Похоть
Шрифт:
— И чем же они осветляли волосы?
— Они протирали их губкой, смоченной мылом из козьего молока и золой букового дерева, а затем высушивали на солнце. Рецепты ассирийских травников советуют для окрашивания волос смешение китайской корицы, кассии, и лука-порея. А в Греции использовались составы на основе извести, киновари, талька и буковой золы.
— Подумать только…
Появились Гриффин с Тэйтоном, последний спросил Хейфеца о снимках некрополя, тот ответил, что всё нужное сделал, и тут Тэйтон заметил фреску. Он включил фонарь на смартфоне и осветил картину.
Карвахаль, Гриффин, Бельграно обступили Тэйтона. Воцарилось странное молчание. И тут спонсор экспедиции вдруг резко развернулся и пошатнулся всем корпусом. Его бледное лицо посинело, губы, казалось, совсем пропали с лица. Голова запрокинулась назад, явив в какой-то миг то страдальческое выражение, что проступает на лице святого Себастьяна кисти Гвидо Рени. Смартфон выпал из его ослабевших рук.
Хейфец, растолкав всех, ринулся к Тэйтону, с другой стороны его подхватил подоспевший Карвахаль, Тэйтон тяжело опустился на ложе и тут же, задыхаясь, точно подлинно пронзённый стрелами, начал хватать ртом воздух. Хейфец молниеносно снял с шеи и сунул в руки Бельграно фотоаппарат, подогнул Тэйтону ноги, опустил его голову с ложа, одной рукой вытащил из сумки за спиной аптечку, другой просчитал пульс, зашуршал целлофаном и через несколько секунд уже всадил в плечо обморочного шприц.
— Это солнечный удар, он целый день без головного убора, говорил же я ему, голову нужно прикрывать, — быстро затрещал Хейфец, с необычайной ловкостью упаковывая целые ампулы в аптечку и снова вставая.
Хэмилтона повеселило то, что сам Хейфец, курчавый и черноволосый, не потрудился надеть головной убор, однако на перегрев отнюдь не жаловался. — Ничего-ничего, — продолжал тем временем медик, поворачиваясь к Тэйтону и отточенными движениями слегка разминая тому шею. — Он уже приходит в себя.
Это соответствовало действительности. На лицо Арчи Тэйтона возвращались краски, губы приобрели свой естественный цвет, но глаза под выпуклыми веками всё ещё были закрыты. В эту минуту, несмотря на неприязнь к этому человеку, он показался Хэмилтону удивительно красивым.
Через пару минут Арчибальд Тэйтон окончательно пришёл в себя, смог подняться. Глаза его, правда, выдавали растерянность и неловкость. Хэмилтону показалось, что Тэйтон хочет ещё раз взглянуть на фреску, но не решается. Хейфец крутился вокруг него и продолжал вещать о солнечном ударе.
— Тебе нужно полежать на вилле и немного отдохнуть, — он нахально сорвал с головы Бельграно жёлтую бандану и нахлобучил её на голову Тэйтона, потом забрал у Франческо фотоаппарат. — Лоуренс, помогите мне довести его.
— Конечно, конечно, — Гриффин был бледен и, похоже, всерьёз испуган.
— Напекло голову, — хрипло пожаловался Тэйтон и, опираясь на плечо Гриффина и руку Хейфеца, ушёл с раскопа.
Оставшиеся внизу Карвахаль и Бельграно, не обращая особого внимания на Хэмилтона, возившегося с реактивами, переглянулись. Франческо недоверчиво поглядел на небо, от горизонта выстланное курчавыми белоснежными облаками. Солнце проглядывало сквозь них, но совсем не палило. Карвахаль задумчиво вопросил коллегу:
— И что это, по-твоему, было, Пако? — в тоне его сквозило недоумение.
Бельграно уселся на блудное ложе и задумчиво проговорил:
— Один мой коллега, ты, конечно, знаешь, о ком я говорю, Рамон, недавно объявил, что останки, обнаруженные в безымянной могиле на кладбище старой тосканской церкви в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году, с большой вероятностью принадлежат выдающемуся художнику Ренессанса Микеланджело Меризи ди Караваджо. После проведения радиоуглеродных анализов и тестов ДНК учёный выявил комплект костей, которые принадлежали мужчине, скончавшемуся до сорока лет, а Караваджо умер в тридцать девять, и подошли ему по росту и приблизительной дате смерти, сиречь, около тысяча шестьсот десятого. Молекулярно-генетический состав их совместим с генетическими признаками потомков художника, носящих фамилию Меризи.
— Я что-то читал об этом, — небрежно кивнул Карвахаль. Было очевидно, что если что-то подобное ему и попадалось, то прочтено было без особого внимания.
Бельграно это не смутило.
— Так вот тогда же выяснились и таинственные обстоятельства смерти живописца, — бесстрастно продолжил он. — Караваджо умер от солнечного удара. Но как мог тридцатидевятилетний, полный сил мужчина умереть от такого пустяка, спросишь ты?
— Спрошу, — Рамон Карвахаль теперь слушал очень внимательно.
— Я тоже спросил. И мой коллега нехотя уточнил, что Караваджо был просто излишне ослаблен… третичным сифилисом.
Повисло молчание, но вскоре Карвахаль прервал его.
— Ты намекаешь, что наш общий друг Арчибальд… — глаза испанца заискрились.
— …подхватил люэс? Исключено. — Категорично покачал головой Бельграно. — Не та натура. Я лишь подозреваю, что, как и в случае с несчастным Караваджо, подлинная причина обморока скрыта от нас неким фальшивым предлогом. Тэйтону тридцать шесть лет.
— Тут я полностью соглашусь с тобой, Франсиско, — промурлыкал Карвахаль. — Ловкость рук у Дэвида потрясающая, но ей всегда можно противопоставить соответствующую остроту глаз. Никакое солнце макушку Арчи не напекало. Хейфец вколол ему мезатон и на всякий случай держал в руках ампулу с дизопирамидом. Это резкое падение давления. А вот зачем наш дорогой Дэвид на ходу придумал сказку про солнечный удар? И что на самом деле так ударило беднягу Арчибальда?
— Этого слона ударить — только руку отбить, — насмешливо пробормотал Бельграно. — Но что-то странное тут было. Он подошёл сюда, — Франческо сделал шаг к ложу, — потом включил фонарь на телефоне. И что? — он почесал затылок. — Тут только эта картинка с блудливой лахудрой. — Он снова задумался и настойчиво повторил. — Слушай, мужик мне кого-то напоминает, Рамон, ей-богу. Надо получше очистить лицо.
— Берта же пошла за ксилолом. — Карвахаль задумчиво смотрел на фреску, потом пару раз щёлкнул её на свой айфон. — Что это там? — поднял он голову на шум, раздавшийся с дороги.
В раскоп спускались Берта Винкельман с чемоданчиком, Дэвид Хейфец и Долорес Карвахаль. Хейфец отрапортовал, что с Тэйтоном всё в порядке, Берта Винкельман, встретившая Тэйтона с эскортом у входа, подтвердила это. Долорес, немного бледная и запыхавшаяся, сказала, что узнала об их находке и пришла посмотреть.
Брат окинул сестру задумчивым взглядом, потом, видимо, решив не щадить её скромность, молча посторонился. Бельграно, взяв у Берты Винкельман необходимые химикаты и марлевые тампоны, принялся очищать боковой орнамент росписи. Долорес, сощурив свои огромные глаза мадонны, долго рассматривала фреску, потом, бросив внимательный взгляд на брата и его коллегу, спросила, насколько тщательно очищена стена?