Поездка в Техас
Шрифт:
— Да, это так, — сказала Трейси, моментально охватывая взглядом плечи Мэтта, обтянутые мягким белым свитером. Вырез открывал черные вьющиеся волосы на его груди, и ей с трудом удалось оторвать взгляд от него.
— Я тебя раньше не видела ни в чем, кроме ковбоек.
Он засмеялся:
— У меня есть несколько городских нарядов. Но так как мой отец предпочитает в доме прохладу, мне приходится держать под рукой свитер. Ты много путешествуешь?
— Нет. Боб посылает меня за пределы штата только раза два в год. Мое последнее путешествие было на Гавайи, и оно было прекрасно.
—
— Да? — спросила Трейси, усаживаясь на плюшевый диван. — Когда?
— Много лет назад, когда проходил службу во флоте. Хотя я все еще помню то, что произвело на меня огромное впечатление, например, музей Бишопа во Дворце Иолани.
— О да. Я тоже видела это. Замечательное зрелище.
— Гавайи были поворотным пунктом для меня, — тихо добавил он.
— Что ты имеешь в виду?
Он поудобнее устроился в кресле и стал рассеянно катать карандаш пальцами по крышке стола. Глубокая морщина появилась между его бровями, и Трейси внимательно посмотрела на него, чувствуя, какую мучительную борьбу он ведет сам с собой.
«О, пожалуйста, Мэтт, расскажи мне», — думала она. Он готов был поделиться чем-то очень личным, но сейчас, казалось, передумал, вновь закрывая тайники своего сердца.
— Ты что-нибудь знаешь про чаек? — наконец хриплым голосом спросил он.
— На Гавайях? — напряженным голосом переспросила она.
— Да, на Гавайях.
— Думаю, что ничего, точно — ничего.
— Их там совсем нет, — он посмотрел на нее. — Там нет чаек.
— Я тебя не понимаю.
— Трейси, когда я служил на флоте, я первый раз выехал за пределы Техаса. Учился я в колледже в Хьюстоне, но большую часть жизни провел здесь, на ранчо. Я записался в армию, потому что хотел поменять обстановку хоть ненадолго.
— Ты хотел уехать с ранчо? — удивленно спросила Трейси.
— Я был очень молод, мне хотелось перемен. Я не знаю, что со мной случилось, но я вдруг подумал, что есть еще другая жизнь, кроме той, что я вел на ранчо.
— А что сказал твой отец?
— Ничего. Когда я сказал ему это, он ответил, что просто будет ждать моего возвращения домой, но чтобы я не возвращался, пока не созрею для этого.
— О Боже, — прошептала Трейси. — Он так любит тебя.
— Да, ты права. За несколько месяцев до окончания службы нас разместили на Гавайях. Но я еще не разобрался во многих вещах, не знал, чего я хотел, пока в один прекрасный день не узнал о чайках.
— Но ты же сказал, что там не было чаек.
— Правильно. Они не могут жить на Гавайях. Для них нет там пищи. Расстояние во времени между приливом и отливом там слишком короткое, поэтому им приходится искать пищу в другом месте, улетать оттуда. Они всегда держатся вместе в поисках пищи. И я понял, что похож на них, что принадлежу к их стае.
— Ох, Мэтт, — прошептала Трейси, смахивая с глаз слезы.
— Я никогда никому не рассказывал эту историю, кроме тебя. Я вернулся домой, но мой отец никогда ни о чем не расспрашивал меня. Догадываюсь, что это звучит, по крайней мере, глупо, когда я говорю, что нашел душевный покой среди птиц, но…
— Спасибо за то, что ты доверился мне. Я чувствую себя… не могу выразить это словами.
—
Она любила его.
Как будто яркий свет послал в ее сердце луч, разбудивший сердце, высветивший чувства. Каждой клеточкой своего существа Трейси знала, что любит Мэтта Рамсея. Слезы покатились по ее щекам, и она все еще сидела, очарованная бездонными голубыми глазами Мэтта. Она не могла понять, была ли она безумно счастлива или бесконечно печальна. Она точно знала только одно: она его любит.
— Боже, Трейси, ты плачешь? — спросил Мэтт, направляясь к ней. Он сел рядом и обнял ее. — Что случилось? Малышка, что я наделал!
— Ничего! Ох, Мэтт… Я… То, что ты рассказал, было так трогательно, и я так благодарна тебе, что ты выбрал именно меня, чтобы поделиться своими мыслями.
— Мне вдруг стало очень важно, чтобы ты узнала об этом периоде моей жизни. Множество людей проходят через наше ранчо: старатели, странники, которые не знают своей родины, своего дома. Мне хочется взять их за шиворот и рассказать о тех чайках. Нам всем нужно найти место на этой земле, истинно свое место, а потом, если будет нужно, драться за него до конца. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
— О да, Мэтт, понимаю.
— Тогда я правильно выбрал тебя, чтобы рассказать эту историю. Спасибо, Трейси. — Голос Мэтта прерывался от волнения.
И как будто туман окутал их, пряча все, кроме них двоих. Мэтт опустил голову и нежно поцеловал щеки Трейси, убирая поцелуями слезы, катящиеся по ее щекам, потом задержался чуть дольше на ее губах. Солоноватый привкус ее губ остался на его губах. Его язык начал томительное и соблазнительное одновременно путешествие в самые глубины ее рта, что привело Трейси в состояние экстаза, и волна желания неудержимо прокатилась по ее телу.
Она погрузила руки в его густые волосы, заставляя его придвинуться ближе. Их поцелуй становился все требовательнее и настойчивей. Мэтт поднял голову и взглянул в самые глубины темных зрачков Трейси, и она сразу же прочла желание, отраженное в глубине его покрытых дымчато-серой поволокой глаз. Он опустился ниже и стал нежно целовать стройную шею, приближаясь к пульсирующей вене. Быстрыми нетерпеливыми движениями он расстегнул пуговицы на шелковой блузке Трейси, снял ее и бросил куда-то на пол. За ней последовал кружевной бюстгальтер, и Мэтт даже вздохнул, когда обнял сильными руками ее полные груди.
— Прекрасно, — бормотал он. — Как прекрасно.
Трейси потянула за низ его свитера, и Мэтт тут же стащил его через голову, и мгновенно его свитер оказался на полу вместе с ее разбросанной одеждой. Накрахмаленный белый бинт оттенял бронзовый загар, и Трейси волнующими движениями пробежала по его груди, продираясь через густую черную поросль волос. Ее ладони нашли его соски, и это открытие причинило Мэтту невыносимое наслаждение, и он сделал глубокий вдох, как перед погружением в глубину. Ее руки нащупали мускулы его руки, он наклонился и взял один розовый бутон ее соска в рот. Он ласкал ее грудь языком, и Трейси чувствовала, как под его неуемными ласками он напрягается и становится тверже. Она почувствовала озноб, когда его губы отпустили из плена ее сосок и начали ласкать живот и плечи.