Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I

Сегюр Филипп-Поль

Грохот орудий, слышавшийся накануне, прекратился; королевская колонна с трудом продвигалась вперед, подбавляя к встречным обломкам еще и свои. Во главе вице-король и его главный штаб, погруженные в печальные мысли, предоставили лошадям полную свободу. Они незаметно отделились от своего войска, не замечая своего одиночества, так как дорога была усеяна отставшими солдатами и вольными людьми, которых уже не старались держать в порядке.

Так они подъехали на два лье к Красному; здесь их рассеянные взоры были привлечены странным движением, происходившим перед ними. Толпа беспорядочно шедших людей неожиданно остановилась. Те, которые следовали за ними, подошли и присоединились

к ним, другие, ушедшие вперед, вернулись, образовалась толчея. Тогда изумленный вице-король осмотрелся кругом: он заметил, что опередил на расстояние часа перехода свой полк, что вокруг него находится около полторы тысячи людей всех чинов и наций, не знавших организации, не имевших оружия, пригодного для битвы, и что ему предлагают сдаться.

Это предложение было отвергнуто при всеобщем негодовании. Но русский парламентер, явившийся один, настаивал.

— Наполеон и его гвардия разбиты, — объявил он, — вас окружают 20 тысяч русских; вы можете спастись только на почетных условиях, и их вам предлагает Милорадович.

При этих словах из толпы выдвинулся Гийон, один их тех генералов, у которых перемерли или разбежались все солдаты, и громко воскликнул:

— Возвращайтесь немедленно туда, оттуда вы пришли; скажите тому, кто вас послал, что если у него 20 тысяч человек, то у нас есть 80 тысяч.

Изумленный русский удалился.

Достаточно было одной минуты, как холмы, расположенные влево от дороги, покрылись огнем и клубами дыма; гранаты и картечь посыпались на большую дорогу и показались штыки грозно приближавшихся колонн.

Богарне минуту колебался. Ему было противно покинуть эту несчастную толпу; но, наконец, оставив здесь начальника штаба, он вернулся к своим дивизиям, чтобы повести их в бой, чтобы дать им возможность пройти сквозь заграждения, пока это не стало невозможным, или же погибнуть: гордый своей короной и несколькими победами, он не мог думать о сдаче.

Между тем Гильемино созвал к себе офицеров, которые в этой толпе смешались с солдатами. Несколько генералов, полковников и множество офицеров вышли из толпы и окружили его; они начали совещаться и, провозгласив Гильемино своим начальником, поделили на несколько взводов всех этих людей, смешавшихся в одну кучу.

Эта мера была принята под сильным огнем. Высшие офицеры с достоинством заняли места в рядах и стали снова простыми солдатами. Некоторые гвардейские моряки хотели избрать начальником только одного из своих офицеров, в то время как каждым взводом командовал генерал. До сих пор у них полковником был один только император; погибая, они сохраняли за ним эту привилегию, которую ничто не могло заставить позабыть, и все согласились с ними.

Разделившись таким образом, эти отважные люди продолжали продвигаться к Красному; и они уже миновали батарею Милорадовича, как последний направил свои колонны к их флангам и стал так теснить их, что они должны были обернуться лицом к неприятелю и выбрать позицию для защиты. Надо сказать к вечной славе этих воинов, что полторы тысячи французов и итальянцев, один против десяти, располагавшие для обороны лишь решимостью и несколькими пригодными орудиями, не допускали к себе неприятеля в течение целого часа.

Но Богарне и остатки его дивизий все еще не показывались. Дальнейшее сопротивление становилось невозможным. Требования сложить оружие все усиливались. Во время таких коротких перерывов слышался отдаленный грохот пушек впереди и сзади. Итак, вся армия была атакована одновременно; от Смоленска и Красного шла одна непрерывная битва! Помощи неоткуда было ждать; нужно было самим искать ее, но где? В Красном —

невозможно, этот город был слишком далеко; все заставляло предполагать, что и там происходит сражение. Придется снова отступать; но русские под командой Милорадовича, кричавшие из своих рядов, чтобы они сложили оружие, были слишком близко, чтобы осмелиться повернуться к ним спиной. Лучше было бы повернуться к Смоленску, потому что с той стороны был принц Евгений, слиться в одну массу и, нагнув голову, вернуться в Россию, мимо рядов этих русских, присоединиться к Богарне, затем возвратиться всем вместе, опрокинув Милорадовича и достичь, в конце концов, Красного.

На это предложение командующего все ответили единодушным согласием. Тотчас же колонна сплотилась в одну массу и устремилась сквозь десятки тысяч неприятельских ружей и пушек. Сначала русские, изумленные, расступились и пропустили до самого своего центра эту горстку почти безоружных воинов, но затем, поняв, на что они решились, движимые жалостью или изумлением, принялись кричать нашим, чтобы они остановились, уговаривая их сдаться. Но им отвечали лишь твердой походкой, угрюмым молчанием и острием штыков. Тогда грянула сразу в упор вся русская артиллерия, и половина геройской колонны пала мертвой или раненой!

Остальные же продолжали двигаться, и ни один человек не отделился от общей массы, к которой не посмел приблизиться никто из русских! Немногие из этих несчастных снова увидели Богарне и его приближавшиеся дивизии. Только тогда они покинули свои места. Они устремились к этим жалким рядам, которые, разомкнувшись, приняли их под свое покровительство.

В течение часа пушки русских уничтожали их. В то время как половина их сил была направлена на Гильемино и заставила его отступить, Милорадович, во главе другой колонны, преградил путь принцу Евгению. Правый фланг русских упирался в лес, находившийся под прикрытием усеянных пушками высот; их левый фланг подходил к большой дороге, но лишь частично. Такая диспозиция указывала Евгению на то, что ему надо было делать. Королевская колонна по мере своего приближения развертывалась по правой стороне дороги, причем ее правый фланг выступал дальше левого. Таким образом, принц поставил наискось между собой и неприятелем большую дорогу, за которую и происходила битва. Каждое из войск занимало эту дорогу своим левым флангом.

Русские, заняв такую наступательную позицию, защищались; одни лишь их ядра атаковали Евгения. Началась канонада, грозная с их стороны и почти ничтожная с нашей. Евгений, раздраженный огнем, принял следующее решение: он вызвал 14-ю французскую дивизию, расположил ее по левую сторону большой дороги и указал ей на покрытые лесом высоты, на которые упирался неприятель, составлявшие его главную силу; это был самый важный пункт, центр операций, и для того, чтобы покончить с остальным, нужно было отбить его. Он не надеялся на это, но такой маневр отвлек бы силы и внимание неприятеля, правая сторона дороги была бы свободной, и можно было бы воспользоваться ею.

Только триста солдат, образовавших три отряда, решились отправиться на этот приступ. Эти преданные люди решительно двинулись против тысяч неприятеля и их грозную позицию. Батарея итальянской гвардии двинулась вперед, прикрывая их, но русские батареи сбили ее тут же, и она досталась неприятельской кавалерии.

Между тем триста французов, на которых сыпалась картечь, продвигались вперед; и они было уже достигли неприятельской позиции, как вдруг с обеих сторон леса прямо на них галопом бросились кавалеристы и перебили их. Они все погибли, унося с собой остатки дисциплины и храбрости своей дивизии!