Поэзия народов СССР XIX – начала XX века

Коллектив авторов

ПЯТРАС АРМИНАС-ТРУПИНЕЛИС(1853–1885)

ПУТНИКИ И СОБАКИ

Шли двое однажды по сельской дороге, Текла между ними беседа живая, Внезапно собака им бросилась в ноги, Неистово лая, рыча, завывая. Вторая и третья, сверкая клыками, Залаяли хором свирепо и дико; Один из прохожих схватился за камень, Другой удержал его: «Эй, погоди-ка! Зачем горячиться и гневаться, зная, Что псов замолчать не заставишь камнями? Пойдем потихоньку, не слушая лая, И скоро прискучит им гнаться за нами». И впрямь: прошагали сто сажен едва ли — Утихли бесчинство и бешенство эти, Когда же деревню они миновали, Собаки забились обратно в подклети. Когда ты спокоен и совесть в порядке, Не стоит с глупцом-сквернословом бороться, Дорогою верной иди без оглядки, А он покричит, порычит — и уймется.

ВИНЦАС КУДИРКА(1858–1899)

НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

Край возлюбленный, Литва, Вечно

сердцу милый! Пусть вовек твои сыны Не растратят силы! Пусть о чести и добре Сын не позабудет, Пусть послужит не себе — Родине и людям. Пусть скорей растает мрак, Брат обнимет брата, Утвердятся на века Свобода и правда. Пусть любовь к родной земле Не покинет сына. Мать-Литва, цвети всегда Вольна и едина!

МАЙРОНИС (1862–1932)

ТРАКАЙСКИИ ЗАМОК

Вот замок тракайский в дремоте, во мхах, Столетнею славой окутан; Его именитых властителей прах Истлел, и покоится тут он. Столетья несутся. Развалины спят. И все неизбежней, все глуше распад. Смущает ли ветер озерную гладь, Стихают ли сонные волны, — Крошатся размытые стены, и — глядь! — Срывается камень безмолвный. А замок темней и темней с каждым днем, И чуткое сердце горюет о нем. Но сколько столетий он прожил светло, Но скольких он рыцарей славил! Здесь Витаутас храбрый садился в седло И ратной дружиною правил. Где грозная слава минувших побед? Где наши преданья? — затерян их след. Вы, мертвые стены, вы, черные рвы, И вы, безоружные башни, Ответьте, о чем вспоминаете вы, Что снится вам в дреме всегдашней? Вернется ли прошлое иль навсегда, Как юность, исчезло оно без следа? Я часто у грустных развалин бродил. Слезами туманились очи. И сердце горело, пока я следил За шествием сумрачной ночи. И сердцу напрасно хотел я помочь: Вокруг расстилалась безмолвная ночь.

₁₈₉₂

ИСЧЕЗНУ, КАК ДЫМ…

Как дым, развеваемый ветром, исчезну, — Не будет никто вспоминать. О, сколько их, живших, но канувших в бездну! Кто их назовет имена? Как волны, как мысли, события мира Меняться вольны что ни миг. Где Сарды? Афины? Где Древнего Рима Герои и подвиги их? А что мои беды? А что вдохновенье? Что мысленных молний полет? Лишь крови горенье и сердца биенье, — Их разом могила уймет. Меня позабудут. Другие поэты За песней отправятся в путь. Звезда им мигнет ослепительным светом, Чтоб вновь, как меня, обмануть. Что слава, воспетая в звонких сказаньях? Не больше чем беглая тень. Умолк человек, и былые мечтанья С ним вместе померкли, как день.

₁₈₉₅

КОГДА-НИБУДЬ ЦЕПИ СПАДУТ

Пусть когда-нибудь ржавые цепи спадут И забрезжит заря нашим детям и внукам, Но какое они объясненье найдут Нашей долгой борьбе, нашим мукам? Что нас ждет? Если можешь, надейся и верь, — Разве иначе вынесешь эти несчастья? Сам господь нас забыл, и от ближних теперь Не дождаться, как видно, участья. Ни росинки в полях, ни звезды в небесах, Воспаляются наши глаза голубые. Лишь у мертвых покой в их смеженных глазах, — О страданьях они позабыли. Мы безропотно тяжкое иго несем, Без ночлега скитаемся, по свету кружим. Пусть гуляет гроза, пусть смятенье во всем, — Мы смиренно всевышнему служим. И, от слез и стенаний отвыкнув навек, Подставляем ударам согбенные плечи, Истуканом как будто бы стал человек, — Не проймут его смелые речи. Стоит глубже вздохнуть, — сколько силы в груди Не истраченной, сколько в ней чувства осталось… Неужели одна только смерть впереди? Неужели такая усталость? Кто поймет? Кто укажет удел тяжелей? Хватит жалоб! Оставим хоть честное имя. Так мужайтесь же, братья, споем веселей, В путь-дорогу с мечтами своими! А когда-нибудь ржавые цепи спадут И забрезжит заря нашим детям иль внукам, И, быть может, они объясненье найдут Нашей долгой борьбе, нашим мукам.

₁₈₉₅

ПОЭТ

«Прощай!» Как часто слово это Позабывал я без труда, И лишь одно в душе поэта Твое «прощай» звучит всегда. Ни слез, ни стонов, ни рыданий, О нет, все замерло во мне… И мир в нахлынувшем тумане Казался только сном во cue. Беспечный смех утрачен мною, Нет сил мученья превозмочь, Друзья обходят стороною, И дети убегают прочь. Я лиру взял, и, сердцу вторя, Рыдает эхо мне в ответ, А люди слышат голос горя, Смеясь: чувствительный поэт! Но им самим невмочь с тоскою, А я зову их в мир иной — В просторы ясного покоя, Навек утраченного мной.

ОСЕННИЕ ДНИ

Ни

обновленью, ни надежде Нет места средь унылых дней, Лишь стены пристальней, чем прежде, Враждебно сдвинулись тесней, А верный труд, желанный друг, Стал словно тягостный недуг. Не знаю радости и боли Опустошенною душой. Иль душно мне без вольной воли? Иль так несносен кров чужой? Взамен мечтаний молодых Одни лишь россказни о них. Вернись, весна моя! Но где же Сдержать стремящееся прочь! Теперь и солнце светит реже, И продолжительнее ночь. Бьет в стекла темная вода. Настала осень, как беда.

₁₉₁₃

КСАВЕРАС САКАЛАУСКАС (1863–1938)

ЭХО ПРИЗЫВОВ

Хватит, братья дорогие, прозябать нам, жить без цели, Хватит нам бродить слепцами, как бродили мы доселе. Не позор ли нам, литовцы, что самих себя не знаем? Срам великий: обучившись, мы народ свой забываем. Отрекаемся бесславно от отцов, земли заветной. Осознаем же сегодня, как живем мы беспросветно. Наши праотцы отважно край родной обороняли, А в любой беде друг другу безотказно помогали. Мы же, сами просветившись, тьмы вокруг не замечаем, С равнодушьем чужеземцев плачу родичей внимаем. Сыновья такие были встарь у чехов: кто пробьется Кто обучится наукам, тот немедля отречется От земли своей, от братьев, став во всем примерным немцем, Так что мало знали чехи сыновей с горячим сердцем. Уж язык родной — «пастушьим» отщепенцы называли, И презрен был, как ничтожный, он в любой лощеной зале. Но нашлись такие чехи, в ком огонь самосознанья Не угас, они спешили передать народу знанья. От своих сограждан темных им пришлось терпеть немало, И врагов тупая злоба их насмешками встречала: «Как, язык презренный «кнехтов» возродить они желают? Пастухи и нечестивцы им лишь мысли выражают!» Но с упорством, терпеливо продолжался труд тяжелый, И взгляни — теперь у чехов письменность своя и школы. Просвещен народ их дружный, Чехия же процветает! Песнь о том под звуки арфы свет бескрайний облетает. Их слепцы, блуждая всюду, славят так сограждан милых, Что, внимая звонкой арфе, люди слез сдержать не в силах. Песня за сердце хватает, крикнуть хочется невольно: Почему ж у нас, литовцев, нет таких, — обидно, больно! Сыновья Литвы не знают — кто они и где их корни, Речь бранят свою пред знатью, всякий раз клонясь покорней. О литовцы, к просвещенью путь осилевшие долгий, Захотевшие работать на чужих, забыв о долге, Осознаем, кто мы, что мы, призывать друг друга будем, Чтоб спасти несчастных братьев, чтоб помочь бездольным людям. Мы пойдем дорогой чехов все — рука с рукою, дружно, И тогда всего достигнем, только сил жалеть не нужно. Станем прочною опорой общества, народной жизни, И никто пусть не боится тьмы и гибели отчизны. Большинство детей литовских обрело уже сознанье, Трудно им идти средь терний по крутой стезе дерзанья, Что ж досель мы дремлем, братья! В путь за ними к цели правой, Ради тонущих, несчастных, ради древней нашей славы! Скорлупу нужды и мрака нам сломать пора приспела, И пора догнать народы, что рванулись к свету смело. Знанье — солнце и свобода, без него нам нет спасенья, Будем же усердно сеять средь литовцев просвещенье!

₁₈₈₄

ЛЮДМИЛА МАЛИНАУСКАЙТЕ-ЭГЛЕ(1864–1928)

К НЕМАНУ

Струится Неман — полноводный, синий, Литвы родимой гордость и святыня. Сверкает Неман средь лугов цветущих, Шумит в дубравах и смолистых пущах. Он золото смешал с голубизною. Он повторил величие лесное, Как зеркало в блистающей оправе… Хранит он память о минувшей славе. О Неман, из прекраснейших прекрасный? Далекие века тебе подвластны… Ты помнишь ход времен необычайный, Прошедшего тебе известны тайны. Порою Неман возвышает голос, Как бог войны, как бог литовский Ковас… Притокам внятен гул его суровый, Все ждут его решающего слова. О Неман!.. Тяжкое настало время! Все грабят нас, обижены мы всеми. Живем уныло, сиро и убого, И храбрецов теперь в Литве — немного. О Неман, воскреси нам Гедимина, Его бойцов могучую дружину, Отчизне дай надежную опору, Спаси ее от боли и позора! О Неман, сабля наша притупилась, И слава древняя испепелилась! Так мало тех, кто посмелей и лучше, Они — подобие овцы заблудшей. Как тяжко, Неман, горько и обидно, Что храбрецов не воскресишь, как видно, Что их заветы юными забыты, И родина осталась без защиты. Струится Неман — голубое диво, Блистает красотою горделиво. Покорность рабская ему несродна, И воды синие — всегда свободны.

_‹1884›

ЙОНАС МАЧИС-КЕКШТАС (1867–1902)

МНЕ ВЕДОМ ПЛАЧ

Я плачу в безотрадной тишине, Но — ни слезы. Рыдания беззвучны. И небо не пошлет улыбки мне, И сердце застилают скорби тучи. Не видят. Каждый занят лишь собой. Явясь из тьмы на светлый праздник жизни, Довольны многие своей судьбой, И вот — молчу. Что толку в укоризне? Не надо слез и жалоб — никогда! Покинутый, ни на кого не сетуй! Уйди от них, счастливых, навсегда, Один скитайся и блуждай по свету. Я плачу в безотрадной тишине. Участья жду, как ждет голодный хлеба. И лишь земля порою внемлет мне, И слезы рос роняет только небо.