Поход в Страну Каоба
Шрифт:
На мгновение Селсо представил себе, что ему придется три месяца сидеть в тюрьме, где пол вымощен осклизлыми от сырости камнями. В камерах не было ни коек, ни стульев, ни столов — одни только голые стены. Окна выходили на узкий двор. Каждый заключенный имел свою тростниковую циновку, которую расстилал на мокром, холодном полу, когда хотел спать. Камеры кишели блохами, клопами, вшами, пауками, а иногда там попадались и скорпионы. Сидеть взаперти, в глубокой тоске, не видя ни солнца, ни зелени!..
А в джунглях так много солнца, так много зелени, так громко поют птицы и стрекочут кузнечики… Конечно, работа на монтерии тяжелая, но зато работаешь там под голубым сверкающим небом, а ночью над головой загораются звезды. И никто в джунглях не может лишить тебя ни солнца, ни неба, ни звезд, ни зеленых деревьев, ни стрекотания кузнечиков, ни пения птиц, ни журчания ручьев. Там, правда, много москитов, но зато мало блох, мало вшей и совсем нет клопов.
Селсо сидел на скамейке перед мрачной, сырой тюрьмой, и монтерия вдруг показалась ему воплощением свободы. В воображении она рисовалась такой привлекательной, что Селсо захотелось тут же вскочить, убежать и попытаться добраться до нее.
— Три месяца, которые тебе придется отсидеть в карселе за неуплату сорока пяти песо штрафа, — сказал дон Габриэль, — для тебя пропащие месяцы. Ты выйдешь из тюрьмы без сентаво в кармане. Послушай, мучачо, что я тебе скажу. Я внесу за тебя сорок пять песо, и через пять минут ты будешь на свободе.
Выйти из тюрьмы через пять минут! В тот миг Селсо отдал бы за это десять лет своей жизни. И по сравнению с этими десятью годами, которыми Селсо готов был пожертвовать ради своего освобождения, предложение дона Габриэля показалось ему неожиданным даром судьбы.
— Ты подпишешь новый контракт с монтерией, — сказал дон Габриэль. — Я внесу за тебя сорок пять песо и запишу их в твою расчетную книжку. Кроме того, ты должен будешь отработать комиссионные за вербовку — я возьму с тебя всего двадцать пять песо — ну, и, конечно, государственный налог на контракт — еще двадцать пять. Я выдам тебе аванс в десять песо. Таким образом, ты отправишься на монтерию с долгом в сто пять песо. С того дня, как ты их отработаешь, все деньги, которые тебе будут причитаться, пойдут в твой карман.
На одно мгновение в Селсо вдруг заговорил разум. Он подумал, как долго ему придется работать, прежде чем он отработает сто пять песо, и в нерешительности заерзал на скамейке.
Дон Габриэль заметил это и быстро натянул поводья.
— Зато в джунглях ты будешь глядеть на зеленые деревья и наслаждаться солнцем, а не валяться в блевотине, среди пьяных, как здесь, в тюрьме. Ты сможешь слушать пение птиц и, быть может, поймаешь когда-нибудь антилопу. Зачем тебе сидеть в этой вонючей дыре, где стоит обронить крошку хлеба, как на нее тотчас же накинутся голодные крысы? Поверь мне, мучачо, ты быстрее отработаешь свой долг, чем тебе сейчас кажется. Ведь ты очень опытный лесоруб. Сколько тебе там платили?.. Хорошо, я положу тебе в день шесть реалов. Так и напишем в контракте.
В этот момент двое полицейских втащили в тюрьму пьяного. Селсо видел, как его швырнули на пол, избили, впихнули в камеру и захлопнули решетчатую дверь. Сквозь решетку Селсо видел также лица арестованных, сидевших с ним в одной камере.
Но тут вышел полицейский и сказал:
— Дон Габриэль, я должен увести заключенного в камеру. У нас нет никого для охраны. Все на площади… Пошли, чамула!
— Чамула пойдет со мной, — ответил дон Габриэль, — мы сейчас отправимся с ним к начальнику.
— Тогда все в порядке! — ответил полицейский и ушел.
Воля Селсо была уже парализована. Он беспрекословно последовал за доном Габриэлем.
— Я внесу штраф за этого чамулу, — сказал дон Габриэль секретарю, — и возьму его с собой на монтерию.
— Хорошо, хорошо, дон Габриэль, — ответил секретарь и крикнул дежурному полицейскому: — Чамула свободен, он может идти!
— Есть, господин начальник! — воскликнул полицейский и, знаком подозвав к себе Селсо, сказал: — Ступай за своим тюком!
Когда Селсо взвалил тюк на спину, полицейский вновь обратился к нему:
— Быстренько ты отсюда выбрался! Тебе здорово повезло! Ты нашел такого хорошего друга — дон Габриэль выкупил тебя из этой вонючей крысиной норы. Послушай-ка, парень, не завалялось ли у тебя в кармане хоть одно песо? Я выпил бы стопочку на празднике Канделарии. Ведь я с тобой хорошо обходился — не бил тебя, ничего у тебя не украл. Неужели я не заслужил хоть одного песо? Дон Габриэль щедрый, он выдаст тебе аванс.
— Хорошо, — сказал Селсо, — ты прав, братец. На, держи песо!
— Спасибо, спасибо, чамулито! Поскорей возвращайся назад. — И тут же со смехом добавил: — Не в тюрьму, конечно. Сюда тебе спешить нечего. Просто так принято говорить, когда прощаются, понимаешь? Ну, желаю тебе счастья на монтерии!
Дон Габриэль ждал Селсо на улице. Контракт был уже готов. Собственно говоря, контракт был готов еще вчера. Энганчадор знал, что может положиться на своих агентоз.
— Ты взял свои вещи, чамула? — спросил он. — Что ж, отлично. Тогда сразу же отправимся к мэру завизировать контракт.
Все государственные учреждения в Хукуцине помещались в одном доме. Большое административное здание занимало целый квартал. Фасад его выходил на площадь. В этой части были расположены приемные мэра, секретаря муниципалитета, судьи, городского советника и налогового инспектора федерального правительства. В южной части здания находились кабинеты инспектора по рентам, почтмейстера и политического комиссара. Северное крыло было отдано полиции, а во внутреннем дворе находилась тюрьма, окруженная забором. Заключенные проводили весь день в тюремном дворе и могли сколько угодно разговаривать с родственниками и знакомыми, приносившими им еду. Друзья могли, если бы они только пожелали, передать заключенным ножи, напильники, пилы, револьверы и даже ружья. Однако никто этого не делал. Привилегированные заключенные, то есть ладино — торговцы и землевладельцы, — проводили весь день в одной из пустующих комнат в полиции, сидели на скамье у тюремных ворот без всякой охраны и беседовали со всеми проходящими мимо знакомыми. А если арестованные были в родстве или состояли в одной партии с мэром, начальником полиции, судьей, они могли хоть на целый день уходить в город, выпивать там с друзьями, играть в карты, даже затевать драки. С наступлением темноты арестованные возвращались назад, в тюрьму, держа под мышкой здоровенную бутыль агуардиенте — великую утешительницу всех страждущих. Очутись Селсо в таких же условиях, он не стал бы так сильно тосковать по солнцу и зеленой листве и не продался бы дону Габриэлю. Но равенство между людьми существует только в «законе божьем», а бог восседает где-то высоко-высоко на небе.