Похищение Европы
Шрифт:
Энное количество лет назад, когда Командора забирали на службу в армию, Лёва уже учился на первом курсе сельскохозяйственного института. Была там какая-то история: любовь, русская девочка, возмущение родителей и несогласие всего еврейского сообщества с тем выбором, который сделал Лёва.
Понимая, что не сможет преодолеть мощное сопротивление родственников, Лёва то ли в знак протеста, то ли по каким-то другим соображениям явился к военкому и сам напросился на службу в армии. При этом проявил такую настойчивость и так расчётливо давил на советский патриотизм, что добился направления в ту же воинскую часть, в которую распределили Командора.
С детства Лёва был своенравным ребёнком и зачастую нарушал неписанные законы добропорядочной еврейской семьи советских времён: вопреки воле родителей бросил музыкальную школу и ушёл в секцию вольной борьбы; спорил на уроках с учителями, заставляя «предков» краснеть на родительских собраниях, а лет в шестнадцать, беря пример со своего школьного друга, записался вслед за Командором в секцию парашютного спорта. Последнее обстоятельство и помогло ему добиться распределения в десантные войска.
Уже в армии Командор и Лёва сдружились с дядей Павлом. По рассказам самого дяди Павла, в школе над ним посмеивались из-за того, что он танцульками занимается. Другие на футбол ходят, на бокс, а он на такое не пацанское дело. Но когда он в составе труппы съездил за границу и привёз три пары настоящих левайсов – прикусили языки и даже зауважали. Но в душе у дяди Павла обида осталась, потому он преднамеренно завалил вступительные экзамены в институт, дождался призыва – и в армию! Себя проверить и другим доказать.
После службы Лёва и Командор помогли ему перебраться с севера Молдавии к нам в городок, с тех пор и тянется дружба «современных трёх мушкетёров», как называют их тётя Лариса и тётя Надя.
А может, и не с тех пор, может, вправду, с прошлой жизни.
Когда Лёва переехал в Израиль, квартиру его купил отец Виорела и открыл в ней комиссионку. Потом там был продуктовый магазин, а лет десять назад Виорел выучился на стоматолога и открыл зубоврачебный кабинет.
Такая вот история, если я ничего не напутал.
– Не-не, не дождёшься, – с широкой улыбкой Командор вышагивает взад-вперёд. – Здоров! С некоторыми оговорками. Сам понимаешь – поправочку надо брать на возраст, на экологию.
Разговаривая по телефону, Командор всегда ходит, будто он заперт в тесной комнате: два шага вперёд, два назад. Привычка у него такая. При этом смотрит себе под ноги, будто ищет что-то на земле.
– Здесь он, здесь! Куда денется. – Развернувшись в очередной раз, Командор поднимает взгляд к дяде Павлу, который забыв о том, что собирался наводить шорох, курсирует вслед за Командором и примеряется рукой, чтобы выхватить у него телефон.
– Лёва, привет! – Дядя Павел тянет вперёд шею и губы, будто кричит не в телефон, а сквозь него прямо в ухо Командора: – Куда пропал? Кто-то грозился в гости приехать, – не выдержав, он вырывает телефон у Командора. – У тебя раньше слово не расходилось с делом.
Поворачивается спиной к Командору, опасаясь, что тот заберёт у него трубку, уходит вглубь двора. Командор хочет возмутиться, но лишь по-ленински тянет ему вслед руку и взглядом обращается ко мне за сочувствием: мол, смотри, что творит негодяй.
Дым слегка рассеялся и уже не высвечивает солнечные лучи во всю ширину, лишь изредка скользит по их краю тонкой голубой каймой
В подъезде стучат каблучки, во двор выходит Монтана, брезгливо кривит лицо от дыма. Командор направился было вслед за дядей Павлом, но увидев девчонку, оборачивается к ней.
– Здравствуйте. Почему вы от нас прячетесь? Всё-таки будущие соседи как-никак.
Монтана с недоумённым видом поднимает на лоб «кошачьи глазки».
– Ни от кого я не прячусь.
– Подскажите номер телефона вашего отца. Только не тот, который он отключил, а второй.
– Я только один номер знаю, – недоумённо пожимает она плечами. – Пишите.
И отчеканивает номерок.
Пока Командор, пытаясь запомнить цифры, вслед за девчонкой повторяет их вслух, из-за сарая с кудахтаньем вылетает курица, бежит к воротам.
– А, что б тебе пусто было! – Шаркая шлёпанцами, вслед за курицей, выбегает тётя Надя. – Куры как куры, а эта…
Не знаю, может ли курица сойти с ума, если у неё ума «как у курицы», но эта похожа на сумасшедшую: бежит с истошным дробным криком, стучит когтями по асфальту, машет крыльями, пытаясь взлететь.
Уже у самых ворот испуганно меняет направление, семенит к платану, а через нижнюю железную перекладину калитки, об которую постоянно спотыкаются с непривычки случайные посетители нашего двора, впрыгивает «лысая» жигулёвская автошина. Следом вбегает мальчишка лет двенадцати, догоняет шину, притормаживает её ладонью.
У пацана всклоченные рыжие волосы, веснушки по всему лицу. Личность знакомая. Кличка Рыжбан, живёт где-то на окраинной улице, в трёх-четырёх домах от деда Тудора. Как-то довелось разнимать мальчишескую драку с его участием, так он меня в запале за руку укусил. Пришлось в воспитательных целях отвесить подзатыльник. С тех пор пацан старается обходить меня стороной.
– Калитку! – кричит ему тётя Надя. – Калитку закрывай!
Рыжбан растеряно оглядывается на калитку, через порожек которой впрыгивает ещё одна серая, нещадно изношенная шина. Вслед за шиной входит второй мальчишка, опрокидывает шину на землю, прижимает её ногой, растеряно оглядываясь.
Тётя Лариса бежит наперерез курице, тянется к ней выбивалкой, как теннисистка к пролетающему мимо мячу.
– Гоните её! – кричит пацанам. – В тот угол гоните!
По всем правилам первобытной охоты, мальчишки пригибаются к земле, широко расставляют руки, в которых не хватает только дубин и копий. Постепенно сжимают оставшееся курице свободное пространство, загоняют в угол, из которого с новой силой ползут клубы дыма.