Поход в Страну Каоба
Шрифт:
— Он пырнул меня ножом в ногу! — злобно произнес парень, затеявший драку с Селсо. — Вот сюда, глядите!
— В ногу? Ножом? Покажи! — сказал начальник.
Парень засучил штанину. И в самом деле, его белье было запачкано кровью. Он показал рану на ноге, но не подошел к столу начальника, который был сильно под мухой и мало что мог разглядеть. Комната еле освещалась закоптелым фонарем и свечкой, кое-как прилепленной к столу начальника. Вызвать врача, чтобы освидетельствовать раненого, было невозможно — в Хукуцине не было врача. А если бы даже и был,
Все обстоятельства сложились таким образом, что Селсо, будь он даже более ловок в обращении с властями, все равно не смог бы доказать свою невиновность. Никто бы не поверил, что все это дело подстроено так хитро с единственной целью отправить его опять на монтерию. Селсо был очень робок с полицейскими. Он знал по опыту, что, стоит ему высказать хоть малейшее сомнение в законности допроса, его тут же оштрафуют на десять песо за оскорбление государственного чиновника. Он имел право отвечать на вопросы только «да» и «нет».
Одна мысль, что он, простой индеец, стоит в качестве обвиняемого перед начальником полиции, приводила беднягу в такой страх и трепет, что он не решался даже взглянуть на рану, которую он якобы нанес. Его враги знали наперед, что он не отважится в полицейском участке рассматривать рану. А рана эта была нанесена часов шесть назад и сейчас уже совершенно подсохла. Вчера после обеда во время драки в кабачке кто-то ударил парня ножом, а кто именно, он и сам не знал. Но, так или иначе, эта рана пришлась преследователям Селсо весьма кстати. Они наняли «раненого» за пятьдесят сентаво, чтобы он затеял драку с Селсо, а затем показал свою рану в полиции.
Наутро, когда станут разбирать дело в суде, вид раны вполне подтвердит показания свидетелей. Даже врач не сможет уже с уверенностью определить, когда именно — десять часов назад или шестнадцать — она была нанесена.
Селсо заперли в камеру при полицейском участке. Увидев, что индеец находится под такой надежной охраной, агенты отправились в кабачок, выпили по стаканчику комитеко и погрузились в спокойный, безмятежный сон. Им уже не нужно было стеречь свою жертву, теперь эту обязанность взяло на себя государство.
В дни праздника Канделарии в суде было много работы: пьянки, драки, ссоры торговцев, споры между торговцами и покупателями, мелкие кражи, оскорбления, торговля без патента, подделка лицензий, жульничество с налогами и отказ выполнять распоряжения властей. До Селсо очередь дошла к двенадцати часам. Дело его было очень простое. Все свидетели явились, но их даже не вызвали к судье. Судья знал наперед все, что они скажут, и не хотел терять время попусту.
К судье Селсо привели те самые полицейские, которые арестовали его прошлой ночью.
— Ты идешь с монтерии, чамула? — спросил судья.
— Да, господин начальник.
— Сколько времени ты там работал?
— Два года, патронсито.
—
Селсо отвели к столу, за которым сидел секретарь.
— Выкладывай сто песо, чамула.
— У меня нет ста песо, патронсито.
— Но ведь ты два года работал на монтерии.
— Да, патронсито.
— Тогда у тебя должно быть не меньше ста песо.
— У меня всего-навсего около восьмидесяти.
— Что ж, давай сюда восемьдесят песо. А за неуплату двадцати песо плюс двадцать пять песо, причитающиеся за судебные издержки, тебе придется отсидеть в тюрьме — карселе… Ну, давай твои восемьдесят песо!
Прошлой ночью Селсо не обыскали. Никого из полицейских не интересовало, что у него в сетке. А сколько у него денег, подсчитает сам судья.
Селсо начал вынимать из шерстяного пояса свои деньги и класть их на стол перед секретарем. У него оказалось восемьдесят три песо.
— Эти три песо, чамула, ты можешь оставить себе на табак и на все остальное, что тебе понадобится, пока ты будешь сидеть в карселе. Постарайся раздобыть недостающие деньги, тогда тебе не придется там засиживаться.
Секретарь был прав: Селсо не пришлось долго сидеть в карселе.
Два часа спустя его навестил дон Габриэль, вербовщик с монтерии. Он хотел поговорить с Селсо. Прежде Селсо его никогда не видел.
Дежурный полицейский вывел Селсо из камеры, и дон Габриэль сказал:
— Я хотел бы поговорить с тобой, чамула. Подойди-ка сюда, к двери.
На улице перед полицейским участком стояла скамейка. Дон Габриэль уселся на эту скамейку и знаком пригласил Селсо сесть рядом с ним. Затем он протянул индейцу сигарету.
— Может, хочешь выпить глоток водки? — спросил дон Габриэль.
— Нет, патронсито, спасибо.
— Какой штраф на тебя наложили?
— Сто песо и еще двадцать пять за судебные издержки.
— Сколько же ты уплатил?
— Восемьдесят.
— Это все, что у тебя было?
— Да, почти. Осталось несколько песо на табак.
— Ты должен суду сорок пять песо. За них тебя продержат в тюрьме не меньше трех месяцев.
— Да… наверно, так, патронсито.
Дон Габриэль посмотрел на небо, затем внимательно оглядел улицу, по которой шло много народу — ладино и индейцы. С того места, где сидели дон Габриэль и Селсо, была видна часть площади и праздничного базара. Шум ярмарки, пение бродячих музыкантов, веселые крики и смех, доносившиеся из кабачков, наполняли улицу, по которой тянулись караваны вьючных ослов. Старуха гнала десятка полтора индюков — должно быть, на базар. Люди свободно ходили взад и вперед, кто куда хотел. Налево, в конце улицы, виднелись высокие горы, поросшие зелеными деревьями и кустарником. Казалось, эти горы упираются своими вершинами в небо, в чистое небо, а сверху, из безоблачной выси, струился яркий солнечный свет. Высоко-высоко широкими кругами парили горные орлы. Весь мир выглядел таким свободным, открытым и легким!