Пограничники
Шрифт:
Немного освоившись с делами, Тимофей отправился в Нововоскресеновку, в клуб, куда давно звали товарищи.
На улице возле школы, окруженная ребятами, стояла улыбчивая девушка с книжками и тетрадками в руках. Имя ее стало известно Тимофею еще раньше, чем он обратился с вопросом, как пройти к клубу.
— До свидания, Полина Марковна! — на всю улицу звенели детские голоса. Тут и глухой бы услышал, не то что пограничник, который обязан все видеть, слышать, знать об окружающем лучше гражданских.
— Наш клуб в центре села, — сказала она, — я иду
Он хотел помочь ей нести книжки и тетрадки, но она решительно ответила, что ни на кого не хочет перекладывать свои обязанности, как лицо самостоятельное. И вообще женщины в СССР должны на практике доказывать свое равноправие и независимость.
И тут обоим стало немного неловко.
— Как вас зовут, я уже знаю, — сказал он. — А меня — Тимофей.
— Очень приятно, — ответила она и покраснела. — Я вообще-то Пелагея, но это несовременное имя, и я прошу всех звать меня Полиной.
— А моя фамилия Строк'aч, но все ее произносят Стр'oкач, и я смирился настолько, что сам так говорю, — сказал он.
Оба засмеялись.
— Вот клуб. До свидания, — и пугливо ушла, ни разу не оглянувшись, хотя он настойчиво глядел, вслед…
Поженились они через год. Собрались друзья: несколько командиров-пограничников и учителей, пригласили председателя сельсовета. Хвалили чай и шанежки, приготовленные Полиной.
Сняли на окраине Нововоскресеновки, близко от заставы, комнатку.
Тимофей уже был начальником заставы. Полина много работала. В школе жизнь текла однообразно, а на заставе каждый новый день не походил на предыдущий.
Полина приходила на заставу заниматься с малограмотными бойцами, и оказывалось, что никого из ее учеников нет на месте. Через какое-то время появлялись окруженные бойцами, заросшие грязью, угрюмые или угодливо улыбающиеся хунхузы в длинных пальто на вате, в стеганых же куртках и штанах. Позади тащились их маньчжурские лошадки, а в санях-кошевках или в притороченных к седлам специальных мешках везли захваченные контрабандные товары. Иногда урок прерывался боевой тревогой.
Не раз со слезами глядела молодая учительница вслед мужу, уходившему навстречу смертельной опасности. И каждое его возвращение становилось праздником.
И, несмотря на все эти трудности, не только Тимофей, но и Полина очень любили жизнь на заставе, которая неразрывно слилась с их молодостью, любовью, рождением дочки.
Девочку назвали Людмилой. Вскоре, возвращаясь из командировки, счастливый отец заехал за женой, которая гостила после рождения дочки у родных, и повез их обратно на заставу на пароходе. Полина в каюте кормила девочку, Тимофей стоял на верхней палубе.
Из Благовещенска вверх по Амуру плыли пограничники и командиры Красной Армии с семьями, крестьяне, служащие. На пароходе мужчин было сравнительно немного, военнослужащих и вовсе мало.
Внезапно с того берега раздались выстрелы. За дальностью пули никого не задели. Тимофей, вытаскивая из деревянной потертой кобуры свой партизанский маузер, громко крикнул, чтоб женщины
Вскоре вырвался от берега серый бронекатерок и храбро ринулся прикрывать собою пароход. С катера длинно, басовито полоснули по маньчжурской стороне станкачи, пароход ходко пошел прочь от засады.
Зимой 1929 года с должности начальника заставы в Приамурье Строкача перевели в Даурский погранотряд помощником коменданта по строевой части. То была знаменитая Даурия. Кто из бойцов, командиров, политработников Красной Армии, пограничных войск, отслуживший в ее пределах, отдав ей свою молодость, позабудет те бурные годы и грозные события?! Даурия! У каждого, кто служил или воевал, была своя Даурия, даже если он не побывал в Забайкалье, был тот рубеж, с которого не позволяли сойти Боевой устав, солдатская совесть, верность присяге, преданность Большой земле, именуемой Родиной.
Здесь было плохо с едой («Черт бы побрал эту соленую кету три раза в день!»), а воду возили в специальных цистернах и выдавали по талончикам (талончик — ведро). Сюда приходилось везти даже лозу для рубки, чтоб обучать красноармейцев. Здесь скверно было с жильем. Платили «чумную надбавку» к зарплате, и, хотя чумой никто не болел, давило постоянно чувство жуткой угрозы.
Существовал приказ: в Даурии служат не более трех лет. И все, все можно было вынести ради того, чтоб высилась в неласковом краю, к которому не лежала душа, далеко видная с той, враждебной стороны, над рельсовой колеей красная арка с белой надписью: «СССР — страна социализма».
Вот теперь-то и получил Тимофей Строкач ответ на трудный вопрос — в какие формы выльется навязанная нам врагами пограничная борьба в Приморье, Приамурье, Даурии после разгрома здесь контрреволюционных, антисоветских сил. Теперь, на рубеже тридцатых годов, когда рухнула ставка империалистов на белогвардейщину, настало время пограничных конфликтов — мощь Страны Советов прощупывалась в широких масштабах.
Поселились Строкачи в селе Абагайтуй, где жили забайкальские казаки, вместе с другими семьями комсостава. Отвели им дом недавно сосланного на Север кулака. Ночами дико выл ветер, и даже неробкая Полина тогда не могла спать спокойно, сидела, кутаясь в шаль, над кроваткой дочки и все прислушивалась: где Тима и что там, на границе?
Вчера вечером пришел усталый, с ввалившимися глазами. Зачем-то принес винтовку, подсумок с патронами. Поужинал, постоял над безмятежно щебечущей полугодовалой Лялькой.
— Поля, я посплю немного. Придут из комендатуры — буди сразу.
— Сними хоть сапоги.
— Да, пожалуй, сейчас, сейчас…
Она подошла — он уже спал, в сапогах, даже ворот не расстегнул.
Стрельба началась минут через тридцать-сорок. Он сразу вскочил, надел фуражку. Взял винтовку, подошел к жене: