Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I
Шрифт:
Эти несчастные рассыпались по улицам, не имея никакой надежды, кроме грабежа. Но обглоданные до костей трупы лошадей, валявшиеся повсюду, свидетельствовали о голоде. Повсюду у домов были оторваны двери и оконные рамы, которые употреблялись на топливо для костров: в домах они не могли найти себе убежища, не было приготовлено ни зимних квартир, ни топлива. Больные и раненые оставались на улицах на тех повозках, на которых их привезли.
Тогда только бродячие солдаты начали искать свои знамена; они быстро нашли их, чтобы получить провиант; но весь заготовленный хлеб был уже роздан: не было ни сухарей, ни мяса. Им выдали ржаной муки, сухих овощей и водки. Нужны были невероятные усилия, чтобы помешать отдельным отрядам различных корпусов убивать друг друга у дверей провиантских складов; потом, когда после
Одним словом, этот зловещий Смоленск, который армия считала концом своих мучений, был только началом их! Перед нами открывались бесконечные страдания: надо было идти еще сорок дней под тяжелым игом всевозможных лишений. Одни, отягощенные муками настоящего, приходили в ужас при мысли о будущем; другие же восставали против своей участи: они рассчитывали только на самих себя и решили выжить во что бы то ни стало.
С тех пор все, в зависимости от того, были ли они сильны или слабы, отнимали силой или потихоньку у своих умирающих товарищей продукты, одежду и даже золото, которым еще с Москвы они наполнили вместо провизии свои походные сумки. Затем эти негодяи, которых отчаяние довело до разбоя, побросали оружие, чтобы спасти свою подлую добычу, воспользовавшись общим замешательством, тем, что их мундиры стали неузнаваемы ночью — одним словом, всеми темными средствами, благоприятствующими подлости и преступлению! Если бы эти ужасы не были преувеличены в произведениях, опубликованных до сих пор, я умолчал бы об этих отвратительных подробностях, потому что эти ужасные явления были редки и виновные получили заслуженное наказание.
Император прибыл 9 ноября, как раз тогда, когда положение было отчаянным. Он укрылся в одном из домов на Новой площади и не выходил оттуда до 14 ноября, чтобы продолжать отступление. Он рассчитывал на провиант и фураж на две недели для стотысячной армии: не нашлось и половины этого количества муки, риса и водки! Мяса не было совсем. Слышны были гневные крики на одного из заведующих провиантом. Поставщику этому удалось спасти свою жизнь лишь после долгих молений на коленях перед Наполеоном! Быть может, доводы, которые он привел, сделали больше, чем мольбы.
— Когда я прибыл сюда, — говорил он, — стаи отставших от армии солдат уже внесли в Смоленск разрушение и ужас. Здесь умирали от голода точно так же, как и на больших дорогах. Когда был установлен некоторый порядок, одни только евреи вызвались доставить нехватавший провиант. Затем взялись помочь нам литовские помещики. Наконец, показался первый фургон обоза с продовольствием, собранным в Германии. С ними прибыло несколько сот немецких и итальянских быков.
Между тем, масса трупов по домам, по дворам и садам, и их убийственный запах заражали воздух. Мертвые убивали живых. Служащие, как и многие военные, расхворались, некоторые из них словно лишились рассудка: плакали или тупо устремляли в землю свой угрюмый взор. У некоторых из них спутанные волосы вставали дыбом; эти несчастные при страшных богохульствах, в ужасных корчах и с еще более ужасным смехом замертво падали на землю.
В то же время пришлось убить большую часть быков, приведенных из Германии и Италии. Эти животные отказывались двигаться и есть; их глаза, впавшие в орбиты, сделались угрюмыми и недвижными; их убивали, и они не старались избегнуть ударов. Случались и другие несчастья: несколько наших обозов и продовольственных складов было перехвачено неприятелем; в Красном была отнята целая партия быков в восемьсот голов.
Этот человек добавлял, что надо принять во внимание число отрядов, прошедших через Смоленск за это время, которое прожил здесь маршал Виктор с 28 тысячами человек и почти 15 тысячами больных, и множество мародеров, которые были оттиснуты неприятелем к Смоленску. Все это жило за счет складов, приходилось выдавать около шестидесяти тысяч пайков в день; наконец, надо было высылать провиант и скот к Москве, к Можайску, к Калуге и к Ельне.
Многие из этих доводов были вполне основательны. Несколько складов было
Так рушатся великие походы под собственной тяжестью! Были превзойдены человеческие границы: гений Наполеон, желая возвыситься над временем, климатом и расстоянием, словно растворился в пространстве; как бы ни были громадны его размеры, он превзошел и их!
Впрочем, он превзошел себя только по необходимости. Он не питал иллюзий по поводу лишений. Он был обманут только Александром. Привыкнув все покорять ужасом своего имени и изумлением, внушаемым его отвагой, его армией, им самим, его счастьем, он поставил все в зависимость от Александра. Он остался тем же человеком, каким был в Египте, при Маренго, Ульме, Эсслингене; это был Фердинанд Кортес; это был Александр Македонский, сжегший свои корабли и все еще желающий, несмотря на своих солдат, проникнуть в неведомую Азию; наконец, это был Цезарь, рискующий всем своим богатством!
Между тем схватка при Винкове, неожиданное нападение Кутузова вблизи Москвы были лишь искрами огромного пожара. В тот же день, в тот же час вся Россия перешла в наступление! Сразу обнаружился план русских. Вид карты страны стал ужасен.
Восемнадцатого октября, в тот час, когда орудия Кутузова уничтожали надежды Наполеона на славу и мир, Витгенштейн, на расстоянии ста лье от него, поспешил к Полоцку; на двести лье далее, за его правым флангом, Чичагов воспользовался своим превосходством над Шварценбергом; и оба, один спускаясь с севера, другой — поднимаясь с юга, должны были соединиться у Борисова.
Это было самое трудное место нашего отступления, и обе неприятельские армии уже были близ французов, которых отделяли от Наполеона двенадцатидневный переход, холод, голод и великая русская армия.
В Смоленске делались только предположения об опасности, ожидавшей в Минске; но офицеры, присутствовавшие при сдаче Полоцка, рассказывали нам все подробности; все теснились вокруг них.
После битвы 18 августа, которая была дана маршалом Сен-Сиром, этот генерал остался на русском берегу Двины, захватив Полоцк и укрепление, расположенное за стенами города. Девятнадцатого октября раненому. Сен-Сиру пришлось отступить к Смоленску после трехдневного отчаянного сражения, во время которого 14 тысяч французов сражались с 50 тысячами русских, под предводительством Витгенштейна и Штейнгеля, убили и ранили 10 тысяч русских и шесть генералов.
С одной стороны Полоцк, Двина, Витебск были потеряны; а Виттгенштейн находился в расстоянии четырехдневного перехода от Борисова. С другой стороны поражение Бараге д’Илье и взятие в плен бригады Ожеро открыли Кутузову дорогу на Ельню, по которой он мог раньше нас прибыть в Красный, как он и сделал в Вязьме [212] . Позади принц Евгений побежден Вопью. В то же время Шварценберг, находившийся на расстоянии ста лье перед ними, известил императора, что он удаляется к Варшаве, что значило, что он недалеко от Минска, Борисова, где находились продовольственные склады. Австрийский император, казалось, предоставил своего зятя русским.
212
28 октября 1812 г. (8 ноября) под Ляховым (юго-западнее Смоленска) партизанскими отрядами Д. В. Давыдова, А. Н. Сеславина и А. С. Фигнера при поддержке казаков генерал-майора графа В. В. Орлова-Денисова была окружена бригада генерала Ж. П. Ожеро из дивизии Л. Бараге д'Илье, входившей в 9-й Армейский корпус маршала Виктора. После того как французские части оказались окруженными, а передовая бригада в ожесточенном бою была уничтожена, командир дивизии вместе с остатками своих людей сдался в плен. Плененными оказались 2 тысячи французских солдат, 60 офицеров и сам генерал Ожеро. Таким образом, в ходе Ляховской операции Наполеон лишился последнего источника свежих солдат, ожидавшегося им с таким нетерпением.