Похищение Данаи
Шрифт:
— И что было дальше?
— Несколько секунд я стоял как огорошенный, а потом побежал вниз, чтобы уведомить директора.
— Уведомить о чём?
— Что “Даная” Корреджо украдена!
— Картина была вырезана или вынута из рамы?
— Это придётся установить вам. Я уже сказал, синьор, что рама была пуста. Ни картины, ни подрамника.
— Почему вы решили, что картина непременно украдена? Почему не предположили, что она, например, отдана на реставрацию или на промывку?
— Я предположил самое вероятное. У нас картины промывают раз в столетие, а
Чигола закурил, выпустил клуб дыма и совершенно ровным голосом спросил:
— Ну как, вспомнили вы имя своей любовницы?
— Абсолютно вылетело из головы! — нахально улыбнулся Ливио Перетти.
— Это может случиться с человеком, у которого дюжины три любовниц и он меняет их каждый вечер. Укажите название улицы и номер дома, в котором вы провели эту ночь.
— Я же сказал, что не помню!
— Значит, скрываете?
— Понимайте как хотите! — Ливио Перетти вдруг вспыхнул. — Вы не имеете права лезть в мою интимную жизнь! Как вы смеете!
— Полицейскому и врачу по венерическим болезням нужно рассказывать все! С начала и до конца! Выйдите в вестибюль, молодой человек, и повторите эту истину про себя сто раз или сто тысяч раз, пока не поумнеете! А тогда приходите снова!
Ливио Перетти кивнул Роберто Тоцци, который уже несколько минут делал вид, что следит за допросом, и вышел, дерзко подняв голову.
— Приведите сторожа Марко Монтано! — обратился Чигола к ошарашенному адъютанту.
Адъютант вытянулся в струнку, щёлкнул каблуками и выскочил за дверь. Через секунду в вестибюле поднялся страшный гвалт, послышались возбуждённые выкрики. Роберто Тоцци побледнел, а Чигола выскользнул из кабинета. Увидев, как по-кошачьи ловко и стремительно он это сделал, директор музея побледнел ещё сильнее.
В вестибюле глазам Чиголы открылась странная картина. Адъютант держал руку на кобуре пистолета; перед ним с желчной улыбкой стоял взъерошенный Ливио Перетти, глаза его полыхали. К ним бежали полицейские.
— Джованни! — мрачно позвал Чигола. Адъютант дрогнул, обернулся и застыл на стойке “смирно”. — В чём дело, что за сцены? — ещё мрачнее спросил главный инспектор.
— Я его сейчас застрелю! — ответил адъютант.
— За что? — зловещим тоном полюбопытствовал Чигола.
— Он хотел дать мне пощёчину!
— Не хотел, а дал! — поправил его молодой человек. — Вот! — и он указал на щеку адъютанта.
— За что ты его ударил? — продолжал интересоваться Чигола.
— Эта свинья обругала меня, — ответил Ливио.
— Я должен застрелить его, господин полковник! — настаивал на своём адъютант.
— Пожалуйста, Джованни, но только на твою ответственность и при одном условии: сначала я закончу его допрос. Так что тебе придётся подождать!
— Придётся подождать, господин полковник, — согласился Джованни.
Чигола положил руку на блестящую бронзовую ручку двери и тут услышал: “Начальник следственной группы защищает красных собак. Как это понимать?” Вопрос задал Карло Колонна, стоявший в глубине вестибюля.
“Злобный и мстительный тип! — подумал Чигола. — Такой не моргнув
Он нажал ручку двери и ушёл в кабинет.
Марко Монтано, чинно стоявший посреди кабинета, встретил его любезным поклоном.
— Марко Монтано? Сколько лет служишь в Боргезе?
— Этой осенью исполнится двадцать лет, ваше сиятельство!
— Не нужно называть меня “сиятельство”, Монтано! Можешь обращаться ко мне “полковник Чигола”.
— Понял, господин полковник!
— В каком чине служил в армии?
— Сержант, господин полковник! Сержант артиллерии!
— Ну, сержант, в войне участвовал?
— Так точно, господин полковник! Бил немцев под Падуей, когда они уходили из Австрии, при Удино, когда бежали из Югославии, и в других местах!
— Гм… Значит, в Боргезе ты уже двадцать лет. Как же, по-твоему, исчезла картина?
— Не могу себе представить, господин полковник!
— Кого-нибудь подозреваешь?
— Сохрани меня святая Мария, такого греха на душу не хочу брать.
— Хорошо! Значит, в котором часу ты вчера принял дежурство?
— Как всегда, господин полковник, в 16 часов. Никколо Альфьери передал мне дежурство по второму этажу, а Федериго Нобиле — по первому. Никколо Альфьери по ночам не дежурит.
— С кем из привратников ты дежурил?
— С Агостино, господин полковник.
— Объясни мне, Монтано, как вы охраняете музей по ночам, если вас во всём здании только двое — ты да привратник?
— Нас трое, господин полковник, потому что Лоренцо по ночам тоже находится в галерее, он отсыпается в привратницкой до очередного дежурства. Днём, господин полковник, в галерее дежурят три сторожа: Джустиньяни, Палантьери и Никколо Альфьери. Ночью охрану несут один привратник и один сторож. Больше и не нужно, потому что снаружи в музей проникнуть невозможно. Привратник сидит на стуле в преддверии и каждый час заводит будильник. Этот будильник не простой, он работает всего один час, и если забудешь завести его на шестидесятой минуте, проклятая машинка останавливается, и никакими силами её уже не сдвинуть с места. На другой день приходят контролёры и начинают спрашивать, как ты смел заснуть, скажем, в два часа ночи; так ли надо охранять галерею, картины которой стоят миллионы? И подписывают тебе паспорт. За мою службу в Боргезе уволено три привратника и двое сторожей.
— Разве и сторожа заводят будильник?
— Конечно, господин полковник! Как же иначе?
— Хорошо. Привратник сидит в преддверии. А где ты сидел вчера вечером?
— Там, где всегда сижу, господин полковник! На против коридора, что ведёт в кабинеты администрации и к служебному входу. Так у меня перед глазами и коридор, и вестибюль; выйди кто из залов или служебным входом — сразу увижу. Как могла пропасть картина — ума не приложу!
— Монтано, ты сказал, что незаметно для тебя воспользоваться служебным входом невозможно. Запирается ли на ночь дверь этого входа? И где находится ключ — в замке или кто-то забирает его?