Погружение
Шрифт:
Твою ты ж мать… Может, никакой он не псих, а обыкновенный диверсант? Но синяки! В любом другом случае они давно бы уже перекинулись через палубу и ринулись бы к катеру вплавь, видали такое.
И тут меня осенило.
– Капитан! Могу заплатить пивом. Имеется отличное голландское баночное, в упаковке шесть… – я не успел закончить, как он рявкнул:
– Принимается!
Фу ты, сука.
– Тогда я скачусь и оставлю упаковку на берегу!
Довольный Бильбао поправил повязку на глазу, попутно глянув на меня бинокулярно, и благосклонно кивнул. Я вытер со лба холодный пот.
Когда КС-100, возвращаясь к туеру, поравнялся с корпусом судна, капитан Бильбао зычно крикнул сверху:
– Четвёртый правый бакен, что напротив одинокого дерева! Держись лево десять, там судовой ход! И заглядывай, если что! Но только с пивом, капитан Самоед!
Скорее всего, мы спокойно прошли бы порог и без всех этих нервов.
Только я почему-то осознал: капитан Бильбао уже стал новой енисейской легендой… В уровень с Синильгой. А к таким легендам надо относиться бережно, теперь меня в этом не переубедить. Бережно! И они помогут, вот увидите. Не буду описывать, как мы прошли порог, поверьте, впечатления от этого оказались куда как слабей, чем общение с сумасшедшим пиратом.
После Казачинского река успокоилась, словно переводя дух. Когда избитый волнами КС-100 выкатился в зону чистой воды, я понял, что теперь вполне способен в одиночку грабить караваны и бороться с цунами. Что я там говорил о своей несоизмеримости с коллегами из XVII века? Так вот, я наврал.
Вот и первый красноярский мост. Новый.
Тут есть жизнь: последние пять километров пути явили нам аж три моторные лодки. Две удрали сразу же, а третья несколько минут сопровождала нас слева, рыболовного вида мужик в оранжевом жилете без стеснения разглядывал катер. Более крупных судов не попадалось. Зато их есть на приколе – тут и там к берегу прижались вереницы ржавых барж, буксиров и вспомогательных судов. Енисей был спокоен и откровенно враждебен. Странное ощущение: вода вроде бы та же, знакомые водовороты, а смотришь на реку, как на чужеродную ядовитую субстанцию. Страшно представить, что растворено в реке… Отныне в ней нельзя даже руки помыть! Всё-таки хорошо, что нам попался родниковый ручеек, это позволило заново наполнить опустошённые пластиковые бутыли.
Я, конечно, могу ошибаться в степени перестраховки, анализ воды не сделаешь. Но никто не заставит меня поверить, что она безопасна…
Вот так, почти приехали – впереди лежит погибший в неравной борьбе мегаполис. В лучшем случае, частично живой. Первый и пока главный вопрос: где в Красноярске причалить? Сразу решил – подальше от жилых районов. Конечно, лихо было бы выстроиться у причала Речного вокзала или за Коммунальным мостом, прямо возле Капитанского клуба. А что, под боком ключевые магистрали, по соседству Центральный парк с аттракционами… Красиво.
К чёрту всю эту лживую красоту, нет её больше, остался мираж. Былая решительность куда-то пропала, в предвечернем свете вид приближающихся новостроек постоянно посылал навстречу тугие волны тревоги, отсутствие автомобилей пугало – больше всего мне хотелось надёжно спрятаться.
– На правобережье и в другие спальные районы лучше не соваться, – предложил я, подбирая газ почти до минимума.
Так спокойней. Новый двигатель работает тише родного, но водомёт исправно шумит, выхлоп булькает, а в такой тишине каждый звук летит предательски далеко.
Жуть! Ещё не зашли в городскую черту, а уже страшно.
– Помнишь, как Даша рассказывала о Красноярске словами академика Миллера? – Екатерина отложила бинокль в сторону и взяла HD-видеокамеру.
– Суть помню, но не перескажу.
– «Корабельного ходу ниоткуда не бывает… и пристанищ тут нет, ходят же лишь дощаники небольшие и редкие. От Красноярска по Енисею ходят вверх и вниз до Енисейска, и от Туруханска с хлебными запасами на дощаниках и лодках, також и на плотах…»
– Хорошая у тебя память. Ничего, наши внуки, Катя, если выживем, будут писать новые пугающие хроники. Снимай, снимай!
При таком нервном напряжении вряд ли возможно что-то разглядеть подробно, а уж тем более запомнить. Видео пригодится, будет хороший материал для последующего изучения и анализа.
Громада моста приближалась. О какой, красивый, ажурный, свеженький! Я вспомнил, что этот новый мост иронично называли путинским. Сейчас же красная краска металлоконструкций в средней части вызывала ассоциации с кровью. Наверху стояли несколько брошенных машин – нужно ли искать более тревожные признаки обвальной катастрофы?
Двигатель еле шептал, катер, соответственно, еле полз.
– Зато тихо! – подбодрил я сам себя.
– Ты к бережку прижмись, к бережку, – заботливо посоветовала напарница.
Зашибись. Два труса в одной лодке. Разведчики, прямо пипец!
– Кать, скажи, а чего ты застряла в Разбойном? – спросил я, чтобы хоть как-то снять обоюдное напряжение. – Специальность отличная, опыт необходимый имеется. Да и говоришь ты как-то не по-деревенски. Если бы не знал, подумал бы, что у тебя вышка за плечами.
– А ты и не знаешь! – Она повернулась ко мне. – Я действительно в меде училась, и вот, жизнь заставила… Вышки нет, зато есть детский дом. Когда тётка заболела, я переехала к ней, в Разбойное, больше родни у меня не было. После её смерти осталась – девчата подобрались хорошие, дружные, люди меня уважали, правление домик предоставило. Знаешь, это очень важно – иметь высокую социальную значимость. Знакомо, ковбой?
Я помотал головой. Не определять же в эту категорию армейскую службу. Теперь понятно, почему она бывала несколько отстраненной в общении, даже холодной. Не верь, не бойся, не проси – детдомовская школа.
– Вот что, ты пока реку не снимай, фиксируй дома, другие строения… Разрешение максимальное?
– Хорошо, – согласилась она, вставая у меня за спиной, чтобы пристроить камеру в приоткрытом окне рубки.
Дальние многоэтажки-высотки – как призраки исчезающего мира.
В двух местах правобережья над микрорайонами поднимались столбы дыма. Надо же, всё ещё горит! Ещё один пожар где-то на левом берегу, вроде бы далеко. Значит, кто-то остался. Или набегает. Пожар – лучший способ скрыть следы преступления. Хотя, что сейчас скрывать…