Поездка в Россию. 1925: Путевые очерки
Шрифт:
Поэтому Крлежа был вынужден предпринять не одну попытку пробиться через несколько границ, прежде чем наконец добрался до России. Первое из описанных в книге путешествий М. Крлежа осуществил в июне 1924 г.: тогда он хотел вместе с делегацией КПЮ поехать в Москву на V конгресс Коминтерна, проходивший 17 июня — 8 июля 1924 г. Тогда у него возникли первые осложнения с советскими властями. Поскольку он был единственным, кто имел право легально перейти границу Королевства СХС, у него находился чемодан с партийными материалами. Остальные делегаты — Ф. Филипович, Т. Кацлерович, В. Чопич, Л. Стефанович и их товарищи — переходили границу нелегально. Однако в Берлине все изменилось. По иронии судьбы советскую визу получили все, кроме Крлежи. Ему пришлось вернуться в Загреб, где он написал эссе «Кризис живописи», которое позднее включил в книгу «Поездка в Россию». Естественно, что, с одной стороны, из-за государственной цензуры, а с другой — по соображениям партийной конспирации, он скрывал от загребских знакомых политическую подоплеку поездки в Берлин и Вену, о чем с таким юмором потом напишет в главах «О путешествиях вообще» и «Венские впечатления». (В те годы Коминтерн превратил Вену в оплот свой деятельности
В середине октября 1924 г. писатель — а он стал уже весьма заметной фигурой на литературном эстетическом и политическом горизонте не только Хорватии, но и всей Югославии [438] — организовал в Загребе митинг международной рабочей помощи. В начале декабря он приезжает в Вену, где вновь ждет оформления документов, необходимых для поездки в СССР [439] . Дж. Цвийич 16 декабря пишет письмо делегату КПЮ в Коминтерне Ф. Филиповичу с просьбой обеспечить решение ЦК КПЮ, согласно которому М. Крлежа мог бы приехать в Москву. Однако письмо осталось без ответа. Вполне возможно, что свою роль в этом сыграли политические противоречия и личные дрязги и в руководстве КПЮ, и в ее секции в Коминтерне, и в самом аппарате Коминтерна. Бывший сотрудник Коминтерна Виктор Серж, оказавшийся впоследствии в «троцкистской» оппозиции, а затем — в эмиграции, вспоминая обстановку в этой организации начала 20-х гг., писал: «Коррупция, низкопоклонство, интриги, тайное осведомительство, официальный дух начали играть все большую роль в работе служб Коминтерна» [440] . (В литературе, посвященной биографии Крлежи, не указывается, был ли писатель членом КПЮ, или просто «активно сочувствующим».) Глава, посвященная в воспоминаниях В. Сержа Советской России, Германии, Австрии и Балканам начала 20-х гг., во многом перекликается с описанием М. Крлежи.
438
См.: Znameniti i zasluzni Hrvati te pomena vrijedna lica u hrvatskoj povijesti od 925–1925. Zagreb, [1925]. S. 149; Станојевиz Ст. Народна Енциклопедија Српско-Хрватско-Словеначка. Кн. II. Загреб, n.d. С. 467.
439
История поездки М. Крлежи в Россию см.: Krleziana. Sv. 2. S. 566–567.
440
Серж В. От революции к тоталитаризму: воспоминания революционера. М. — Оренбург, 2001. С. 201.
Так или иначе, вновь не дождавшись документов от советской стороны, М. Крлежа возвращается в Загреб. Но там у него возникают неприятности уже с «родной» королевской полицией, которая производит обыск в его квартире и отбирает у него паспорт. Но власти подозревали литератора не в запрещенной коммунистической деятельности, а в том, что он является курьером, через которого вполне «буржуазные» и легальные, хотя и оппозиционные организации — Хорватское объединение и партия С. Радича (в 1924 г. вступившая на короткое время в Крестьянский Интернационал) — пытаются наладить связи с «заграницей», то есть с Москвой.
В феврале 1925 г. загребская полиция все же вернула паспорт, и в конце февраля или начале марта Крлежа наконец выехал в Москву. Как пишут его современные биографы, писатель осуществлял поездку за собственный счет, хотя Дж. Цвийич и просил Коминтерн оказать ему финансовую помощь. Из-за нехватки денег Крлежа первые две недели в Москве жил в самом дешевом отеле. Он обращался в Балканскую коммунистическую федерацию за материальной поддержкой, но так ничего и не получил. В конце концов Крлежа принял приглашение знакомого еще по Загребу с 1914 г. интернационалиста, ставшего впоследствии в России коммунистом, Густава Барабаша жить в его квартире [441] . Барабаш занимал видный пост в советской организации, связанной с лесоразработками. Поэтому логично предположить, что не без его помощи Крлежа был включен в состав иностранной делегации, направленной в образцовый леспромхоз в окрестностях Вологды. Так возникла одна из самых колоритных глав его книги, посвященных непосредственно России, — «На далеком Севере».
441
Krleziana. 2. S. 565.
В Москве писатель оставался до конца апреля. Несмотря на частный характер визита, он был принят наркомом просвещения А. В. Луначарским. Известный режиссер А. Я. Таиров, ознакомившись с драмой «Голгофа», посвященной этическим проблемам революционного движения, вел с хорватским драматургом переговоры о возможной постановке ее в Камерном театре. Правда, Таиров, далеко не понаслышке знакомый с советской театральной цензурой, сказал, что придется изменить финал пьесы, решенный в духе христианской морали. Крлежа предпочел отказаться от заманчивого предложения.
Вероятно, под вымышленной фамилией «Миркович» Крлежа участвовал в заседаниях Крестьянского Интернационала, хотя было бы логичнее ожидать, что его заинтересует работа секций Коминтерна. Остается только предположить, что причиной прохладного приема хорватского писателя и публициста в Коминтерне были какие-то личные неприязненные отношения, обусловленные и идейными разногласиями: в Компартии Югославии в этот момент шла острая внутренняя борьба. Сказалась, видимо, и независимость поведения М. Крлежи как на родине, так и в Советской России. Как пишут составители последней биографии Крлежи со слов самого писателя, его даже приглашали в Кремль к И. В. Сталину для беседы о ситуации в Королевстве Сербов, Хорватов и Словенцев, но писатель уклонился от этой встречи, чтобы «не ставить в неудобное положение своих товарищей».
Скорее всего, М. Крлежа рассматривался в московских политических кругах не только и не столько как представитель коммунистов, сколько как представитель «крестьянской страны», в разряд которых после визита С. Радича и его кратковременного пребывания в Крест-интерне отнесли Хорватию коминтерновские чиновники. В центре внимания советского руководства в тот момент оказалась Хорватская крестьянская партия и ее вождь С. Радич [442] . Ведь и нарком просвещения А. В. Луначарский во время встречи расспрашивал Крлежу не только о КПЮ, но и о Радиче, о перспективах «крестьянской революции» в Хорватии и соседних с ней областях, в которую в Кремле очень хотели верить: нарком иностранных дел Г. В. Чичерин 6 декабря 1924 г. писал, что-де «последние венские сообщения говорят о крайнем обострении положения в Югославии, где положение подошло вплотную к кровавой гражданской войне» [443] . 15 октября 1924 г. король потребовал отставки правительства Л. Давидовича, 6 ноября был образован кабинет Пашича — Прибичевича (П — П) из представителей Радикальной и Независимой демократической партий. 10 ноября король распустил скупщину и назначил парламентские выборы на 8 февраля 1925 г.
442
См.: Улунян Ap. A. Коминтерн и геополитика: Балканский рубеж. 1919–1938. М., 1997. С. 39–104; Национальный вопрос на Балканах через призму мировой революции. В документах центральных российских архивов начала — середины 1920-х годов. Часть 1–2. Гришина Р.П. — ред. М., 2000–2003.
443
Национальный вопрос на Балканах. 2. С. 288.
Что же касается несостоявшейся беседы со Сталиным, то, рассуждая абстрактно, можно найти аргументы как подтверждающие, так и опровергающие это воспоминание (вплоть до того, что это было позднейшей «метафорой» писателя, который сказал «нет» Сталину задолго до того, как это сделал Йосип Броз Тито в 1948 г.). До проведения архивных разысканий этот эпизод остается одной из загадок, связанных с историей «Поездки» (как, впрочем, и история возвращения из СССР, сведения о котором практически полностью отсутствуют), одной из многочисленных тайн в истории взаимоотношений югославских и советских коммунистов.
И все же, попытаемся ее слегка приоткрыть. В начале 20-х годов КПЮ не только находилась на нелегальном положении, но и подтачивалась изнутри внутренними противоречиями между ЦК, выступавшим за следование линии Коминтерна, и оппозицией. Часть делегатов III конференции КПЮ (январь 1924 г.) высказалась против использования национальных конфликтов на Балканах в целях революции. Суть разногласий, по мнению Коминтерна, состояла в следующем: «1. Оппозиция выдвигает конституционный путь решения национального вопроса, не связывая ее с перспективой революции… 2. Оппозиция признает единственной точкой зрения пролетариата разрешение национального вопроса в Югославии путем областной автономии… 3. Оппозиция выставляет для коммунистической партии задачу „продвинуть естественный процесс слияния воедино близких народов Югославии“, чем выступает против национальных стремлений хорватов, словенцев и вызывает у них недоверие к борьбе компартии против национального угнетения…». О том, сколь важное значение придавалось Королевству СХС и роли КПЮ в его будущем, свидетельствует хотя бы тот факт, что ситуация в стране и в партии в 1924–1925 гг. неоднократно обсуждалась на Политбюро ЦК РКП (б) — ВКП (б), Исполкоме Коминтерна, Балканской комиссии Коминтерна (образована в Москве в январе 1924 г.), одновременно являвшейся комиссией ЦК РКП (б), Балканской коммунистической федерации (преобразована из Балканской социалистической федерации в 1920 г. и фактически распущена в 1928 г. вместе со снятием практического лозунга «За Балканскую федерацию» [444] ).
444
Национальный вопрос на Балканах. 2. С. 162, 425.
Кроме того, летом 1924 г. в Москве побывал лидер Хорватской республиканской крестьянской партии Стьепан Радич, которого в тот момент белградские власти опасались гораздо больше, чем коммунистов. Москва пыталась использовать его для продвижения в Королевстве СХС идеи «мировой революции» под лозунгом национального самоопределения вплоть до отделения и создания Балканской федерации. Со своей стороны, Радич, превратившийся в общенационального оппозиционного лидера, вовсе не был коммунистом, а лишь весьма прагматично искал поддержки вовне. В рамках своей политики он на короткое время воспринял риторику, которую от него ждали, и тоже заговорил о возможности революции в стране. КПЮ предлагалось сотрудничать с ХРКП. Во время своей поездки Радич встречался с высокопоставленными деятелями, включая, например, М. В. Фрунзе, который занимал в тот момент пост заместителя председателя Реввоенсовета СССР. Но кратковременный «роман» с Радичем закончился для Кремля разочарованием. Учитывая ситуацию — причинявшую большое беспокойство руководству РКП (б) — ВКП (б) и Коминтерна, — фракционные разногласия в КПЮ вкупе с неудачной попыткой сотрудничества с Радичем, И. Сталин вполне мог пригласить к себе Крлежу для получения дополнительной информации о стране и партии, которым в то время отводилась роль одного из основных «плацдармов» советизации. Между прочим, сам Сталин принимал активное участие в политико-идеологических дебатах относительно ситуации в КПЮ, в Королевстве СХС и на Балканах и всерьез считал себя специалистом в этих вопросах [445] .
445
Напр., см.: Сталин И. Марксизм и национально-колониальный вопрос. Сборник избранных статей и речей. М., 1938. С. 151–154, 166–171; Национальный вопрос на Балканах. 2. С. 125, 167,173,288.