Поход в Россию. Записки адъютанта императора Наполеона I
Шрифт:
Он остановился только на расстоянии дневного перехода от Лукомли, у Сенно, где Витгенштейн мало беспокоил его. Но, наконец, Удино получил из Дубровны приказание отправиться к Минску, и Виктор должен был остаться один против русского генерала. Могло случиться, что последний воспользуется своим превосходством; а император в Орше (где он увидел 20 ноября, что его арьергард погиб, что его левому флангу грозит Кутузов и что голову его армии остановила у Березины волынская армия), узнает, что Витгенштейн во главе 40 тысяч неприятелей, которых наши совсем не разбили и не оттиснули, готов напасть на левый фланг, и ему надо спешить.
Но Наполеон долго не решался покинуть берега Днепра. Ему казалось, что это значило еще раз покинуть несчастного Нея и навсегда отказаться от этого храброго товарища по оружию. Здесь, как в Лядах и в Дубровне, он ежеминутно днем и ночью звал людей, посылал узнать, не слышно
Наконец, принужденный 20 ноября покинуть Оршу, он оставил там Евгения Богарне, Мортье и Даву и остановился в двух лье, расспрашивая о Нее и все поджидая его [232] . Уныние царило во всей армии, остатки которой тогда находились в Орше. Как только насущные заботы давали минуту отдыха, все мысли, все взгляды устремлялись в сторону русских. Прислушивались, не выдают ли какие-либо военные звуки прибытие Нея или, вернее, его последнее издыхание; но видны были только одни овраги, которые уже угрожали мостам через Днепр! Тогда один из троих военачальников хотел разрушить их; остальные восстали против этого: это значило еще больше отделиться от товарища по оружию, сознаться, что они отчаиваются в его спасении и, придавленные таким огромным несчастьем, не могут противиться ему.
232
К вечеру 8 (21) ноября авангард французской армии во главе с Наполеоном находился в Каменске, неподалеку от реки Бобр, притока Березины. Арьергард, который составляли части Богарне и Даву, располагался еще возле Орши.
Но, наконец, к вечеру этого четвертого дня исчезла всякая надежда. Ночь принесла только томительный отдых. Все обвиняли друг друга в, несчастии Нея, как будто можно было дольше ждать третий корпус под Красным, где ему пришлось сражаться больше двадцати восьми часов, когда сил и боевых припасов хватало только на час.
Как при всех горестных утратах, уже предались воспоминаниям. Последним несчастного маршала покинул Даву; Мортье и Богарне стали спрашивать его, каковы были его последние слова. Как только раздались первые пушечные выстрелы, направленные 15 ноября на Наполеона, Ней хотел, чтобы военные планы, вслед за Евгением, были направлены в Смоленск. Даву воспротивился этому, указывая на распоряжения императора и на необходимость разрушить стены города. Оба маршала вышли из себя; Даву настаивал на том, чтобы выступить только на следующий день, и Ней, который должен был замыкать шествие, принужден был дожидаться его.
Правда, 16 ноября Даву уведомил его об опасности; но тогда Ней, или переменив свое мнение, или рассердившись на Даву, велел передать ему, что все казаки в мире не помешают ему выполнить данных ему инструкций.
Когда истощились эти воспоминания и догадки, все погрузились в унылое безмолвие. Вдруг раздался топот нескольких лошадей, послышался радостный крик:
— Маршал Ней спасен, идет сюда, вот его польские кавалеристы, сообщившие об этом!
И в самом деле к нам подъехал один из офицеров; он объявил нам, что маршал приближается к правому берегу Днепра и просит о помощи.
Началась ночь; у Даву, Евгения и Мортье оставалась только короткая ночь, чтобы подкрепить и согреть солдат, до сих пор живших по-походному. В первый раз после Москвы эти несчастные получили достаточное количество съестных припасов; они собирались приготовить их, а потом отдохнуть в крытых, теплых помещениях. Как заставить их снова взяться за оружие, каким образом отнять у них эту ночь покоя, неизъяснимую сладость которого они едва вкусили? Кто убедит их прервать ее и снова вступить в русский мрак и холод?
Евгений и Мортье стали спорить по поводу этой самоотверженности. Первому удалось взять верх, приведя на помощь свой высший чин. Жилища и раздача съестных припасов сделали то, чего не могли добиться угрозами; отставшие заняли свои места. Евгений собрал 4 тысячи человек; при упоминании об опасности, грозившей Нею все двинулись вперед, но это их усилие было последним!
Они продвигались вперед в темноте по незнакомым тропинкам и прошли наугад около двух лье, останавливаясь на каждом шагу, чтобы прислушиваться Страх уже возрастал. Неужели они заблудились? Неужели слишком поздно? Неужели их несчастные товарищи погибли? Не встретят ли они победоносную русскую армию? При такой неуверенности принц Евгений приказал сделать несколько выстрелов из пушки. Тогда послышались сигналы, извещавшие об опасности: эти сигналы подавал 3-й
Тотчас же оба корпуса пошли навстречу друг другу [233] . Первыми узнали друг друга Ней и Богарне; они кинулись друг к другу и крепко обнялись! Евгений плакал; у Нея вырывались сердитые восклицания! Один, счастливый, растроганный и экзальтированный своей рыцарской отвагой, другой же, еще разгоряченный сражением, раздраженный опасностями, угрожавшими чести армии в его лице, винивший во всем Даву, который якобы несправедливо покинул его.
Когда, несколько часов спустя, последний хотел извиниться, то получил в ответ лишь суровый взгляд и следующие слова:
233
В ночь с 7 на 8 (20 на 21) ноября 1812 г. остатки 3-го армейского корпуса маршала Нея переправились через Днепр по льду у Сырокоренья и соединились с основными частями армии Наполеона. Ней привел с собой всего лишь 800–900 человек — жалкие остатки 3-го корпуса, некогда бывшего грозной силой.
— Я, господин маршал, не упрекаю вас ни в чем; Бог видит сам и осудит вас!
Как только оба корпуса узнали друг друга, все вышли из своих рядов. Солдаты, офицеры, генералы — все бросились друг другу навстречу. Солдаты Евгения пожимали руки солдатам Нея; они дотрагивались до них с радостью, смешанной с изумлением и любопытством, и с нежной жалостью прижимали их к груди! Они поделились с ними только что полученными припасами и водкой; они забрасывали их вопросами. Затем все вместе пошли в Оршу горя нетерпением — солдаты Евгения услышать, а солдаты Нея — рассказать о пережитых несчастьях!
Последние рассказали, что 17 ноября они вышли из Смоленска с 12 орудиями, 6 тысячами штыков и 300 лошадьми [234] , оставив на усмотрение неприятеля 6 тысяч раненых солдат. Говорили, что если бы не грохот пушек Платова да взрыв мин, их маршалу никогда бы не удалось вырвать из развалин этого города 7 тысяч отстававших воинов, безо всякого оружия, приютившихся там. Они рассказали, как заботливо относился их начальник к раненым, к женщинам, к детям, и что они лишний раз убедились, что храбрейший человек — самый гуманный человек!
234
Согласно приказу Наполеона от 14 ноября, отданному в Смоленске, 3-й армейский корпус маршала Нея должен был выполнять роль арьергарда. Семнадцатого ноября солдаты Нея должны были разрушить Смоленск и начать отход вслед за основными силами. Однако император решил ускорить отход из Смоленска, назначив его 15 ноября. Согласно новому плану Наполеона, корпус Нея должен был выступить из Смоленска 16 числа, но этого нового приказа Ней по каким-то непонятным причинам не получил. В итоге, когда Ней выступил из Смоленска в ночь на 17 ноября, образовался большой разрыв между идущим впереди 1-м корпусом Даву и 3-м корпусом Нея, что создавало для 3-го корпуса возможность быть легко отрезанным и окруженным противником, а в дальнейшей перспективе — плененным либо уничтоженным. Кстати, Н. А. Троицкий, ссылаясь на мемуары А. Коленкура, в качестве одной из причин задержки Нея в Смоленске указывает, что 3-й корпус пришел туда последним «и надолго задержался там, чтобы «запасти хлеб для своих солдат», ибо Наполеон, занятый обеспечением своей гвардии, не позаботился о 3-м корпусе» (Н. А. Троицкий. ук. соч., с. 507). Ней выступил из Смоленска, имея с собой 6 тысяч солдат, 12 пушек и кавалерийский эскадрон, а по другим данным (см. Коленкур А. «Мемуары», А. М. Васютинский «Французы в России») у Нея было 6 тысяч солдат, 6 пушек, и менее эскадрона кавалерии (взвод охраны).
У ворот города произошло гнусное событие, ужаснувшее всех. Одна мать бросила своего пятилетнего ребенка; не обращая внимания на его крики и слезы, она выбросила его из своих слишком нагруженных саней! Она с безумным видом кричала:
— Ты не видел Франции! Ты не будешь жалеть о ней; но я, я знаю Францию! Я хочу снова увидеть ее!
Ней дважды приказывал положить в руки матери несчастного ребенка, дважды она выбрасывала его на холодный снег!
Но они не оставили безнаказанным этого преступления, единственного среди целого ряда самоотверженных и преданных поступков: эта бесчеловечная мать была брошена среди снегов, а ребенка подняли и передали на попечение другой женщины. Они показывали эту сиротку, находившуюся в их рядах, которую видели потом и у Березины, в Вильно, даже в Ковно и которой удалось перенести все ужасы отступления.