Похоронное танго
Шрифт:
– А вы уверены, что вы её довезете? Что бандиты у вас её не отобьют? Уж больно она нужна им... И даже если довезете - все равно, нет уверенности, что вам ей жизнь сохранить удастся. Я вам ещё одну вещь рассказать должен. Доказательства против Катерины бандитам подкинул какой-то "важняк", специально из Москвы приехавший. При этом столько он бандитам вывалил служебной информации, сколько обычно не вываливают. И, я так понимаю, он сейчас все под своим надзором держит. И если вы обратитесь, чтобы ОМОН вызвать, он велит этот ОМОН задержать и направить к месту только тогда,
– Да, - согласился Гущиков.
– Они, конечно, теперь ночью на вас обрушатся, с темнотой. На свету больше не полезут. Попробовали - нарвались. А вот ночью у вас мало будет шансов устоять... И, главное, говоришь, я ничем помочь не могу, потому что стоит мне движение сделать, и этот "важняк" из Москвы вмешается, и ОМОН задержит, и Кузьмичеву у меня отберет, если у меня получится вытащить её отсюда?
– Все так, - сказал я.
– Но помочь вы можете. Очень здорово вы можете помочь. Только не удивляйтесь моей просьбе. Мне это случайно известно стало - но в этом почти вся наша надежда на спасение...
– Ладно, что я сделать должен?
– Телеграмму дать. Телеграмму такую. "Екатеринбург, Главпочтамт, Кораблеву Аркадию Григорьевичу, до востребования..." - и соображать я стал, какой бы текст придумать, да и ломанул, от балды, лишь бы хоть на что-то похоже было.
– "...Разминулась с племянником. Придется вернуться впустую." Вот так, ладно?
– Ясненько, - Гущиков хмыкнул.
– Подглядел, что ль, что девка, которую ты Богомолом считаешь, подобную телеграмму отправляла?
– Все так, - сказал я.
– И если я прав, то такое начнется! И ведь выяснять начнут, кто эту телеграмму дал, так вы уж дайте её от моего имени. А если что, вы понятия не имели, о чем эта телеграмма. Попросили мы вас семейную телеграмму послать, вы и послали, а так-то ваше дело сторона. Подставлять вас под расправу не хочется, понимаете, но обратиться больше не к кому.
И жадно я ждал - откажется он или согласится. Ведь то, что за эту телеграмму могут и убить потом, понятно было. И если б он отказался, я бы все понял и осуждать его не стал.
А он опять хмыкнул.
– Что ж поделать, выручать вас надо. Да и бандитам нос приятно будет утереть. Известное дело, двум смертям не бывать, одной не миновать. И если жить проживать, труса празднуя, то это не жизнь будет, а недоразумение. Так?
– Ваше слово, - проговорил я.
А что ещё было сказать? Стоящий мужик оказался. И оставалось надеяться, что он не передумает и не подведет.
– А девчонка эта, Кузьмичева, где она?
– спросил он, вставая.
– На втором этаже, - ответил я.
Он кивнул.
– Интересно бы было взглянуть на нее, да беспокоить не хочется. Бывай. Может, и свидимся. Но если придется вас за убийства арестовывать - не обессудь.
И на том удалился, я его до крыльца проводил, да и вернулся в дом. Дверь на кухню открыл.
– Ну что, батя?
– спросил Константин, а Гришка и Мишка вопросительно на меня поглядели.
– А то, - ответил я, - что надо военный совет держать. Бабы-то где?
– Все наверху, - сказал
– Мы попросили их не спускаться, пока мы не позволим.
– Вот и хорошо, - я на табуретку присел.
– В общем, дела такие. Дом со всех сторон обложен, на случай, если мы выскользнуть из него вздумаем. Тогда нас как котят перестреляют. Буквально все щели и лазейки перекрыли, лейтенант видел. А если мы засядем, чтобы попытаться оборону держать, то они попробуют с наступлением темноты нас прикончить. Лейтенант все сделает, чтобы подмогу обеспечить и чтобы нас вытащить, но подмога, скорей всего, не раньше утра появится. Вот думайте. Стоит ли ради Катерины жизнью рисковать? Потому что без неё нас, может, и выпустят.
– Да что ты несешь, батя?
– возмутился Константин.
– Несу то, что обязан вслух проговорить, вот и все.
Гришка плечами пожал.
– Я тут голоса не имею... сами понимаете, почему. То есть, я-то останусь, но просить вас всех жизни положить - это не по совести.
– Да не отдадим мы им девчонку!
– сказал Константин.
– Пусть только сунутся, - поддержал его Мишка.
– Пожить да погулять всем хочется, но они Катерину только через мой труп получат.
– Тогда и говорить не о чем, - сказал я.
– Авось, и я на что-то сгожусь, и выстоим мы все вместе. А до сумерек отдыхать можете. Или прикинуть стоит, за несколько часов покоя, где у нас самые слабые места, через которые нас достать можно.
– Это мы прикинем, - сказал Гришка. Он кивнул в сторону комнаты, на угол, в котором гармонь виднелась.
– А ты пока сыграл бы нам что-нибудь, для подъема души.
Я сходил за гармонью, прикинул, чего бы такого сыграть, да и опять врезал по Высоцкому, по Владим Семенычу. Его "Штрафные батальоны" запел. На второй строфе и сыновья песню подхватили:
...И мы в атаке не кричим "Ура!",
Со смертью мы играемся в молчанку!
Кричать "Ура!" нам как-то не с руки,
Молись богам войны - артиллеристам,
Ведь мы - не просто так, мы - штрафники,
Нам не писать "Считайте коммунистом"!
Далеко, наверно, песня разнеслась - все бандюги, до поры затаившиеся вокруг, услышали.
Враг думает, морально мы слабы,
За ним и лес, и города сожжены,
Вы лучше лес р-рубите на гр-р-робы,
В прорыв идут штрафные батальоны!..
Вот, думал я, наяривая. Пускай трепещут, гады!
– Вот, душевно и к месту, - сказал Гришка, когда песня кончилась.
– А теперь бы что-нибудь такое, совсем без напряга.
Ну, я подумал минутку, да и "Катюшу" им заиграл.
Пока играл, гляжу, Зинка и Катерина со второго этажа спустились, тоже слушают.
Ну, я Катерине подмигнул, как дошло до слов:
...Пусть он землю бережет родную,
А любовь Катюша сбережет!
Она закраснелась малость, но не очень. Напряжение в ней было, при котором и краснеть забываешь, да оно и объяснимо вполне, напряжение такое. Эвон какая гроза над нашими башками бестолковыми собралась!
– А что, бабоньки, - сказал я, - не пометать ли нам харчи на стол и не пообедать ли?