Погоня. Тайна доктора Николя. Невидимая рука
Шрифт:
— Постойте, мистер Ветерелль! — воскликнул я, пытаясь задержать почтенного джентльмена. — Вы были так любезны, что познакомили меня со своими взглядами. Отвечу вам тем же. Ваша дочь меня любит. Я честный и трудолюбивый человек и люблю ее всем сердцем. Я заявляю вам, что, несмотря ни на что, даже на ваши запреты и протесты, мы все же будем продолжать любить друг друга и Филлис станет моей женой даже без вашего на то согласия.
— Вы сошли с ума.
— Уверяю вас, что нет. И благодарите Бога, сэр, ведь я помню, что вы отец той девушки, которую я люблю. Никому, слышите, никому другому эти слова не сошли бы с рук.
— Я не желаю продолжать этот бессмысленный спор. Я сообщил вам свое
— До свидания, — ответил я, и он ушел.
Я находился в странном состоянии: волнение, охватившее меня после объяснения с отцом моей возлюбленной, смешивалось с восторгом от осознания, что Филлис любит меня, принадлежит мне. Моя голова кружилась, я был словно в тумане.
Пробило восемь склянок. [3] Я машинально спустился по лестнице и вошел в свою каюту. Иллюминатор был открыт, а на столике перед ним лежал узкий лиловый конверт, адресованный мне. Недоумевая, я раскрыл его, вынул небольшой листок и с трепетом и восторгом прочел следующие строки:
3
Склянка — у моряков: полчаса времени; восемь склянок — четыре часа.
«Мой любимый, отец сообщил мне о вашем разговоре. Я решительно не понимаю его упорства и не могу понять его причину. Но, что бы там ни было, помните, что я буду либо вашей женой, либо ничьей. Возлагаю все надежды на Всемогущего Бога — он поможет нам. Ваша Филлис.
P. S. Завтра утром постарайтесь передать мне ваш лондонский адрес».
Можно ли сомневаться, что, имея такое письмо под подушкой, той ночью я видел чудесные сны? Но как мало в то время я думал о последствиях, к которым способно было привести мое сиднейское приключение! И мог ли я предвидеть те странные приключения, которые мне довелось пережить позднее?
Глава X
Только теперь, пережив все испытания, выпавшие на мою долю, я могу в известной степени дать себе отчет и проследить происшедшие события. Итак, я прибыл в Лондон. Не могу сказать, что он произвел на меня особенно приятное впечатление. Сильное — да, но не приятное. Несмолкаемый шум, действующий мне на нервы (привыкшие к покою океана), вечно куда-то спешащие, волнующиеся толпы народа, поразительное сочетание нищеты и роскоши, красоты и безобразия, изящества и безвкусия — все это, спутанное в гигантский клубок, подавляло, ошеломляло, но никак не привлекало. Но что действительно меня поразило, так это Риджент-парк, где я оказался в это прекрасное летнее утро; красоту его можно вообразить, но не описать.
Я буквально потерялся в этой сутолоке — совершенно бессмысленным взглядом провожал экипажи и автомобили и бесцельно следовал за толпой, увлекаемый ее движением; так продолжалось часа три, наверно. Наконец какой-то фланирующий господин, видя, что я иностранец, принял во мне участие и выразил готовность показать мне Лондон и его достопримечательности, на что я согласился с живейшей радостью. Только теперь я убедился, что осмотреть Лондон со всеми его достойными внимания особенностями невозможно. Но и то, что мне показывал мой добровольный проводник, было столь интересно, что я совершенно незаметно для себя полюбил хмурый Лондон; только вечером я распростился со своим любезным проводником. Еще перед отъездом из Сиднея мой адвокат дал мне адрес гостиницы близ Стренда [4] — туда я и отослал свой багаж еще с вокзала и теперь направился сам. Отель оказался очень приличным и спокойным, и я решил обосноваться в нем уже
4
Стренд — деловая часть Лондона.
И теперь я тщетно ожидал ее письма и тосковал, зная, что, если письма еще нет, значит, она сама пока не приехала в Лондон; между тем они с отцом собирались провести всего два дня в Неаполе, три — во Флоренции, два — в Риме и столько же — в Париже. Так что моя милая уже дня два как должна была находиться в Лондоне.
Наконец однажды утром мое терпение было вознаграждено с избытком. Мне принесли письмо. На нем была английская марка, и я сразу узнал на конверте дорогой для меня почерк. Я лихорадочно разорвал конверт. Послание оказалось коротким, но говорило мне о многом.
Филлис с отцом приехали в Лондон накануне и остановились в отеле «Метрополь»; они собирались отправиться в свое поместье в конце этой недели. Но, как было указано в приписке, если я пожелаю увидеться с ней, Филлис будет меня ожидать у входа в Британский музей утром следующего дня в одиннадцать часов.
Не могу вспомнить, на что я использовал этот огромный промежуток времени от получения письма до наступления следующего дня, но только в половине одиннадцатого я уже нетерпеливо мерил шагами тротуар перед великолепным входом в музей, украшенный огромными колоннами. Я жадно всматривался в лица проходивших и проезжавших мимо. Минуты тянулись убийственно медленно, но наконец, когда мелодичный звон колокола на соседней церкви возвестил о наступлении одиннадцати часов и к нему немедленно присоединились колокола других храмов, я увидел, что из-за угла выехала изящная карета, в которой сидела Филлис. Подать ей знак и отворить дверцу экипажа было для меня делом одной минуты.
— Ах, Дик, — ответила она на мой вопрос с плутовской улыбкой на прекрасных губах, — вы даже вообразить не можете, сколько препятствий мне пришлось преодолеть, чтобы приехать сюда. Отец собирался вместе со мной посетить тысячу мест, и мне едва удалось от него удрать.
— Наверно, вы сделали вид, что поехали к портнихе, — добавил я со смехом, чтобы показать ей, что я тоже кое-что знаю о женских проделках.
— Надеюсь, что отец так и подумал, — ответила она, очаровательно зардевшись, — но сердце сказало мне, что я должна увидеться с вами во что бы то ни стало.
В этот момент мы оказались в вестибюле музея. Десятки хорошеньких элегантных девушек проходили мимо нас, но моя прекрасная спутница была красивее всех.
— Филлис, дорогая моя, — сказал я, — мы так давно не виделись!.. За это время у вас была возможность все хорошо обдумать. Скажите же, согласны ли вы подарить мне свою любовь?
Она взглянула мне прямо в глаза.
— Ни на одну минуту я не усомнилась в этом, Дик, и не изменила решения. Я уже сказала вам это однажды и не желаю брать свое слово обратно. Достаточно ли вам знать, что я люблю вас и, что бы ни произошло, буду только вашей или ничьей?..
— Да, этого достаточно, — торжественно произнес я. — Но, Филлис, как же нам поступить, ведь ваш отец настроен решительно?
— Я теряюсь в догадках, какова причина его упорства. Он всегда обожал меня и говорил, что никогда не станет стеснять меня в выборе супруга. Но теперь… теперь какая-то тайна встала между нами, чья-то воля идет нам наперекор. Тут таится нечто, чему у меня нет объяснения. Отец совершенно изменился. То он непременно желал ехать в Лондон, а теперь мне часто кажется, что он боится тут встретить кого-то, но кого именно — я не знаю. Меня мучит это. Мне совершенно непонятно поведение отца.