Походный барабан
Шрифт:
В обществе, которое прежде было исключительно земледельческим, возникал новый класс — горожане. Старые времена, когда несколько сильных вождей владели всей окрестной землей, а крепостные работали на них, уходили в прошлое. Развивались новые виды богатства и новые способы обогащения. Причиной процветания купцов была неудовлетворенность. Они доставляли людям то, в чем те нуждались, но одновременно создавали новые потребности и желания, выставляя на продажу благовония, краски и притирания, ткани, шелка, драгоценности и множество менее изысканных товаров.
Другой из наших купцов, Гвидо, был пьемонтским земледельцем.
Его путешествие кончилось на греческих островах; судно затонуло, и лишь немногим из потерпевших крушение удалось добраться до берега. Они украли лодку, разграбили деревню и снова ушли в море. Второе его плавание тоже кончилось неудачно, но зато третье принесло успех. Гвидо стал играть в кости, просадил все, кроме нескольких монет, но на эту небольшую сумму купил свечей и стал продавать их паломникам; затем перешел к поставке товаров для продажи другим торговцам. Спустя несколько лет он впервые присоединился к купеческому каравану.
Мне рассказали, что первые купеческие компании были сами немногим лучше разбойников. Они состояли из бездельников, бродяг и воров и, помимо торговли, не брезговали грабежами и мародерством. Однако постепенно в этих предприятиях налаживался порядок; стали проводиться ярмарки, и купеческие компании превратились в почтенные предприятия.
Гостиница была большая, но когда мы толпой ввалились туда — сорок крепких молодцов да ещё пять наших женщин, — в помещении сразу стало тесно. Треть наших людей осталась при животных на лугу или на страже у стены. Кроме нас здесь отдыхали и другие путники. Монах-паломник, аббатиса женской обители, сопровождаемая небольшой охраной и двумя монахинями, пара солдат, возвращавшихся с войны, и гуртовщик, только что продавший свой скот.
В зале было жарко и душно. От нашей мокрой одежды валил пар. Само помещение не отличалось чрезмерной чистотой, но еду подавали в достаточном количестве.
Я пробрался к Сафии, которая присела, отдыхая.
— Вот, притащил тебя сюда… Извини.
— Да мне это все давно известно, Кербушар. Я такое видела с юных лет — не здесь, так в Персии, у себя на родине. Не беспокойся, все будет хорошо.
Дверь вдруг отворилась, и все подняли глаза. Я поторопился снова уставиться в пол. В помещение вошли несколько солдат, а начальником над ними был Дубан. Я поискал взглядом путь к бегству. Но бежать было некуда.
Еще минута — и он увидит меня.
Дубан повернул голову и посмотрел мне прямо в лицо.
И по его глазам я понял, что он меня узнал.
Глава 26
Он пересек комнату, и я встал ему навстречу. Тем временем Иоганнес демонстративно положил меч на стол перед собой, и Гвидо тоже.
От Дубана это не ускользнуло.
— У тебя есть друзья, — заметил он. В его глазах не было враждебности.
— Добрые друзья, — произнес я в ответ. — А у тебя, Дубан?
— Я начальник. Я служу, и мне служат… Лучше бы тебе не оставаться здесь на ночь. У въезда на перевал есть маленькая гостиница. Я бы посоветовал…
— Дубан, я теперь
— Купец… Так ты не ищешь Азизу?
— Нет.
Он уставился мне в лицо, желая убедиться в моей правдивости, и должен был понять, что я не лгу, — если только был на это способен.
— Твой принц решил быть мне врагом, хотя я ему пока что не враг. Однако скажи ему, коли захочешь: уж если придется мне стать его врагом, то не буду я знать покоя, пока он не умрет. Правда, ему придется подождать своей очереди. У меня есть более старые враги.
— Ты смельчак, Кербушар, под стать своему отцу.
Я поклонился:
— Долго ещё мне шагать, чтобы сравняться с Жеаном Кербушаром, и далеко идти, чтобы найти его. Ладно, Дубан, тебе я пока что друг.
Дубан протянул руку:
— Прощай тогда. Да сопутствует удача твоему мечу.
Когда он отошел от меня, послышался звук клинков, вкладываемых в ножны; но через минуту мне пришло в голову, что их слишком поторопились спрятать, ибо дверь гостиницы отворилась и вошла Азиза.
Она была не одна. Ее сопровождали несколько женщин и полдюжины евнухов. Такая же красивая, она немного округлилась и, может быть, стала даже миловиднее, чем та, которую я помнил, но на лице её лежала печать спокойствия — а вот этого раньше не было.
Дубан не мог предупредить её, и, обводя глазами комнату, жена принца Ахмеда встретилась со мной взглядом. Ее глаза заглянули в мои, замешкались на миг… и скользнули дальше.
Азиза примирилась со своей новой жизнью и забыла Замок Отмана.
А я?.. Не совсем. Я помнил Замок Отмана. Эту дань я всегда плачу женщинам. Я не забываю.
Может ли мужчина платить женщине большую дань, чем хранить в памяти её самый прекрасный образ, какой была она в минуты восторга?
Когда я сел рядом с Сафией, её глаза лукаво блеснули:
— Она была… гм… сдержана.
— А отчего бы ей вести себя иначе? Я — бродяга в пыльных доспехах, а она — жена принца.
Немного помолчав, я добавил:
— Надеюсь, что все женщины, которых я знал, будут поступать так же… Думаю, Сафия, ни один мужчина не имеет права требовать от судьбы большего, чем несколько мгновений счастья. Он должен принимать то, что даруют боги сейчас, и не требовать ничего на будущее.
— А я думаю, что придет день, когда ты начнешь требовать, Кербушар.
Я ничего не ответил, ибо будущее есть будущее, а я положил себе за правило не верить в гадание по звездам. И потом, разве не ждет каждый из нас того часа, когда появится о д н а, единственная девушка — или для женщины один, единственный мужчина — и не пройдет мимо?
Сафия? Она оставалась книгой, недоступной для прочтения, снова прекрасной и вечно таинственной. Она была тиха и красива, словно райская гурия, но спокойна, с осанкой почти королевской. В ней чувствовалась сталь, власть над собой и над окружающими, какой я больше ни в одной женщине не встречал. И ещё одно заметил я: впервые после смерти её бенгальского принца о ней теперь заботились, её защищали, и, похоже, ей это нравилось.
На следующее утро, когда мы уезжали, я повернулся в седле и оглянулся на угрюмые серые стены замка. К западу от башни виднелись несколько синих куполов и рядом с ними — жилое здание с плоской крышей.