Похищенная инопланетным дикарем
Шрифт:
Знаю, надо откинуться и поднять ногу, но я не могу оторвать взгляда от крепкого, горячего ярко-розового тела моего спутника. Когда, наконец, героически совладав с собой, я отвожу взгляд, то застываю в изумлении. Хижина окружена кустами с ярко-фиолетовыми ягодами и цветами топинамбура (прим. вид многолетних травянистых клубненосных растений рода Подсолнечник семейства Астровые).
— Эйко, эти кусты! — я сдвигаюсь, собираясь спрыгнуть вниз, но он успевает остановить меня, придержав
— Пожалуйста, позвольте мне принести их вам.
Как я могу сказать «нет», когда он так вежливо просит? Кроме того, я уверена, что моё рвение — намного больше, с чем я могу справитьсяв данный момент. Эйкотолаен отрывает несколько веток и передаёт их мне.
— Эти ягоды прекрасны! Ты не представляешь, как я счастлива. Листья помогут отпугнуть насекомых.
Я снимаю несколько ягодок, протираю их руками. Закидываю в рот, отмечая приятный и необычный терпкий вкус.
Не спелые.
— Слишком много ягод есть нельзя, но мы можем бросить их в кипящую воду, чтобы сделать воду вкуснее. И ещё можно отварить корневища этих цветов, при условии, что у нас будет огонь.
Моё сердце больно ударяется в груди, когда Эйко улыбается мне.
— Позвольте сначала профильтровать воду, потом я соберу для вас больше этих ягод.
Прислонившись спиной к стенке хижины, я, должно быть, задремала, потому что когда опять открываю глаза, солнце уже клонится к закату. Платформа завалена ягодами, корнями топинамбура, испанским мхом, и я чувствую дым.
— Эйко?
Он высовывает голову из лачуги.
— Вы проснулись, хорошо. Я не хотел вас беспокоить.
Поднимаюсь, и ковыляю в крошечную комнату, и застываю в дверях. Уютный огонь потрескивает в камине, а прямо перед ним лежит большая, комковатая зелёная штука. Камыш сплетён в коврик и покрыт мхом, комфортнее, чем голый деревянный пол, это точно.
— Чёрт, сколько я спала? Как ты всё это сделал?
Он пожимает плечами, как бы говоря: «ничего особенного».
— Вы очень устали. Не идеально, но я сделал покрывало, думаю, так оно называется. И вы должны дать вашей обуви высохнуть. Ваши ноги не могут оставаться в ней на ночь.
Мне хочется поспорить, но Эйко, конечно же, прав. Несмотря на то, что остальная часть меня сухая, мои туфли — мокрые и ужасно воняют болотной грязью. Этим всерьёз необходимо заняться.
Я сажусь на край коврика, сплетённого Эйко, освобождаю ноги из своих когда-то очаровательных туфелек. Грязь покрывает всю их поверхность и даже забилась внутрь, залезла в каждую щёлочку и за зазубренный край, пока не уничтожила оригинальный, изначально белый цвет. Как бы то ни было, туфли сдохли.
Протягивая свои неприятно пахнущие, продрогшие ноги к огню, я с удовольствием вздыхаю. Вечерний воздух значительно остыл, и тепло огня приносит блаженство.
Эйко
— Не знаю, угадал ли с соответствующей смесью.
То, чего он добился, пока я дремала на платформе, действительно невероятно, и моё сердце откликается благодарностью за то, что он сделал это для меня. Если бы Эйкотолаен не отверг меня раньше, сейчас бы я показала ему, насколько благодарна.
Вместо этого я беру чашку и пью, глубоко вдыхая аромат чая. Не очень вкусно, но это — горячее питьё, и это всё, что меня сейчас волнует.
— Спасибо, Эйко. Это невероятно!
— Я не знал, как приготовить корни, которые, как вы сказали, съедобные, но я собрал их.
— Закопай в угли на несколько минут, затем вытащи и ешь мякоть.
Несколько корневищ отправляются в горячие угли. Повернувшись ко мне, Эйко слегка прикасается к лодыжке.
— Как она?
Его нежное прикосновение заставляет меня вздрогнуть.
— Надеюсь, утром будет лучше.
Я насторожена и чувствую себя неуверенно, и, судя по его лицу, он тоже. Эйко ещё раз наполняет для меня чашку.
— Если вы снимите одежду, я смою грязь, а затем развешу вашу одежду перед огнём, чтобы к рассвету она высохла.
Мои щёки горят от смущения. Не готова я находиться голой перед пришельцем, который отверг меня после того, как трахнул в приступе помутнения рассудка.
— Думаю, что я ещё сильнее замёрзну, если разденусь. Кроме того, я тоже грязная, на данный момент.
— Рядом с тобой мосс. Он для мытья, — мужчина указывает на плотно сплетённую чашу из зелёного камыша, покрытую грязью и наполненную водой. — Я согрел для вас воду, и, чтобы сохранить ее тёплой, положил в неё горячие камни.
Надо подумать об этом переменчивом поведении. Что-то Эйко какой-то внимательный, как будто действительно заботится обо мне, но он же так ясно выразился, что больше не хочет иметь со мной ничего общего. Я не понимаю, в чём заключается его игра, но не могу удержаться и не воспользоваться тем, что он сделал, чтобы мне стало комфортней.
Вот только, как бы я не хотела помыть своё тело, гораздо меньше я хочу оголяться перед ним. Можете осуждать меня.
— Давай сначала поедим.
Эйко кивает и вытаскивает клубни из углей, помещая их для охлаждения на сплетённый из камыша коврик.
— Надо подождать пару минут, и я покажу, как добраться до волокнистой крахмальной мякоти корнеплода.
Это не сочный филе-миньон, которого я жажду, но приправленный сильным голодом сладкий корень сейчас должен стать одним из самых изысканных кушаний, которое я когда-либо ела. Мы съедаем всё в считанные минуты и бросаем останки в огонь.
Эйко встаёт.
— Ваши одежды, пожалуйста.