Похищение столицы
Шрифт:
— Как видите, я смелее вас.
Олег схватил ее, но... не поцеловал. Отпуская из своих могучих лап, тихо проговорил:
— Боюсь я вас. Вы же майор, все-таки. Вдруг как шутите.
— Нет, не шучу. И отныне буду всегда с вами рядом.
— А я беру на себя торжественное обязательство: слушать вас и во всем повиноваться. Если позволите, буду жить в ваших апартаментах и спать на коврике у ваших ног.
— Спите вот на этом диване.
Стояли у окна, смотрели вдаль и думали об одном: где они находятся и как им отсюда выбраться.
—
— Не скрою: нашел! Быть все время с вами рядом. Обо всем остальном позаботятся наши хозяева. Кто бы они ни были, они будут о нас заботиться и охранять всеми силами.
— Недавно вас под охрану взяло самое могущественное ведомство. Чем это кончилось, мы с вами уже смогли убедиться.
— Плохой тот хозяин, у которого из-под носа увели его любимую собаку.
— Но вам разве безразлично, кто будет вашим хозяином?
— Не безразлично, конечно, однако не очень-то важно, кто будет мне стирать белье и подносить пищу. В этом смысле я сильно похож на пса и буду больше любить того хозяина, кто лучше кормит и тщательно вычесывает насекомых из моей шерсти.
Олег говорил громко, поворачивался в разные стороны, и Катя поняла, что он говорит на публику, то есть на Автандила. И еще она поняла, что он только начал изучать обстановку и нащупывать вариант побега из плена. К своему огорчению, сама же она никаких мыслей на этот счет не имела. Ей казалось, что ловушка, придуманная Автандилом, так коварна и совершенна, что выхода из нее нет. Надежда была на Олега. Он-то с его могучим изобретательным умом должен найти выход.
Вечером Автандил пригласил пленников к себе на третий этаж. Юная грузинка или чеченка привела их в кабинет хозяина. За письменным столом под портретом горца в белой папахе и с кинжалом сидел Автандил. Он был в теплом атласном халате, и на руках у него было много золотых украшений: часы, браслет, кольца и перстни с крупными бриллиантами. Катя не сразу его и узнала. Скажи ей, что ее полковник может так одеваться, она бы не поверила. Вот уж истинно говорят: восток есть восток. Мебель тут была музейная, из царских покоев, ковер огромный ручной работы, а кресло под Автандилом золоченое. И сколько тут было роскоши и богатства — уму непостижимо. Катя, кивнув на портрет кавказца, спросила:
— Кто это?
— Ты не знаешь — да? Суворова знаешь, Кутузова знаешь, а его не знаешь. А ваш писатель Лев Толстой хорошо его знал. И книгу о нем написал. Поняла теперь?..
— Хаджи Мурат! Как не понять.
— Хаджи Мурат — джигит, герой, он — дух Кавказа. Институт закончила, а не знаешь.
— Знаю, знаю. И тут у вас в кабинете — дух Кавказа. Мебель-то из Кремля перетащили, из палат Гранатовитой и Оружейной. Там я такую мебель видела. А кресла золотого и у царей наших не было. Такие кресла, говорят, у Брынцалова, да у Березовского. Да еще у братьев Абрамовичей.
— Язва ты, Катуш, но ничего — смейся над стариком Автандилом. Тебе такого кресла никогда не видать, потому что ты смысла жизни не понимаешь. Друзей выбирать не умеешь. Вот он...— кивнул на Олега,— умеет выбирать друзей. Он был в Америке и знает, что против силы умный человек не идет. Умный человек знает, с кем надо дружить и кому надо служить. А теперь скажите мне, что вы решили? Кому будете служить: мне или Старроку?..
Катя поспешно ответила:
— Я служить никому не буду — ни вам, ни Старроку.
— Помолчи, женщина! Пусть говорит мужчина. Он умный, и речь его будет другая.
И Олег заговорил. И речь его была легкой, неспешной и даже веселой:
— Я понимаю: свободы мне не видать. Готов сотрудничать с теми, кто обеспечит мне жизнь приятную и достойную.
— Вот видишь, Катуша! Это речь мужа. Он понимает, что свободы нет в природе. У нас президент — и тот не свободен. Хочешь жить, умей разглядеть, кто сильный и у кого деньги. А теперь, дорогой Олег Каратаев, говори свои условия.
— Как я понимаю,— продолжал Олег, будто и не слушал Автандила,— от меня будут ждать денег. Я эти деньги готов дать, но моя система имеет силу в том случае, если я буду жить в Москве или не далее, чем в ста километрах от Москвы.
— Пачему? — воскликнул Автандил.
— А потому что сигналы, которые я посылаю со своего компьютера, должны усиливаться специальными установками. Такие установки имеются в Москве.
— Но в Америке...
— В Америке я работал на военной базе. И там были такие установки.
Автандил задумался. Видимо, он планировал переместить Олега подальше от Москвы,— может быть, в Тбилиси, Баку, а может, и в Турцию или Испанию. А тут вдруг такое препятствие. И оно показалось совершенно реальным. Надо было на ходу менять планы.
Олег продолжал:
— Мне безразлично, чьи набивать карманы — Старрока или ваши; я при всех обстоятельствах не забуду и своих друзей, но я должен иметь гарантии безопасности, свободной жизни для себя и своих близких.
— Будет такая гарантия! — воскликнул Автандил.— При одном условии: ты признаешь одного хозяина. Не признаешь — будут резать. И никакая Муха не поможет. Муху тоже будут резать.
— А Старрока? — подала голос Катерина.
— Старрок?.. Пойдет в Бутырку...— к Ибрагиму.
— А уж с этим... извините, согласиться не могу. Еврей в России не подсуден.
— Как это — не подсуден?
— А так. Вы слышали, чтобы у нас где-нибудь судили еврея? Нет такого, и не может быть. У нас всюду — и в прокуратуре, и в судах непременно еврей найдется. Он-то уж поднимет шум, и такой, что у самого президента голова пойдет кругом. Потому у нас и самые страшные преступления не раскрываются. Куда ни сунется следователь — там или чеченский, а чаще всего еврейский след находит. Ну, и закрывает свою папку.