Погонщик волов
Шрифт:
Штриттматтер знает о том, что он пишет, не понаслышке. Как когда-то, в бытность амтсфорштеером и народным корреспондентом, он тысячью нитей связан с жизнью. К нему тянутся люди, к нему приходят, приезжают, ему пишут. Его деревенский дом — центр притяжения и адрес для бесчисленных писем. Ему задают множество вопросов о жизни и о литературе. Спрашивают о судьбе его героев и о жизненной основе его книг. Пишут о своих судьбах, проблемах и трудностях. Писем так много, что, когда он пытался ответить на все, у него не оставалось времени для писания книг. Уже давно большую часть переписки взяла на себя его жена — Ева Штриттматтер, талантливый поэт и прозаик, первый читатель и советчик писателя. В 1979 году
Книга содержит важные свидетельства о творчестве Штриттматтера, их дает человек, который лучше всех знает, как работает мастер. «Каждое новое произведение, — пишет Ева Штриттматтер в одном из писем, — вызывает у писателя мучительные сомнения: удастся ли ему выразить то, что он собирался сказать, так, чтобы читатели поняли это и были этим захвачены?.. У последнего романа, прежде чем он появился книгой, было четырнадцать редакций… А это значит изо дня в день сидеть за машинкой и диктофоном и не отрываться от работы даже тогда, когда ты не занят непосредственным писанием. Он работает без праздников… пишет каждый день, ибо считает, что иначе можно немедленно разучиться…»
Большой интерес, а порой и удивление вызывает язык и стиль Штриттматтера: ярко-метафорический, изобилующий неожиданными и смелыми образами, явственно связанный с народной речевой стихией, но далекий от ее натуралистического копирования. Филолог, занимающийся проблемой фразеологии, нашел в книгах Штриттматтера много пословиц и поговорок, хотел уточнить их происхождение и очень изумился, не найдя их в самых полных словарях и справочниках. Ответ из Шульценгофа объяснил эту «загадку»: пословиц и поговорок, непосредственно заимствованных из народного языка, в прозе Штриттматтера немного. Большая часть придумана писателем. Некоторые — лишь намек на исходную пословицу. Она комически изменена, переиначена, иногда вывернута наизнанку. Штриттматтер пишет в тоне и стиле пословиц. Навеянные народной речью, многие речения из книг Штриттматтера возвращаются к своим истокам, входят в эту речь, обогащая ее. Кроме опыта немецкого, например, опыта Гейне, смело взрывавшего внутреннюю форму затвердевшего фразеологического оборота, и уроков немецкой народной речи, знающей множество гротескных вариантов устоявшихся оборотов, тут сказывается еще чтение и изучение Сервантеса, Диккенса и Гашека — речей Санчо Пансы, Сэма Уэллера и бравого солдата Швейка. Любовь к переосмысленным и сочиненным пословицам и поговоркам, которые производят впечатление совершеннейшей подлинности, к диалектально и профессионально окрашенным оборотам составляет важную особенность стиля Штриттматтера.
Автор нескольких больших романов, Штриттматтер мастер короткой прозы, да и в его романах почти всегда есть вставные новеллы. Лирические миниатюры, пейзажные зарисовки, воспоминания, философские размышления, притчи составили два сборника: «Шульценгофский календарь всякой всячины» и «3/4 из ста коротких историй». Вместе они образуют своеобразный дневник. В этом лирико-философском дневнике оживает и плодотворно продолжается долгая традиция немецких народных календарей, над составлением которых трудились многие выдающиеся немецкие писатели. Несомненна их перекличка с прозой Пришвина и Паустовского.
Среди «Писем из Шульценгофа», адресаты которых не называются или обозначаются одной буквой, но по большей части легко угадываются, есть письмо, написанное, когда Паустовский еще был жив. Оно адресовано в Тарусу и, несомненно, Паустовскому. В нем говорится о большой любви Штриттматтера к его творчеству. Своими любимыми русскими писателями, кроме Пришвина и Паустовского, Штриттматтер называет Тургенева, Лескова, Чехова, Бабеля. Горького он постоянно вспоминает, в Горьком находит поддержку его любимый герой Станислаус Бюднер («Чудодей»). Литературный кумир Штриттматтера, как о том говорится в «Письмах из Шульценгофа», — Лев Толстой.
Становление художника, неодолимость тяги к творчеству, противоречивость и сложность пути писателя и его фантазии — главная тема двух циклов: «Синий соловей, или Так это начинается» и «Моя приятельница Тина Бабе. Соловьиные рассказы». Это циклы больших рассказов или маленьких повестей.
В рассказе «Суламифь Мингедо, доктор и вошь» Штриттматтер вспоминает, как он писал «Погонщика волов»: «Я вспомнил… детей бродячих поденщиков и детей батраков из имения. Рассказ о „вшивой скамье“ становился день ото дня длиннее. Я писал и писал, случалось, для того, чтобы заглушить голод, но иногда мной овладевало чувство парения, знакомое мне с детства, — именно им порождается прекрасное в произведениях искусства…
Я стал работать в газете. Я писал репортажи, отчеты, критические статьи, я редактировал и рецензировал, а по ночам, вернувшись после долгого заседания, „для отдыха“ писал свой рассказ. Я писал не по заказу. Я писал несмотря ни на что. Искусство всегда возникает несмотря ни на что. Если мне случалось лечь спать вовремя, я вставал в три часа ночи, и писал каждое воскресенье, и все праздничные дни, и три года подряд по отпускам. На фотографиях тех лет я бледен как полотно, глаза у меня, как у собаки из сказки Андерсена.
Роман появился двадцать пять лет назад. (Написано в 1975 году. — С. Л.) Его читают до сих пор. На первой его странице рассказана история о „вшивой скамье“.
Так я пришел к писательству. Так оно пришло ко мне».
В рассказе «Суламифь Мингедо…», посвященном путям творчества, Штриттматтер вспоминает свой первый роман как важнейшее событие жизни, как встречу со своим призванием — писательством. Можно порекомендовать читателю вслед за «Погонщиком волов» прочитать рассказы «соловьиного цикла» — в них интереснейший авторский комментарий к собственному творчеству.
Из всего написанного Штриттматтером рассказы обоих «соловьиных циклов» носят пожалуй, наиболее автобиографический характер. Но было бы ошибкой принимать их за безусловно документальные сочинения. Герой этих циклов имеет много общего с автором, но все-таки это лирический герой, а не абсолютный его двойник. Четверть века трудился Штриттматтер над «Чудодеем» — огромным эпико-лирическим произведением, охватывающим много десятилетий жизни Германии и главного героя. Его первые тома пользуются огромной популярностью. Третий том, как и оба предшествующих, вызвал живейший интерес читателя и много откликов в печати ГДР, которая дает высокую оценку и этой книге, и всей эпопее в целом.
Есть у Штриттматтера книга под своеобразным названием: «Вторник в сентябре. Романы в стенограмме». Подзаголовок важен. Штриттматтер живет под таким напором накопленного и постоянно пополняемого жизненного материала, так остро ощущает вопросы, которые каждый день ставит перед ним жизнь, что ему мало постоянной работы над большими романами, на которую уходят годы. Замыслы переполняют его. Чтобы закрепить их на бумаге, он и написал «романы в стенограмме». Это законченные произведения, в которых таится потенциальная возможность быть развернутыми в роман. Слово «стенограмма» не должно вводить в заблуждение. «Романы» эти не продиктованы стенографистке. Слово «стенограмма» означает своеобразную манеру, в которой они написаны, сжатую, сконцентрированную, отличающуюся от романного стиля Штриттматтера — подробного, изобилующего описаниями, построенного по принципу «темы с вариациями».