорите, что знаете, что это значит, они улыбаются, назначают цену весьма умеренную и чуть не марш-маршем везут вас по Соборной улице, в гору, в гостиницу Палермо (это у нас-то, на Севере! — вот уж, поистине, «много есть вещей, друг Гораций, для нас непонятных!»), которая выдается ими за лучшую, и действительна была бы хороша и не для Петрозаводска, она не осрамила бы и Петербурга; все там миниатюрно, но крайне чисто, порядочно и мило; цены весьма умеренные, пружинные тюфяки с полным отсутствием докучливого населения, умывальные машинки, вентиляторы, орган, бильярд, кегли, небольшой садик, превосходнейший вид на Петрозаводскую (Соломинскую) губу, Ивановские острова и Соломинский погост, [1] с церковью, построенною на одном огромном валуне, [2] выдавшемся из озера, газеты — все это вместе весьма радует приезжего человека, который ожидает найти обыкновенный губернский клоповник и попадает сравнительно в рай, в особенности по части этого зверя.

1

Соломенное расположено на берегах Петрозаводской губы Онежского озера и Логмозера, соединённого с ним проливом. Упоминания о селе Соломенном можно встретить ещё с XV века. Происхождение его наименования связывается многими исследователями со словом финского происхождения «salmi» — пролив. Первое наименование Петрозаводской губы — Соломенная губа или озеро Соломялахта. С 1874 г. на берегу Логмозера купец И. Ф. Громов построил лесопильный завод.

Село Соломенное входило в состав Заозерского общества Шуйской волости Петрозаводского уезда Олонецкой губернии, численность населения в 1905 году составляла 154 человека. С 30 июля 1938 года посёлок был переведён из состава Прионежского района в сельскую местность города Петрозаводска с подчинением его совета Петрозаводскому городском совету. С 19 марта 1958 года в состав Соломенного вошло село Заозерье, которое было в его составе до 1963 года. 30 января 1974 года рабочий посёлок Соломенное был передан в административное подчинение Октябрьскому райсовету Петрозаводска, а с 1977 года, когда был упразднён поселковый совет, вошёл в состав Петрозаводска (прим. ред.).

2

В 1786 году на средства петербургского купца Ильи Кононова была возведена церковь во имя Святых апостолов Петра и Павла. В 1798 году рядом была построена церковь во имя Сретения Господня. Сретенская церковь была закрыта в 1931 году, перестроена под школу. В 2003 году открыта вновь (прим. ред.).

XVIII

В тот же день мы осмотрели Петрозаводск, который, впрочем, осмотреть весьма не трудно, так как, собственно говоря, он состоит из одной улицы и из некоторого подобия безобразной пропасти, которая как-бы вымощена шлаками и в которой прячется от взоров любопытных знаменитый Александровский пушечный и снарядный завод. Первый Петровский завод построен был на устье речки Лососинки в 1703 году. Это горнозаводское заведение было поводом к образованию здесь слободы, под именем Петровской, которая при Петре еще начала развиваться и имела уже в его времена до 30 домов, разбросанных по холмам. От Петровского завода, разрушенного впоследствии, остались весьма немногие следы. Вместо него построен был нынешний Александровский завод [3] на правом берегу Лососинки, почти в центре нынешнего города в 1774 году, и перестроен в 1794 году. Петровская слобода возведена на степень города в 1777 году; в 1784 Петрозаводск сделан губернским городом Олонецкого наместничества и в 1801 году губернским городом Олонецкой губернии. От Петра остался здесь совершенно перестроенный собор, который захотели переделать в более красивом, будто бы, виде потомки и лишили этот памятник гения именно того отпечатка, который до такой степени характеризовал Петра. Собор был деревянный и состоял из 5 этажей, которые возвышались постоянно уменьшаясь в размерах; верхний этаж служил походной обсерваторией Петра; по фасаду шла лестница, которая вела на 5 этаж, и давала возможность не лазить на верх по внутренней лестнице, конечно не безупречной по чистоте и качеству воздуха. И лестница, и обсерватория и 4 галереи на церкви — все это снесено и нынешний Петропавловский собор решительно ничем не напоминает Петрова духа. В соборе есть несколько икон из походной церкви Петра и, между прочими, одна превосходная старинная икона, Соловецкого письма начала 17 века, что и показывает находящаяся на ней надпись, которую удалось нам разобрать. Есть еще сад, который насажден Петром лично и который скоро кажется кончит свое существование, при полном отсутствии желания поддерживать его в порядке.

3

1 сентября 1703 года состоялась закладка завода, который получил наименование Шуйский оружейный завод (название связано с Шуйским погостом, на территории которого расположилось производство). К 1706 году завод получил имя царя Петра I, по решению которого появился завод: сначала предприятие именовалось Новопетровский железный завод, а затем — Олонецкий Петровский железоделательный и пушечный завод. 

В 1774 году в России отмечалось 50-летие перенесения мощей Александра Невского в Александро-Невский монастырь. Указом императрицы Екатерины II от 14 июня 1774 года завод получил название Александровский завод, в честь князя Александра Невского. В 1881 году предприятие преобразовано в Александровский снарядоделательный завод. В 1928 году завод получил новое название — Онежский машиностроительный и металлургический завод. В годы финской оккупации Петрозаводска (1941—1944) в сохранившихся производственных помещениях завода были размещены ремонтные мастерские финской армии.

30 января 1956 года, Постановлением Совета министров СССР о выпуске дизельных трелёвочных тракторов для лесной промышленности, завод был подчинён Министерству тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР. На базе Онегзавода было создано специализированное предприятие по выпуску трелёвочных дизельных лесных тракторов, его новое название — Онежский тракторный завод (ОТЗ). В 1976 году Вьетнам выпустил банкноту достоинством 10 донгов, на которой изображён трактор ТДТ-40 производства Онежского тракторного завода.

В декабре 2018 года из цеха Онежского тракторного завода вышел последний трактор под маркой «ОТЗ». Корпуса предприятия были снесены(прим. ред.).

XIX

Прошло со времени основания на Лососинке завода 170 лет и дело рук Петровых идет только еле-еле, чтобы не сказать большего. Известно, как казенное управление может прибыльное дело сделать убыточным, и Александровский завод служит превосходным подтверждением этой способности. Пушки и снаряды обходятся необычайно дорого, гораздо дороже заказных иностранных (сравнительно конечно), нового дела никто не считает нужным начинать, старые поделки, вроде незатейливых перил, утюгов и лопат кое-как работаются на заводах, но все это обходится так дорого, что является недоступным для частных заказчиков. Горное управление составляет вполне государство в государстве в Петрозаводске и необыкновенно тщательно закрывает свои двери пред несносными любопытствующими посетителями. Так напр. по первому же абцугу нас чуть не прогнали из владений синего кантика. Уверенные в просвещенности горного начальства, как и всякого начальства вообще, мы было направились к запретным вратам Александровского завода, но были остановлены страшными криками верного цербера «куда! куда!»; мы были поражены, но поспешили разъяснить, что мы дерзнули думать, что возможно осмотреть завод. «Еще позволит ли начальство!» был ответ цербера, который тут же и разъяснил нам недоумевающим, какой огромный ряд мытарств надо пройти для того, чтобы получить право войти в заказанные смертным ворота. Только несколько времени спустя, рискнули мы наконец отправиться по этим мытарствам и осмотреть завод и так называемую лавку, где навалены кучи лопат, утюгов и гирь.

Благодаря готовности остального местного начальства способствовать всякому человеку, изъявившему желание заняться изучением края, нам доставлена была полная возможность видеть все, что только достойно внимания в Петрозаводске. Первым делом мы отправились в музей, который только что был открыт по инициативе олонецкого начальника губернии. Пока музей помещается в обширной круглой зале так называемого дворца или губернаторского дома. Из предметов, находящихся в музее, обращают на себя внимание: полная коллекция (32 разновидности) мраморов, ломаемых в пределах Олонецкой губернии, небольшая коллекция минералов и земель, собрание древних монет, отысканных в пределах губернии, утварь, снасти, части одежды, орудия и оружие жителей Прионежского края и наконец превосходно исполненные слепки местности на Марциальных водах и замечательной Кижской церкви с 28 главами. Из монет особенный интерес представляют монета Всеволода Ярославича и значительное собрание монет сибирских. Насколько нам известно, — это первое доброе исчадие губернских статистических комитетов, которые в большинстве случаев либо вовсе не собираются и ничего не делают, либо собираются для того, чтобы попить чайку с его превосходительством и поболтать по части городских сплетен. Пример Петрозаводского комитета поистине хорош, но вряд ли последуют ему остальные комитеты, так как ничегонеделание слишком присуще у нас тем местам и должностям, с которыми не соединено никакого приличного содержания. Отчего бы в самом деле не устроить по губернским городам при статистических комитетах музеев, подобных Петрозаводскому, которые наглядно показывали бы всю бытовую сторону местного народонаселения. Отчего не устроить при этих музеях небольшие библиотеки, хотя бы даже только из книг, обязательно поступающих во все комитеты? Но для этого нужна добрая воля и энергия, соединенная с знанием, а всего этого у нас еще слишком мало.

XX

Желая собрать кое-какие новые сведения по расколу, мы обратились в местные духовные библиотеки, но занятия в семинарской библиотеке особенных результатов не дали, по топ причине, что туда из раскольничьих рукописей поступало лишь самое незначительное количество, да и кроме того не из интересных, да и потому еще, что прежние исследователи поисчерпали уже достаточно этот источник. Иное дело — библиотека раскольничьих рукописей при архиерейском доме. После всевозможных отклонений, нам отворены были двери этого хранилища, но с недоверием, опаской. Требовались удостоверения в личности, подписки, расписки и, в особенности, когда мы изъявили желание увезти несколько наиболее интересных рукописей с собою. Сначала мы выслушали прямой отказ и только благодаря разным вспомогательным мерам со стороны некоторых лиц мы получили наконец возможность заняться поподробнее на досуге тем интересным апокрифическим материалом, который удалось нам разыскать в архиерейской библиотеке. Печальное зрелище представляет эта библиотека; книги там лежат без всякой кому либо пользы и гниют, благодаря сырости комнаты; отобрали у людей все, что было для них так дорого, что. стоило таких огромных человеческих трудов, — и заперли все это в какой-то смрадный и сырой подвал; интереснее всего, что там же в углу валяется несколько икон святых, признаваемых православною церковью старого письма, но и им, как произведениям, вероятно, раскольничьих нечистых рук, суждено гнить в сырости. Неужели нельзя отдать все книги, хотя бы в тот же музей, для того чтобы добрые люди пользовались ими на пользу общую! Но видно далеко еще то время, когда такого рода варварское обращение с книгами перестанет быть возможным на Руси. Что занятия в библиотеке и в особенности увоз с собою книг сопряжены с такими формальностями и затруднениями, этому отчасти виноваты, впрочем, сами господа эксперты от наук; нас невольно передернуло, когда на нашу просьбу допустить нас в библиотеку нас просили «не воровать книг и рассеяли наше недоумение рассказом о том, как еще недавно один ученый муж, занимавшийся в той же библиотеке, увез потихоньку несколько крайне интересных рукописей. Как же требовать уважения к знанию от приставников, когда сами люди науки не различают чужой собственности от своей. Тем не менее нам удалось пересмотреть всю библиотеку и найти в ней много интересного по части апокрифической литературы, которая и была предметом наших исканий.

XXI

Быть в Петрозаводске и не истратить кое-какую сумму на покупку коллекции мраморов и нескольких пепельниц или спичечниц — почти тоже, что быть в кунсткамере и не приметить слона. Прежде, во времена постройки или вернее отделки Исаакиевского собора, на мраморы был спрос, а потому на Тивдинских (Тивдия — погост, известный почему-то на картах под испорченным прозвищем Тивуина) ломках и образовалась целая масса рабочих, которые жили обтеской мрамора; но прошло их блаженное время, Исаакиевский собор выстроился, и люди, отвыкшие от всех местных средств к снисканию пропитания, лишились решительно всякой возможности к прокормлению себя и семейств своих и, по большей части, пьют в заливущую. Казне мраморные и другие цветнокаменные ломки не приносят ровно ничего, и лежат эти богатства и ждут прихода нового Петра, который бы употребил их в дело. Только и есть еще пожива несчастным рабочим, когда какие-нибудь ветры занесут в Петрозаводск стороннего человека, от местных же папуанцев и деятелей не увидят они ни алтына. Способы обработки самые первичные; деревянные пилы до сих пор еще не заменены стальными; отделка грубая, моделей никаких, все делается чуть не по трафаретке, сработанной при. прародителях, а потому и проезжий редко увлекается и покупает почти только из одной жалости к голодному люду, оторванному от других заработков и оставленному затем на произвол судьбы.

Раз как-то прослышали про богатство олонецких ломок французы и явились с предложением разрабатывать местный мрамор, с обязательством уплачивать в казну с каждого добытого пуда по 1 к. с. Кто-то из бесчисленных олонецких нянек (а их там 5) согласился, написали контракт, назначили недурненькую неустойку, и французы приступили к работам. Поналомали они несколько сот пудов, как вдруг другое ведомство, у которого не испросили разрешения на отдачу ломок в аренду, объявило, что контракт заключать первое ведомство не могло, так как мрамор ломается не на частных землях, а на государственных. Делать нечего — контракт был нарушен и заплатили французам условленную неустойку. Французы не оставили однако дела и поехали хлопотать о нем; так или иначе, но только удалось им уговорить расходившееся ведомство и заключить с ним новый контракт с новой оговоркою насчет неустойки. Снова закипела работа на ломках, снова ожили местные рабочие и век думали зарабатывать у французов пропитание, как вдруг взбеленилось третье ведомство и стало требовать прекращения разработки, основываясь на том, что мраморы и цветные камни залегают в недрах земли, а оно с ними-то и нянчится; почему, говорит, у меня разрешения не испрашивали? Опять нарушили контракт, опять заплатили французам неустойку, но французы хлопотать уже не стали — видно побоялись остальных двух нянек и не хотели возиться с таким странным народом, каковы были тогдашния олонецкие няньки. Впрочем, очень жаль, что легкомысленные французы не похлопотали у няньки, заведующей недрами земли, потому что убытка, собственно говоря, им не было никакого, так как они получили две неустойки, а опасаться вторжения в дело остальных двух нянек было с их стороны крайне легкомысленно, так как одно из них заведует духовным миром олонецких граждан, а другое водами, и обеим до мраморов никакого дела нет.

Конечно, могли впутаться и они, так как французы хотели устроить пароходство для сплава мраморов по олонецким водам и кроме того могли бы заклятым папизмом своим оказывать дурное влияние на олонецких папуанцев, но такого тупоумия трудно было ожидать. Как бы то ни было, но вследствие истории с французской компанией олонецкие мраморы и цветные камни и до сих пор лежат себе спокойно и ждут предприимчивых, энергических деятелей, которые захотели бы снова связаться с няньками и нажить хорошие деньги, а также дать хороший заработок местным рабочим.

XXII

Всех сортов Олонецкого мрамора известно до сих пор 31, и так как вряд ли кто из частных лиц имеет понятие о разнообразии этого рода богатства Олонецкой губернии, то мы и считаем не излишним дать здесь хотя некоторые краткие указания по этой части. В большой Тивдийской горе залегают 7 Сортов мрамора. С восточной стороны, в первой бреши залегает светло-красный мрамор стеною до 12 сажен в вышину над поверхностью воды. Тут же ломаются мраморы: жильный, темно-красный и чернобровый. Все эти ломки отстоят от бывшего Тивдийского завода всего на каких нибудь 50 сажен; все сорта паринисты и крепки, и штуки их могут быть добываемы величиною до 6 арш., исключая чернобрового, куски которого еще не попадались свыше 6 вершков. Из светло-красного и жильного мрамора делались прежде подоконники для зимнего дворца, колонны и внутренние украшения в Исаакиевском соборе, а из чернобрового — мелкие изделия, так как по незначительной толще слоя значительных разработок не было производимо. Во второй бреши той же Тивдийской горы, в 200 саженях от бывшего завода, залегает стеною белогорский светло-красный мрамор, куски которого попадаются величиною до 6 арш.; он отличается от Тивдийского большегорского лишь тем, что он мягче и более легко поддается обработке; в блаженные для заводов времена из него делили подоконники для зимнего дворца. С северной стороны горы находится залежь в виде небольшого кряжа так называемого светло-красного отрывисто-ленточного мрамора; от Тивдии до места ломки около 1 версты расстояния; куски попадаются до 6 арш. В 300 саженях от завода разрабатывался еще шпатовый с бело-красными пятнами мрамор, который залегает стеною; Так как не удавалось находить кусков более 6 верш., то он и употреблялся лишь для выделки небольших чаш и пьедесталов. Наконец в этой же местности залегает стеною в 5 сажен красногорский красный мрамор, который отличается своею мягкостью и употреблялся в кусках до ¹/₂ арш. величиною для выделки разных мелких вещей. Затем известны еще: гажнаволокский синеватый мрамор, залегающий стеною кусками до ¹/₂ арш.; кривозерский светло-красный мрамор с темно-красными жилками — небольшим кряжем на берегу Кривозера, кусками до 17 арш.; рабоченаволокский светло-красный ординарный мрамор — небольшим кряжем там же, кусками до 1/2 арш. для пресс-папье, пепельниц и иных мелочей. Соломенский темно-зеленоватый камень (соломинская брекчиа) — на берегу Соломенского пролива из озера Логмозера в Онежскую губу, в 6 верст, от Петрозаводска, залегает скалою, кусками до 5 аршин; Пергубский светлокрасный мрамор — близ селения Пергуба, Повенецкого уезда, залегает в небольшой горе, кусками до 2 арш.; лижмозерский пестрый мрамор — на берегу озера Лижмозера, залегает в горе, высотою до 6 саж., кусками до 2 арш.; карьеостровский, белосероватый, или мясной мрамор — на острове озера Сандала, залегает в горе кусками до 2 арш.; шокшинский красный порфир или красный кварцевый песчаник кусками до 9 арш.; шокшинский красно-бурый слоистый камень — оба залегают на юз. берегу Онежского озера, между станциями Шолтозерскою и Шокшинскою; первый в горе, а второй в яме кусками в 21/2 арш. длины и до 3 верш, толщины; бруснинский беловатый и бледно-зеленоватый камень — на ю-з. берегу Онежского озера, в Брусно, лежит слоями в яме и добывается квадратными плитами в 2 арш.; нигозерский аспид — на берегу озера Нигозера, залегает слоями в ямах, встречается в плитах в 27 арш. длины и 1 арш. ширины, хрупок и крайне высокого достоинства; викшламбинский темно-зеленый камень — на берегу озера Сандала, залегает горою, добывается кусками до 6 арш. длины; керчь-наволокский красный сургучевый камень — на берегу озера Кривозера, залегает в земле кусками до 7 верш, длины; палосельгский сургучного цвета камень — близ деревни Палосельги, залегает в кряже кусками в 1 арш. длины; матюковский зеленый камень — на берегу озера Сандала, залегает в кряже кусками до 3 арш. длины; мунозерский темно-малиновый с белыми крапинами мрамор — между озерами Пялозером и Мунозером, залегает в горе кусками до 17 арш. длины; пялозерский темно-сургучный мрамор — близ озера Сундозера залегает в земле кряжем кусками до 12 верш, длины; красногорский пестрый мрамор — в окрестностях Тивдии, залегает в небольшой горе кусками до 1 арш. длины; пялозерский оранжевый мрамор — близ озера Сундозера, залегает в кряже кусками до 1 арш. длины; горбовский, темно-бурый с белыми пятнами мрамор — в Белой Тивдийской горе, залегает в небольшом кряже кусками до 1 арш. длины; царевичский бледно-зеленый с черными крапивами мрамор — близ озера Укшозера и дачи Бутенева «Царевичи», залегает в небольшой горе кусками до 1 арш. длины; янгозерский камень зеленого цвета с черными крапинами — близ села Янгозера, залегает в горе кусками до 1 арш. длины и наконец янгозерский камень с красными и черными крапинами — близ того же села, залегает в горе кусками до 1,5 аршин длины. Все сорта разрабатывались на мелкие поделки; только пялозерский и мунозерский употреблялись на поделки кабинета Его Величества, из викшламбинского и мятюковского делались надгробные памятники и наконец из шокшинского красно-бурого, бруснинского и нигозерского аспида выделывались столбы, карнизы, подоконники, полы, лещадки и ступени. Все это громадное богатство ждет капитала, труда и энергии и конечно вознаградит десятерицею человека, который захочет приложить все это в здешних местах.