Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей
Шрифт:
Думаешь, это все Роча?
А кто же?
Не знаю. Но если это он, то, наверное, кто-то ему про нас наврал с три короба.
Или, наоборот, рассказал правду.
Джон-Грейди уставился на свои руки.
Тебе будет легче, если я признаю себя сукиным сыном и негодяем? – наконец спросил он.
Я этого не говорил.
Повисло тяжелое молчание. Джон-Грейди поднял глаза на Ролинса:
Нельзя вернуться в прошлое и начать все сначала, но и слезами горю не поможешь. И вообще, если даже я ткну пальцем в кого-то другого, лично мне от этого легче не станет.
Мне тоже. Но я сколько раз пытался вразумить тебя, говорил, что ты не прав. От тебя все отскакивало, как от стенки горох. А иногда не мешает
Наверное. Но есть вещи, где рассудок ни при чем. Короче, я тот самый Джон-Грейди, с которым ты тогда переплыл реку. Много чего с тех пор случилось, но я не изменился, имей в виду. И я знаю одно: ты мой друг и я тебя не брошу. Я никогда не обещал тебе за рекой райской жизни. Я вообще не давал гарантий, что ты не помрешь. Но и от тебя я гарантий не требовал. Просто я не из тех, кто держится только до тех пор, пока его все устраивает. Либо ты идешь до конца, либо ты говоришь «пас». Но я ни за что не бросил бы тебя, чего бы ты там ни натворил. Вот что я хотел тебе сказать, и больше мне прибавить нечего.
Я тебя не бросал, отозвался Ролинс.
Вот и отлично.
Вернулись девочки. Та, что повыше, подняла руку, и они увидели две сигареты.
Джон-Грейди посмотрел на конвоиров. Увидев сигареты, те жестами показали девочкам, что можно подойти. Девочки подошли к Джону-Грейди и Ролинсу и передали сигареты и несколько деревянных спичек.
Muy amable [86] , сказал Джон-Грейди. Muchas gracias.
Они зажгли обе сигареты с одной спички, а остальные Джон-Грейди убрал в карман и посмотрел на девочек. Те застенчиво улыбались.
86
Вы очень любезны. Большое спасибо (исп.).
?Son americanos ustedes? [87] – спросила одна из них.
S'i.
?Son ladrones? [88]
S'i. Ladrones muy famosos. Bandoleros [89] .
Девочки заохали.
Qu'e precioso [90] , сказала одна из них, но тут конвоиры велели им убираться, и девочки послушно удалились.
87
Вы американцы? (исп.)
88
Вы разбойники? (исп.)
89
Да, знаменитые разбойники. Бандиты (исп.).
90
Вот это да! (исп.)
Друзья сидели, уперев локти в колени, и курили. Потом Джон-Грейди посмотрел на ноги Ролинса.
А где же твои новые сапоги? – спросил он.
Остались в бараке. На асьенде.
Джон-Грейди кивнул. Они сидели и молча курили. Потом появились все остальные полицейские, окликнули двоих охранников, и те знаками велели американцам вставать. Джон-Грейди и Ролинс подчинились, кивнули детям и вышли на улицу.
На северной окраине городка они остановились перед глинобитным зданием с крышей из рифленого железа. Чешуйки старой штукатурки кое-где еще держались на стенах. Все спешились, и Джона-Грейди с Ролинсом ввели в помещение, которое явно когда-то было классной комнатой. Вдоль ближней стены шел поручень и торчали кронштейны, к которым в свое время, наверное, крепилась школьная доска. Пол был из узких сосновых досок, сильно стершихся – скорее всего, оттого, что по ним постоянно ходили в обуви, к подошвам которой прилипал песок. В окнах по обеим стенам выбитые стекла были заменены кусками жести – явно из одной и той же вывески, что создавало причудливую мозаику.
В углу за серым металлическим столом сидел полный человек в хаки. Шея у него была повязана желтым шелковым платком. Равнодушно оглядев арестантов, он небрежно повел рукой, указывая на противоположный конец комнаты. Один из конвоиров снял со стены кольцо с ключами. Американцев вывели из здания и повели через пыльный, заросший сорняками двор к небольшому каменному строению с массивной деревянной дверью, окованной железом.
В двери на уровне глаз имелось квадратное отверстие, затянутое металлической сеткой. Один из конвоиров отомкнул ключом большой висячий замок, открыл дверь и снял с пояса еще одну связку ключей.
Las esposas [91] , сказал он.
Ролинс поднял руки в наручниках. Конвоир повернул ключ и снял их. Затем настала очередь Джона-Грейди. Дверь заскрипела, застонала и с грохотом закрылась.
В помещении было темно, если не считать света, пробивавшегося через квадратное отверстие в двери. Джон-Грейди и Ролинс стояли с одеялами в руках и ждали, когда глаза привыкнут к темноте. Пол был цементный, и пахло сортиром. Немного погодя кто-то подал голос из угла камеры:
91
Наручники (исп.).
Cuidado con el bote.
Не споткнись о парашу, перевел для Ролинса Джон-Грейди.
А где она?
Не знаю. Главное, не свороти ее.
Ни хрена не видно.
Вы тут? Оба? – раздался из темноты другой голос.
Ролинс медленно повернулся, и на его лице появилась болезненная гримаса.
Господи, только и вымолвил он.
Блевинс, ты? – поразился Джон-Грейди.
Ну да.
Джон-Грейди осторожно пошел на голос. Тут же проворно убралась чья-то вытянутая нога, словно змея, завидевшая путника. Джон-Грейди присел и уставился на Блевинса. Тот пошевелился, и в скудном свете Джон-Грейди увидел его зубы. Казалось, мальчишка улыбается.
Чего не хочет видеть ковбой, когда он без оружия? – сказал Блевинс.
Давно тут отдыхаешь?
Не знаю. Наверное, давно уже.
Подобрался к ним и Ролинс.
Значит, это ты навел их на нас? – спросил он, глядя на мальчишку сверху вниз.
Ничего я их не наводил.
Они знали, что нас было трое, сказал Джон-Грейди.
Вот именно, поддакнул Блевинс.
Ни черта они не знали. Если бы они вернули себе коня, то на нас бы плюнули. Похоже, этот гаденыш нас подставил, прошипел Ролинс.
Конь, между прочим, мой, с вызовом произнес Блевинс.
Теперь они уже могли как следует рассмотреть его. Он был тощий, грязный и в лохмотьях.
Это они увели у меня коня, седло и револьвер!
Ролинс и Джон-Грейди присели на корточки. Никто ничего не говорил, потом молчание нарушил Джон-Грейди.
Что ты натворил? – спросил он Блевинса.
Ничего особенного. На моем месте всякий поступил бы так же.
Ну а все-таки.
Ты прекрасно знаешь, что именно он натворил, сказал Ролинс.