Поход без привала

Успенский Владимир Дмитриевич

— Не преувеличивай, комиссар, Гудериана не мы одни громили. Туляки его задержали, Болдин и Захаркин его силы перемалывали.

— А кто его назад повернул, кто танкистов по сугробам двести километров гнал?! Кто Гудериану хребет сломал? Ведь он от Белёва к Орлу с жалкими остатками отошел. Повезло ему — выскользнул из-под нашего удара, а то совсем доконали бы… О себе, командир, ты как хочешь думай, а заслуги корпуса не умаляй, — закончил Щелаковский.

Павел Алексеевич улыбнулся. Вообще это похоже на парадокс, но факт остается фактом: прославленному

немецкому танкисту больше всего досталось от конницы.

19

Гвардейцы не смогли с ходу взять город Мосальск, мешавший продвижению корпуса. У фашистов было много артиллерии и минометов. Едва спешенные кавалеристы поднимались в атаку, враг сметал их ураганным огнем. А подавить огневые точки противника было нечем. Кончились боеприпасы.

Павел Алексеевич сам наблюдал за боем 160-го Камышинского полка. Гвардейцы шли по целине, увязая в снегу. Шли без выстрелов, как в психическую атаку.

Перед цепью шагал командир — Аркадий Князев. Сначала размахивал шашкой — она сверкала при свете луны. Потом, наверное, устал и пошел просто так.

Немецкие снаряды оставляли на поле черные круги. Мины взвихривали снег. Однотонно и спокойно трещали немецкие пулеметы, издали расстреливая наступающих. А цепь все шла и шла: молча, обреченно, упорно. И оставались на снегу неподвижные темные бугорки.

Аркадий Князев выполнил боевой приказ. Полк залег, передохнул, а потом броском ворвался на окраину города, Но продержался недолго. Немецкие автоматчики смело шли на сближение, хлеща свинцовыми струями. А гвардейцы пятились вдоль дороги под прикрытием единственного пулемета.

Автоматчики уничтожили бы полк на снежной равнине. Но гвардеец-пулеметчик работал виртуозно. Бил с тачанки короткими очередями, экономя патроны. Срезал фашистов, поднимавшихся в рост, вжимал в сугробы, не давая вести прицельный огонь.

Гитлеровцы перестреляли коней, тачанка перекосилась от взрыва мины, но боец все строчил и строчил. Отойти ему было уже нельзя, потому что немцы обтекли его и справа и слева.

Прозвучала последняя очередь. Кончились патроны. Фашисты двинулись к пулеметчику не таясь. Боец спрыгнул с тачанки и взмахнул гранатой. Наверно, это была большая противотанковая граната. Блеснуло яркое пламя разрыва…

Давно известно, что полководец не имеет права давать волю эмоциям. Он обязан рассуждать объективно и хладнокровно. Все это правильно в теории. Но о чем бы ни думал Павел Алексеевич после атаки Камышинского полка, мысли его возвращались к бугоркам трупов, испятнавшим снежное поле, к пулеметчику, расстрелявшему последний запас патронов.

Назойливо всплывали слова из захваченной недавно памятки немецкого офицера: «Победа достается в бою кровью и железом. Первое надлежит экономить за счет второго». Истина старая, только сформулирована очень четко.

Конечно, легко фашистам экономить кровь, когда за спиной промышленность всей Европы. Но и генерал Белов не допустит,

чтобы напрасно гибли его бойцы. Он строго взыскивал с комсостава за потери, требовал, чтобы победу добывали прежде всего мыслью, головой, а не жизнями. Наверно, в этом одна из причин того, что его корпус остался в числе немногих соединений, сохранившихся с начала войны. Мосальск — не последний город на его пути. Хотя ответственность за остановку наступления ляжет на плечи генерала, он не будет гнать людей в атаку без патронов, без артиллерийской поддержки.

Так он и сказал Щелаковскому. Комиссар и начальник штаба поддержали его решение. Штурм Мосальска был прекращен.

20

Комиссия, срочно отправленная из штаба Западного фронта к Белову, добралась до места не сразу. Полковник, два подполковника и три майора выехали из Тулы на автомашине, но дотянули на ней только до Крапивны. Машина застряла в глубоком овраге. Дальше, до Одоева, ехали на санях вместе с обозниками. А за Одоевом — еще хуже. До Николо-Гастуни дорога была заметена снегом. Население боролось с заносами. Пока расчищали один участок, вьюга перевивала сугробами другой.

Сорок километров члены комиссии шли пешком. Своими глазами видели сотни застрявших грузовиков, санитарные машины и танки. Видели, как измученные, обмороженные шоферы метр за метром пробивают дорогу на запад.

В Николо-Гастуни комиссию ожидали коноводы с лошадьми, высланные Грецовым. Утром 6 января комиссия прибыла наконец в Подкопаево. Продрогшие офицеры были голодны и небриты. Им отвели одну из уцелевших изб, чистую и теплую. Но едва успели они расположиться, как в селе поднялась стрельба, начали рваться снаряды, взревели моторы.

Три немецких танка, блуждавших по проселкам, попытались прорваться через Подкопаево. Бойцы штабных подразделений преградили им путь.

С танками скоро справились, но тишина длилась недолго. Прилетели немецкие бомбардировщики, членам комиссии пришлось лезть в щель и сидеть там полтора часа. А в это время взрывной волной снесло крышу избы, в которой они остановились.

— Как вы работаете в таких условиях? — не выдержал председатель комиссии.

Комиссар Щелаковский, сидевший в щели вместе с гостями, усмехнулся:

— Ночью работаем. А вы, когда вернетесь в штаб фронта, не забудьте доложить там о виденном.

Члены комиссии побывали в дивизии Баранова, в одном из полков, и сразу двинулись в обратный путь. Они подтвердили в штабе фронта все, о чем сообщал Белов. Корпус отрезан бездорожьем от баз снабжения. Бой вести нечем. Нужны срочные меры, иначе противник отбросит кавалеристов.

По предложению комиссии штаб фронта выделил добавочный автотранспорт. Генерал Жуков приказал перебросить в корпус боеприпасы по воздуху. Одновременно Белову была отправлена резкая радиограмма с требованием «немедленно прекратить несоответствующие обстановке оборонительные действия…».