Поход клюнутого
Шрифт:
– А не потравишься?
– Все, что с дерева висит, можно кушать, – заверил Бинго авторитетно. – Проверено лично. Кроме... э-э-э... нет, даже это можно, но чёта какта таво, этаво... я еще не проголодался опосля сытного завтрака.
И показал веткой на то, что счел неаппетитным. Оказался прав – Торгрим тоже нахмурился и на всякий случай переместился поближе к своему седлу, на котором была пристроена любимая секира.
С раскидистого ясеня свисал в петле оборванный человек. Лицо его почернело и распухло, вываленный язык торчал неаппетитной полусгнившей колбасой,
– Буквицы, – констатировал Бингхам уныло. – Небось сингопальские.
– Зачем же? – Дварф прищурился на табличку, всячески стараясь не цепляться взглядом за искаженное лицо. – Вполне тутошние.
– А ты различаешь?
– На Всеобщем читаю свободно, небось не варвар. Написано там... – Торгрим сощурился еще пуще, – «галадранетс».
– Галадриэль, может? – Бинго критически оглядел тело. – Нет, не она. Не те… гм… глаза и прочие формы. Чё за слово такое?
– Голодранец, говорят тебе! Значит, всякого имущества лишенный, через прорехи в одеянии оскорбляющий окружающих непрошеной демонстрацией различных органов.
– С кем не случается. – Гоблин нервно поежился. – Что ж, за это сразу в петлю? Он, может, не со зла и без умысла! Да ты глянь, какая на нем рванина, – как не сверкнуть через такое?
– Да и то с чужого плеча. – Дварф кивнул на тело. – Гляди, в штаны едва втиснут, а в рубаху бы таких двое вошло.
– Чем-то, видать, сильно огорошил местных завистников. – Бинго на всякий случай оглядел себя с ног до головы, убеждаясь, что цел на всей протяженности. – Снимать будем или пускай себе висит, мух отвлекает?
– Не влезай, ибо убьет.
– Да брось ты, этот уже отубивался.
– Этот – да, а вон тот может, если подмога сбежится вовремя.
Пытливый дварфийский глаз приметил в отдалении привалившегося к дереву крепкого парня в кольчуге с кожаной оторочкой, неотрывно за ними наблюдающего. Бинго закрутил головой, трижды проехал взглядом прямо по этому созерцателю, ни разу его не приметив (а вот был бы грибом!..), наконец различил на буйном пейзажном фоне, насупился, отступил за седло, выдернул из крепления шлем и его нахлобучил. Опята с грустным шелестом посыпались на грудь и плечи, гоблин обиженно замычал, а потом и зачавкал, когда один случайно попался прямо в рот.
– Может, сразу в седла – и мимо? – предложил дварф задумчиво. – Если вдруг кто еще по пути встретится – по башке... правда, из меня тот еще наездник.
– Я тоже не по этой части. Бегом разве что, спустив на него лосей для прикрытия?
– Отставить разбазаривать казенное имущество! Мой доспех опять же!
– Ну, тады будем на рамсах прорываться, как у нас, цивилизованных народов, принято. Не забывай угукать по мере надобности.
Бинго решительно выступил вперед, прихватил Рансера за узду и направился в направлении наблюдателя столь неумолимым маршем, что у того на лице появилось выражение крайнего опасения. Впрочем,
– Что еще за «рамсы» такие! – бубнил вслед Торгрим, поторапливая пони и заводной обоз. – Ты это... ты там меня слышишь? Ты давай без эксцентрики, а ежли, к примеру, драться придется, так лучше начинать первыми, и чтоб я смекнул, что пора, ты скажи особое слово. Какое бы придумать...
– Скажу: «Бей их, Торгрим!» – предложил Бинго мечтательно.
– А потоньше как-нибудь?
– «Изволь их бить, Торгрим!»
– Тьфу на тебя! Я имею в виду – так, чтоб они не догадались!
– «Бей их, неопознанный бородач»?
– Не беси меня, зеленый! Скажи – бугенваген!
Бинго даже с шага сбился от такого запроса.
– Что за такое слово – «бугенваген»?
– Неизвестное слово, ни с чем не спутаешь.
– Во-во, такое неизвестное, что я сам промеж ушей влуплю всякому, кто мне в лицо скажет такую похабщину.
– А тому, кто бить тебя прикажет, не влупишь?
– Вот еще! Который бить готов – от того я стрекану огородами. А который на меня ругается бугенвагеном, заместо того чтоб уже давно в душу сунуть, того непременно надо поучить разуму, чтоб за языком следил.
– Короче, если захочешь, чтоб я кого бил, скажи «бугенваген».
– Не буду я говорить «бугенваген»! Не на такого напал.
Неприятно пораженный лингвистической упертостью гоблина, Торгрим потянул двумя пальцами ворот куртки, давая себе воздуху. До комиссии по встрече оставались уже считаные ярды, соглашение не достигнуто, а Бингхам и в ус не дует!
– Не скажешь – бить не буду! – прошипел дварф отчаянно, понизив голос до еле слышного гудения.
– Да и пожалуйста. Ишь, бугенваген!
– Что, уже?
– Что «уже»?
– Уже того? Их это... бугенваген? – Торгрим повел лохматой бровью на откормленные физиономии графских дружинников, до которых оставался всего один хороший рывок.
– Тихо ты! Не сметь бугенваген этих славных парней!
– Эт вы о чем, путники? – полюбопытствовал один из дружинников – с мечом чуть длиннее, чем у прочих, бородой попышнее и пряжкой на ремне посеребрянее.
– Это мой спутник хочет вас, простите, бугенваген, – пояснил Бинго бестрепетно, судя по артикуляционным жестам, извинительно улыбаясь под забралом.
– Чиво хочет?
– Бугенваген.
– Бугенваген? – переспросил Торгрим неверяще, кляня себя за то, что не перевесил секиру за спину – теперь же за ней еще к седлу тянуться!
– Тьфу, перемать через коромысло! Никакой не бугенваген! Дома у себя будешь бугенваген всех, кого захочешь, жену свою, друзей, случайных встречных и бездомных собак и коз, а служивых не трогай! Не обижайтесь, почтенные, он у меня со странностями.
Почтенные переглянулись, двое наименее стойких сочли за благо отступить на пару шажков. Старший же, с трудом отлепившись взором от насупленного Торгрима, сосредоточился на разговорчивом гоблине.