Похищение с сюрпризом
Шрифт:
«Мама…» - прохныкал он.
Но Кара резко развернула его и схватила за ворот:
«Сиди в спальне! Не смей больше никуда выходить! Ты понял, Габриэль?»
Он лишь всхлипнул и кивнул.
«Вот и славно. А я пока настойку особенную приготовлю. Выпьешь ее перед сном…»
Кара ушла, а Гастон прошагал в спальню с детской кроватью под пологом. Но вместо того, чтобы взобраться на неё, завертелся на месте, приговаривая:
«Елисей!
Никто не отозвался, и маленький Гастон сел на пол. Вытер рукавом мокрые щеки, приказывая себе успокоиться, ведь мальчики не плачут. Но неугомонные слезы побежали еще сильнее. Слезы обиды. Он не сделал ничего дурного и не понимал, за что его ругают. Тем более, прежде мама никогда не повышала на него голос.
«Ну, и чего ревешь? Тебе не положено».
Нет, это не мать вернулась. Рядом стоял серебристый лис и взирал с укоризной.
«Елисей! Мама ругается!»
«Ругается? И что же ты натворил?»
«Я…» - мальчик снова громко всхлипнул. – «Я просто… просто…»
– Ой! Ой-ой-ой!
Гастон не сразу понял, что происходит. С чего бы отцу проникать в странный сон? Да еще дуть на обожженную руку и стенать, как девчонке? Хотя ожоги на пальцах, и впрямь, получились знатные.
– Как он нас нашел?!
К ним подскочила Лизетта с ошалелым выражением лица, и до Гастона дошло, что происходящее – не продолжение сна, а самая настоящая реальность. Папенька загадочным образом умудрился их разыскать и попытался среди ночи украсть медальон.
– Он мой! Отдайте! – процедил он, «убаюкивая» пострадавшую руку.
Выглядел родитель жалко. И вовсе не грозно, как раньше. Постарел, осунулся, будто не сутки прошли, а несколько месяцев. Обычно идеально уложенные волосы торчали во все стороны, а глаза… глаза, как у пса побитого, по-другому не скажешь. Но в то же время злые, будто этот самый пес поник, но затаил лютую обиду, чтобы после отыграться.
– Отдайте, - повторил отец. Но не требовательно, а плаксиво.
Тяжко вздохнул и опустился на пол.
– Как ты нас нашел? – спросил Гастон и с уважением покосился на Лизетту. Она схватила забытые работниками вилы и направила их на свекра. Мол, только попробуйте еще что-нибудь выкинуть, я и без рогов с вами справлюсь.
Отец пожал плечами.
– Я его чувствую. Медальон. Отдайте.
– Но он не твой. Матушка… твоя жена сказала, он был на мне. Значит, медальон – моя собственность, а ты ее присвоил.
Ульям Ла-Пьер скривился, будто увидел нечто омерзительное.
– Считай это платой. За твое содержание и воспитание.
– Платой?! – возмутилась Лизетта. Вилы угрожающе задрожали. – Он – ваш сын. Это ваша обязанность - растить и…
Она
– Сын? Еще не хватало! Мои сыновья приличными людьми выросли. Один служит и империю защитит от врагов, коли понадобится. Другой булки да пироги печет, тоже дело важное и нужное. А этот, - он разочарованно кивнул на Гастона, - сплошное недоразумение. Слава богам, я тут никаким боком.
– Но госпожа Ла-Пьер сказала… - начала Лизетта, но свекор перебил.
– Лишь то, что я ей внушил. Правду она бы не потерпела.
– К-к-какую правду? – выдохнул Гастон.
Боги! Что еще скрывает эта семейка?!
Фальшивый папаша сложил руки на груди, но задел обожженные места и застонал.
– Ничегошеньки я тебе не скажу, пока имущество не вернешь.
– Не вздумай, - шепнула Лизетта, но в планы Гастона обмен и так не входил.
– А если я прикажу? – спросил он проникновенно.
– Не выйдет, - Ульям Ла-Пьер усмехнулся. – Медальон дает власть. Но не сразу. Нужны недели, дабы он с тобой сроднился и начал на окружающих влиять. Так что не надейся на откровенность, бездарь ты никудышный. Эх, была надежда, что хоть монах из тебя выйдет, и пользу будешь людям приносить. Да куда там…
Гастон возвел глаза к потолку. Опять с этим монашеством привязался. Не уймется всё.
– Чья это была идея? Твоя, небось?
Ла-Пьер хитро прищурился.
– Вовсе нет. Я в монахов не особо верю. Мать твоя придумала. Настоящая. Так и велела, когда тебя отдала. Мол, как вырастет, пусть в монастырь отправляется и живет там до конца дней, сколько бы боги не отвели. Тьфу! – он сообразил, что нарушил собственный же зарок ничего приемному сыну не рассказывать. – На этом всё. Даже не спрашивай, кто твоя мать и откуда.
– Кто она, я и без тебя знаю, - объявил Гастон с толикой самодовольства. – Чародейка. Карой звать.
О, да! Надо было видеть папенькино лицо. Глаза скакнули на лоб, густые брови почти слились с волосами, рот открылся так, что нижняя челюсть того гляди до груди достанет.
– От…от…откуда узнал?!
– Виделись недавно, - бросил он с деланным равнодушием.
– Врешь! Кара умерла. Уж много лет минуло!
Теперь опешил Гастон. Как это – умерла? Не с призраком же он встречался?
– Умерла, - повторил Ла-Пьер. – Во время вторых родов. Вместе с ребенком. Девочкой.
Гастон и Лизетта переглянулись. Дина! Но ведь она очень даже жива. Как и мать. Неужели, обман? Но для чего все это понадобилось?
«Что ты наделал? Что же ты наделал?» - вновь зазвучало в ушах.
Гастон поежился. Что если причина всего этого «маскарада» его таинственный поступок? Тот, который так напугал и разгневал мать?
– Почему Кара меня отдала? Говори!
Но Ла-Пьер не шевельнулся. Погрузился в печальные думы о прошлом.