Погребальные игры
Шрифт:
В ее животе вдруг взбрыкнул ребенок. Только один раз, но очень явственно, и, положив руки на свое чрево, она прошептала:
— Тише, мой маленький царь. Я обещаю тебе… я обещаю…
Она вернулась в кровать и забылась тяжелым сном. Ей снилась отцовская крепость на согдийской скале и оборонный, изрытый пещерами отвесный склон под самой вершиной, обрывающийся в тысячефутовую пропасть, снилось, что македонские воины их осадили. Она смотрела сверху на копошащихся внизу солдат, похожих на темные просыпанные на снег зерна, на красные сверкающие лагерные костры с легким дымком, на разноцветные пятна палаток. В скалах выл налетевший невесть откуда ветер. Брат позвал ее и остальных женщин прикреплять наконечники
Здесь звуки гасли, а там они набирали силу… как вот сейчас, делаясь совсем близкими, превращаясь в стоны и причитания; наконец она распознала в них привычный обрядовый ритм. Женщины, увидев, что госпожа их проснулась, принялись голосить и стенать еще громче, бормоча зачин древних плачей, что с незапамятных времен известны вдовам бактрийских вождей. Они в ожидании смотрели на госпожу. Она должна была завести погребальную песнь.
Покорно поднявшись с кровати, Роксана распустила волосы и принялась бить себя в грудь кулаками. С детства знала она эти скорбные фразы: «Горе нам, горе, горе! Иссяк свет небесный, пал на землю отважный, словно лев, воин. Множество недругов трепетало, когда он вздымал меч, щедрая длань его источала злато, как песок море. Его радость озаряла нас, как солнечный свет. Подобно бушующей горной лавине, несся он со своими воинами на врагов, подобно урагану, что валит могучие деревья, валил он тех, кто осмеливался противостоять ему в битвах. Его щит служил прочной кровлей для соплеменников. Мрак стал его уделом, его дом погрузился в уныние. Горе нам! Горе нам! Горе!»
Она опустила руки на колени. Ее стоны умолкли. Служанки пораженно уставились на госпожу. Та сказала:
— Я оплакала его. Погребальная песнь закончилась.
Подозвав к себе старшую служанку, Роксана жестом велела остальным удалиться.
— Достань мой старый дорожный наряд, то темно-синее платье.
Его нашли на дне сундука и вытрясли пыль, набившуюся по дороге из Экбатаны. Ткань оказалась еще совсем крепкой; пришлось надрезать ее фруктовым ножичком, прежде чем разорвать. Понаделав достаточно дыр, Роксана натянула это траурное облачение. Побольше растрепала волосы и, проведя ладонью по пыльному подоконнику, испачкала себе лицо. Завершив все эти приготовления, она призвала своего бактрийского евнуха.
— Ступай в гарем и попроси госпожу Бадию навестить меня.
— Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа.
Как же она узнала имя главной наложницы Оха? Евнух явно был озадачен, но о расспросах сейчас не могло быть и речи.
Через свою потайную щелку Роксана слышала, какая суматоха царит в гареме. Кое-кто еще оплакивал государя, но остальные уже отдавали больше времени болтовне. Слегка задержавшись, чтобы привести себя в порядок, Бадия явилась к царской жене, принарядившись в траурное платье, которое надевала лишь на смерть царя Оха и которое потом пятнадцать лет пролежало в укладке, пропахнув травами и кипарисом. Для Дария его не потрудились достать.
Ох царствовал двадцать лет, и Бадия была одной из первых его наложниц. Сейчас ей уже перевалило за пятьдесят, былое изящество сменила старческая костлявость. Она получила отставку задолго до смерти своего царственного господина и прозябала в Вавилоне, пока юные девушки сопровождали его в Сузы. Однако Бадия не забыла времен, когда правила этим гаремом.
Первые несколько минут были посвящены церемонным выражениям соболезнования. Бадия превознесла храбрость почившего царя, его справедливость и щедрость. Роксана приняла ее слова как подобает, раскачиваясь и тихо стеная. Вскоре она вытерла глаза и сокрушенно произнесла пару неловких фраз из своего не слишком богатого персидского лексикона. В ответ Бадия предложила ей утешение, с давних времен безотказно действующее на всех вдов.
— Ребенок станет его подарком тебе. Ты увидишь, как он вырастет и превзойдет своего отца в славных подвигах.
Все шло заведенным порядком, но Роксана его вдруг нарушила.
— Если он выживет, — всхлипывая, простонала она. — Если проклятые родичи Дария позволят ему выжить. Но они убьют его. Я знаю, убьют. О-о, я уверена в этом!
Она схватилась за голову обеими рукам и заголосила.
Бадия затаила дыхание, на ее потрясенном худом лице отразилась масса переживаний.
— Ах, да помилуют нас боги! Неужто опять вернутся черные времена?
Ох пришел к власти, уничтожив всех братьев, имевших право претендовать на трон, и сам умер от яда. Роксане совершенно не хотелось выслушивать воспоминания. Она решительно откинула назад волосы.
— А что им помешает? Кто убил царя Оха, когда тот слег в хвори? И молодого царя Арса и его брата-царевича? Даже маленького сынишку Арса, еще младенца? И кто, после всего содеянного, убил тайного исполнителя этих немыслимых преступлений визиря, чтобы закрыть ему рот? Дарий! Так говорил мне Александр.
(«Раньше я думал так, — вот что сказал ей некогда Александр. — Но изменил свое мнение после сражения с Дарием. Он мог бы стать не более чем игрушкой в руках визиря. И взойдя на трон, он убил его только потому, что боялся этого страшного человека».)
— Неужто сам Александр так сказал? О, лев божественного правосудия с карающим мечом!
Голос наложницы Оха возвысился, готовый удариться в новые причитания. Роксана быстро вскинула руку, чтобы остановить их.
— Да, он отомстил за твоего повелителя. Но мой сын, кто его защитит? Ах, если бы ты только знала!
Бадия, умирая от любопытства, сверкнула черными проницательными глазами.
— Что ты имеешь в виду, госпожа?
И Роксана поведала страшную историю. Оставив ее для безопасности в Экбатане, Александр, по-прежнему горько оплакивая кончину друга детства, выступил в поход на разбойников, решив очистить дорогу в Вавилон. Потом, утомленный этой зимней войной, он заехал отдохнуть в Сузы, куда его завлекла царица-мать Сисигамбис. Уж если на то пошло, говоря честь по чести, ведь именно эта старая ведьма подбила своего сына Дария, жестокого узурпатора, на все преступления. Она-то и подсунула Александру дочь Дария, свою нескладную длинноногую внучку, и он женился, чтобы порадовать персов. Вполне вероятно, что старуха опоила его приворотным зельем, в таких делах она, как известно, знала толк. Потом Сисигамбис притащила эту дылду в царскую опочивальню, а после сказала, что та понесла от него, хотя неизвестно, кто мог быть в том повинен. Но поскольку свадьбу сыграли в присутствии всей персидской и македонской знати, то им теперь ничего не останется, как признать наследником ее чадо.
— Хотя женился-то он на ней лишь для видимости, ради упрочения связей в своем государстве. Он сам говорил мне об этом.
(И впрямь потрясенный ревностью Роксаны, оглушенный ее криками и даже испытывающий угрызения совести Александр говорил ей перед своей второй свадьбой нечто подобное в утешение. Он не давал ей никаких обещаний на будущее, поскольку принципиально ничем не желал себя связывать, но осушил ее слезы и подарил красивые серьги.)
— И потому теперь, — вновь всхлипнула Роксана, — под этой самой крышей она будет вынашивать внука убийцы царя Оха. Разве сможет кто-либо защитит нас, когда наш господин покинул сей мир?