Погреб
Шрифт:
– Чушь! – Лена хмыкнула и прошла к крыльцу. – Это фикция? Стены в метр толщиной, из камня, крыша соломенная, с гнилью; древние двери… и старый сад… Здесь жили. Здесь явно жили! Жили до нас, века до нас! Дом не макет!
– Пусть жили. Это не важно. – Хо, сев близ Власа, глянул на Лену, – тёмные линзы глянули, если точно; ну, а глаза устремились Лене на груди? Это почуяв, та отошла сказав:
– Блин, очки б снимал! Сам в тени, а очки – будто он в Антарктиде. Ты в них на море был, здесь в очках… Цэрэушник!
– Лен, я не против, – хохотом отозвался Хо.
Дима, как
– Лен, дело в погребе, – Хо настаивал.
Диме вспомнилась страсть японцев, пусть Хо кореец: создали бизнес кукол в вид настоящих. И составляли гарем из них. В этом всём – отношение к женщине как к объекту лишь удовольствия. Хо кореец. Нрав Хо – восточный. Вдруг Хо в очках всегда, чтоб смотреть на низ Лены? Хо иссмотрел её всю, гад! всю исслюнявил!! Дима озлился. Сам вот он любит ленину душу, мнил он… Но, вдруг подумав, что любит яро круглости Лены, стал молча слушать.
– В нём держат овощи и другой продукт, – вёл Хо. – Погреб – склад важного. Есть погреб – и дом в порядке.
– Всё? – скисла Лена. – Что ж он в лощине, а не у дома, если он важен?
– Для экономии при строительстве. Что в лощине? А там есть склоны, что позволяют использовать и рельефность. – Хо снял очки и протёр их.
Солнце склонялось. Тень от соломенной кровли ширилась. Было душно. Воздух пах травами, камнем, химией джипа.
– Пиво остудим, – начал Макс. – Пиво тёплое, просто дрянь. Хорошо б, – повернулся он, улыбаясь, – в погреб попутно… Я от лощины косить начну, где тот погреб, как продавец сказал. Докошу и проверим… – Он посмотрел на всех, сделав паузу. – Соглашусь-ка на «Челси»…
Лена запрыгала к нему с визгом.
– Да, Лен'oк, – Макс твердил, отведя косу и прижав к себе девушку. – Серость, глушь, запустение… А на кой мне? Фиг! Меня мир зовёт. Шварценеггер плевал жить в Австрии, смылся в США, стал великим. Раша не Австрия. Но тем более. Правда, я не актёр…
– Актёр! – встрял Хо. – Пробуй!
– Я не актёр, – Макс хмыкнул. – Я еду в «Челси»… А если сняться, ну, типа, в клипе… Что я сказать хотел? Этот день мой, может, последний в нашенской Раше, – так сказать, в коренной, да? Надо зажечь, да? Чтоб до упаду! Хо, ты снимай, как… Вот, блин, сценарий. Будущий стар жил сельскою жизнью, в старой избе под крышей… Ну, и косил притом… Накосив, сложу стог… Романтика!.. Лен, уедем. Запад, он любит, если звезда создаёт себя… – Макс рыгнул опять. – Сложим рульный миф, стопудово.
Он оглядел косу, отстраняясь от Лены. После он, отойдя к плетню, посмотрел на лощину – «поле работы» – и покрутил косу, будто палку, чтоб явить игры мускулов. После – вышел через калитку, смял близ репейник, чтобы «плацдарм» был, взял косу, как в кино берут, сделал взмах, неуклюжий, куцый. Вдруг, громко крякнув, щёлкнув по лезвию, стал точить его, неумело и дёрганно. Наконец, сделал новый взмах – краткий, слабый, негодный.
Хо снимал камерой. Влас сидел на крыльце. Пивший Дима смекнул: Макс косить не умеет. Лена же таяла от восторга, – веря, естественно, что иначе не косят.
– Жуть, – сказал Дима.
– В целом, дерьмово, – Влас согласился.
Это была не косьба, а смех. Макс не шёл с каждым взмахом, как косцы-профи. Взмахов и не было – лишь тычки, что трясли бурьян. Он лишь рвал траву, оставляя неровную травяную щетину. Часто носок косы взрывал землю либо взвивался. Макс прошёл метра три вниз… лезвие звякнуло; на косье вис обрывок.
Хо прохехекал: – Кончен труд? Типа, взъелась коса на камень?
Дима ржал – но не что коса порвалась, а что Лена с мажорчиком, кто не может, кроме как мяч гонять, ничегошеньки.
– Ехай в Англию!! – выл он.
Макс поднял камень, чтоб показать им: вот, мол, виновник, – и зашвырнул камень вниз в лощину.
– Хрень… – засмущался он. – Съездим, Влас, я ещё прикуплю косу… и возьмём, кстати, выпить. Выкосим ход к воде. Да и зной спадёт… Сколько? Восемь? Мы за час… мухами!
И Влас встал, хотя выпил, вроде бы, много. Он уступил вдруг. Даже казалось, что он лакействует перед Максом. Впрочем, Макс прав был: пиво закончилось. А Влас пил не пьянея. Много пил также Хо. Круг травы у крыльца в бутылках и в мятых банках из алюминия.
Сходно пьян был и Дима, но, тем не менее, он решился пить вусмерть. Было, что вдохновляло в Ведьмином Куте. Здесь – точно первый час человечества из пяти человек, и один из них женщина. И здесь нет ни традиций, ни вер, ни правил: всё-всё возможно. В это вник не единственно Дима, в это вник также стойкий, самодостаточный цельный Влас, что явственно мнит напиться. А это значит: что-то случилось. Невероятное. Может, максовы планы взять Лену в Лондон? В школе Влас за ней бегал… то есть не бегал, а поджидал её, провожал хмуро, яростно, и его так боялись, что не осмеливались встревать. Влас дюж был, и он пах зверем. Лишь Аполлону он уступил её, чтя спортивность и атлетичность, хоть был сильней и без круглых мышц… Либо ленина нутряная страсть к Максу Власа смирила… В Ведьмином Куте, Дима вник, Влас, в тоске из-за скорой разлуки, вздумал напиться.
Как джип уехал, Лена пошла курить на кривой «Максов выкос» перед лощиной. Дима побрёл за ней и стоял, свеся длинные лохмы с пасмурных, в стельку пьяных высот своих, ей на плечи. Страсть накатила, стоило Лене вынуть вдруг розовый и гламурный смартфон (клон пухленькой, с налитыми грудями Лены). Плюс ещё зной был, что мозг туманил. Как Лена кончила телефонный трёп: «Мама, норма… Мы в Тульской области…» – Дима, рухнувши, стал хватать её ноги, снизу вверх, норовя вознестись до шеи.
– Жесть… – она злилась, ткнув в него, к ней прилипшего, пальцами. Сигарета из губ её выпала. Отключив смартфон, Лена стала пихать его и второй рукой. – Спятил… Ты, крезанутый… Я скажу Максу… – Лена твердила, но, впрочем, тихо, чтобы не слышал близ избы Хо.
Он сжал её. – Я люблю тебя! – Он шалел от такой к ней близости.
– Всё, Дим, хватит… Ты, блин, как мальчик… Ну, отвали, прошу…
– Я люблю тебя!!
– А я – Макса. Тему закрыли.
– Нет, не закрыли! – он повторял. – Что Макс? Что за Макс?! Он не любит!