Пограничники
Шрифт:
На Львовщине было много труднее — здесь границу атаковали немецкие танковые части.
Нервно, лихорадочно бился пульс сражения в первые часы войны. В трагически неравном поединке дрались пограничные войска. Горели наблюдательные вышки и домики застав; через святыню границы — контрольно-следовую полосу — тяжело переползали жарко дышащие танки; автоматчики забрасывали гранатами приграничные дзоты; в пекле сражения, отстаивая родные рубежи, дрались, отбрасывали врага, гибли испытанные бойцы, краса и гордость пограничных войск страны.
Когда в июле ЦК Украины обязал замнаркома Строкача начать формирование двух партизанских полков, их костяк составили пограничники, коммунисты и комсомольцы Киева,
То были первые партизанские формирования на Украине, и опыт в их создании был ничтожным, взятым в основном еще из гражданской войны. Одни предлагали создавать отряды, группы, но прошло предложение полковника Строкача, который, как военный, предпочитал войсковую структуру. Формирование, обучение проходили на стадионе «Динамо», в других помещениях в центре города. Тайной не стало для жителей города, что создаются части ради действий в тылу врага. Проходили митинги, совещания командного состава, собрания, перед отправкой даже фотографировались. Было много веры в победу, в свои силы, никто еще не мог знать о тех особых условиях, в которых придется действовать в эту только начавшуюся, не похожую на все предшествующие войну. Трудности возникли уже на этапе переброски подразделений в тыл врага, так как стало ясно, что полком или батальоном линию фронта невозможно перейти.
Первый полк, которому предстояла передислокация в леса, выбросили с трудом, частями, он славно повоевал с врагом. Второму полку — он шел в безлесную местность — повезло меньше: столкнулся с превосходящими силами неприятеля, после героического боя почти полностью был уничтожен.
Горьким, но поучительным стал первый опыт. Формировались отряды — партизанские, диверсионные, разведывательные; некоторые отправлялись в рейдовые операции — и этот метод партизанской борьбы оказался очень эффективным. Полковник Строкач возвратился с фронта, где занимался выброской в тыл врага отрядов, и семьи уже не застал — она эвакуировалась. Киев стал фронтовым городом. Враг находился в четырех-пяти километрах. Улицы перегородили баррикады.
Поздним вечером 19 сентября замнаркома полковник Строкач в своем кабинете надел шинель, еще раз проверил свой старый безотказный маузер, вынул фотографии жены и дочери из партбилета, поглядел и убрал. Присел на минутку перед дальней неведомой дорогой. Потом привычно погасил свет и вышел.
Командир сводного полка НКВД подполковник Косарев доложил наркому Сергиенко о готовности к движению. Группа работников наркомата шла вместе с полком. Мокрый ветер нес по улицам опавшую листву, пепел, недогоревшие листы, еще вчера бывшие документами, книгами, тетрадями.
За Днепром, у села Волчки, встретили скопление автомашин и повозок, разрозненных войсковых частей. Едва рассвело, с воем раз за разом стали налетать вражеские пикировщики и штурмовики.
Старшие войсковые командиры собрали совет. Надо было посылать кого-то от наркомата и полка. Как-то так получилось, что все поглядели на Строкача. В наркоматской группе были люди старше полковника по положению и званию, по годам и жизненному опыту. Он дисциплинированно ждал.
— Идите, Тимофей Амвросиевич, вы боевой командир, пограничник, — сказал нарком. — Лучшей кандидатуры нам не найти.
Решили прорываться на северо-восток. Приходилось рассчитывать на самих себя — связи со штабом фронта не было. Бесчинствовала вражеская авиация. Бой длился 12 часов, но все же прорваться не удалось. У сельца Харьковцы полк НКВД окружили превосходящие силы врага, и только ночью, потеряв убитыми много товарищей, вырвались из окружения.
Перед станцией Барышевка ранним утром 22 сентября полковник Строкач
Перед четвертой атакой, оказавшейся решающей, он сурово сказал:
— Надо усвоить всем нам одно: только сила оружия и нервов решит: либо нас ждет жизнь и спасение, либо смерть здесь, у этой станции и этого моста…
Обессиленные от невероятного физического и нервного напряжения, они свалились в лесопосадке за рекой Трубеж. Дальше двигаться большой колонной было равносильно самоубийству. Лесов здесь мало, дороги просматриваются, до линии фронта не меньше двухсот километров. Надо идти на восток отдельными группами, по 20–30 человек в каждой.
Предложение полковника приняли.
Попрощались и перед рассветом 23 сентября двинулись. Строкач повел группу работников наркомата. Шли по преимуществу ночами, а днем прятались в чаще деревьев, в оврагах. Тимофей Амвросиевич первым поднимался в вечерних сумерках: «Подъем, товарищи, пошли!» — и, высокий, подтянутый, он шел впереди.
В селе Ракитном на Черниговщине установили связь с подпольным райкомом партии. Его секретари Шинкаренко и Коломиец были одного мнения:
— До линии фронта вам не пройти, товарищ Строкач.
В самом деле, и вся группа, и в ней каждый человек выглядели очень приметно: кожаные пальто, шинели со знаками различия высоких рангов, армейских и наркоматских, все люди немолодые, начальственного обличья…
Местные товарищи помогли переодеться. На атлета Строкача все не находилось подходящей одежды. С неохотой расстался он со своей старой зеленой фуражкой, с шинелью, полы которой оказались в нескольких местах продырявлены пулями.
Полковник проинструктировал партизан, им оставили пару автоматов, пистолет, два маузера (Строкач отдал свой «шмайсер»).
И повел полковник Строкач своих товарищей дальше на восток — кругами оккупационного ада, по сравнению с которым Дантов ад показался бы детской выдумкой.
Шли полтысячи километров больше месяца Черниговщиной, Сумщиной, курской и орловской землей…
К своим вышли в конце октября в районе курского городка Малоархангельск. Прошли положенную проверку, и начальство на короткое время разрешило Строкачу съездить в Саратов — семья ведь не знала, что с ним. Из Киева звонил частенько, а потом замолк. Вошел в их комнату нежданным, худой, усталый, в шинели не по росту. Ляля, как увидела, просто прыгнула на отца, обняла — не оторвать. Полина Марковна молча плакала. Проговорили едва ли не всю ночь напролет — утром Тимофей Амвросиевич уезжал обратно в Москву. Рассказал скупо о выходе из окружения: «Стали мы однажды мечтать, кто какое желание заветное имеет. Один говорит: „Я бы крепкого чайку с лимоном выпил“. Другой: „Ванну принять, побриться, чистое белье надеть…“ Ну, словом, кто про что. А я: „Лег бы и уснул, хоть на досках, хоть на соломе, выспаться бы всласть“». Умолчал, что за все время, пока не вышли к своим, чувствовал ответственность за судьбу группы, толком не поспал ни разу; даже во сне преследовало опасение, что подбираются, окружают враги…