Походный барабан
Шрифт:
Он хрюкнул от боли, качнулся назад и, споткнувшись о мою подставленную ногу, опрокинулся наземь. Грохнулся спиной на песок. Я с размаху двинул его ногой в подбородок и вырвал скимитар из ослабевшей руки.
Арик вскочил, пошатываясь, и опять бросился бы на меня, но я хватил его по голове клинком — правда, плашмя. Он рухнул наземь, и на какой-то миг меня охватил соблазн прикончить его.
— Не надо, Матюрен! Нет!
И я отошел, потому что подлинного желания убить его у меня не было.
— Ладно,
Вернувшись к коню, я кончил одеваться, привесил на пояс кинжал и ножны скимитара. Посадил на коня Шаразу, сам поднялся в седло, и мы поехали обратно на усадьбу.
Ехали мы быстро, и моя обычная осторожность была притуплена мыслями о событиях этого дня и о том, не опасно ли будет встретиться с Акимом.
У входа я опустил Шаразу на землю, соскочил сам и направился к двери. Кликнул Алана, шагнул через порог — и оказался в комнате, полной солдат.
Аким, весь залитый кровью, распластался на каменном полу. По крайней мере, двое из нападавших солдат были убиты, ещё несколько нянчились со своими ранами. Вот и все, что я успел заметить, прежде чем предательский удар обрушился мне на голову сзади и свалил меня на пол.
Теряя сознание я услышал, как кто-то говорит по-арабски:
— Оставь его, пусть горит. Хватайте девчонку, только помягче. Подходящий будет подарок для Загала!
Напрягая волю, я пытался подняться, но не смог. Волна мрака поглотила меня, и сквозь этот мрак я услышал, как трещит пламя.
Глава 19
Мне в лицо полыхало жаром; надо мной клубился дым. Открыв глаза, я увидел потрескивающие языки пламени перед самыми глазами, буквально в нескольких дюймах. Я перекатился подальше и попытался подняться — но лишь снова рухнул ничком. Еще слишком слабый, чтобы встать на ноги, ползком стал пробираться сквозь дымовую пелену к двери.
Дважды я терял сознание; дважды начинал все снова. Голова была тяжела, как бочка; мозги отказывались работать. Пробираясь, как животное, на запах воздуха, стеная от усилий, лишь наполовину сознавая, что со мной, я все же как-то выполз наружу…
Несколько дней я провалялся в сумеречном оцепенении. Развалины наконец перестали дымиться, и мне удалось предать земле останки Акима и других убитых.
Алан исчез, Шараза тоже.
Коня моего увели, и даже жалкую мою куртку с зашитыми в швах драгоценностями то ли увезли, то ли просто выбросили. Кинжал был у меня под рубашкой, и его не заметили. Единственное, что у меня осталось.
К счастью, солдаты не нашли пещерку возле колодца, где хранилось козье молоко и сыр. Оставалось там и немного вина.
Платье мое испачкалось невыразимо и кое-где обгорело, верхнего халата не было вообще. Тюрбан спас меня от смерти после удара по голове, но сам при этом сильно пострадал.
Я сидел на краю колодца,
Снова я один. До ближайшего города много миль пути через труднопроходимую местность, кишащую разбойниками, многие из которых убивают людей просто для развлечения.
Азиза уже потеряна для меня — а теперь и Шараза.
Лицо у меня в жутких волдырях от ожогов, но я постарался лечить его теми способами, которые узнал, изучая медицину, так что оно заживет и, надеюсь, шрамов не останется. Но пока что кожа очень чувствительна.
У меня сильно отросла борода, но ещё много времени пройдет, прежде чем я решусь побриться или хотя бы просто подстричь её.
Ни одна душа в Кордове меня сейчас не узнает. Вся моя элегантность пропала. Убогий, полумертвый от голода, обезображенный неопрятными лохмами и заживающими шрамами на теле, я сейчас больше похож на нищего калеку, чем на студента или благородного человека. И все мое имущество, кроме того, что на мне, — одна старая попона, найденная в конюшне.
Махмуд? А-а… Махмуд! Он заслужил мое внимание, и я твердо решил позаботиться, чтобы давний друг ощутил его в полной мере…
Отыскав старый бурдюк, я помыл его, как сумел, и наполнил холодным козьим молоком. Завернул ещё головку сыра и отправился в путь.
Да, прогулка до Кордовы будет долгой…
Неделю спустя я сидел на старом римском мосту через Гвадалквивир; за мостом раскинулась Кордова. Это был древний мост, построенный ещё во времена Августа и лишь недавно починенный.
День выдался жаркий и душный. По большой дороге в город и обратно двумя непрерывными потоками двигались люди, верблюды, ослы и повозки. Смертельно усталый, со сбитыми в кровь ногами, я кое-как поднялся и присоединился к процессии, направляющейся к городу, который так много мне дал — и так много у меня отнял. И все же это был город, который я ещё не мог покинуть.
Мне нужны были деньги, приличное платье и оружие. Ожоги, удар по голове и перенесенные лишения ослабили меня, и я быстро уставал.
В мыслях моих начали складываться какие-то начатки плана. На кораблях моего отца служили выходцы из самых разных стран, и я вырос, говоря на множестве различных языков, хотя ни одним из них не владел достаточно хорошо; однако с тех пор я весьма преуспел в арабском и усовершенствовал знание как латыни, так и греческого языка. Один матрос отца был родом из Милета, встречались и другие уроженцы греческих островов. Часто рассказывали они мне всевозможные истории, и перенятые у них поверхностные познания в греческом я несколько пополнил на борту галеры…