Похождения бравого солдата Швейка во время Мировой войны Том II
Шрифт:
Затем последовало обычное троекратное «ура!», и солдаты, несколько смущенные, снова разместились по вагонам. Вместо ста пятидесяти грамм эмментальского сыра им преподнесли войну с Италией!
В вагоне, где сидели Швейк, старший писарь Ванек, телефонист Ходынский, Балоун и повар Юрайда, завязался интересный разговор по поводу вступления Италии в войну.
— В Таборском переулке в Праге был такой случай, — начал Швейк. — Жил там один торговец, по фамилии Горжейший. Немного подальше, почти против него, была лавка торговца Пошмоурного, а рядом, значит — между обоими, была мелочная лавочка торговца Гавлазы. Ну вот, Горжейший как-то и надумал, что недурно было бы ему соединиться с Гавлазой против Пошмоурного, и завел с Гавлазой такой разговор, чтобы соединить обе лавки под фирмой «Горжейший и Гавлаза». А мелочник Гавлаза сейчас взял да и пошел к Пошмоурному и говорит ему, что Горжейший дает ему тысячу двести за его, Гавлазы мелочную лавочку, только бы войти к нему в компанию, но что если он, Пошмоурный, даст ему тысячу восемьсот, то он охотнее войдет с ним в компанию против Горжейшего.
А если тот спрашивал его, когда же они оформят дело, он все говорил: «Теперь уж недолго. Я только дожидаюсь, чтобы жильцы вернулись с дачи». И в самом деле, когда жильцы вернулись, он дело оформил, как обещал Горжейшему. Так что когда Горжейший пошел раз утром открывать лавку, то увидел на лавке своего конкурента большую новую вывеску, а на вывеске выведена новая фирма: «Пошмоурный и Гавлаза».
— У нас, — заметил придурковатый Балоун, — был тоже такой случай: я хотел купить в соседней деревне телку, и мне ее уже обещали, а мясник из Вотице перехватил ее у меня из-под самого носа.
— Теперь, когда у нас есть еще одна война, — продолжал Швейк, — когда у нас есть еще один новый враг и новый фронт, придется экономить боевые припасы. Чем больше детей в семье, тем больше расход на розги, как говаривал старик Хованек в Мотоле, который за какую-то грошевую плату приходил в семьи пороть непослушных детей.
— Одного я боюсь, — сказал Балоун, дрожа всем телом, — что из-за этой Италии нам будут давать меньшие порции.
Старший писарь Ванек глубоко задумался и серьезно промолвил:
— Все может быть, потому что теперь наша победа немножко затянется.
— Вот бы когда нам пригодился новый Радецкий! — сказал Швейк. — Он, по крайней мере, был бы уже знаком с той местностью, и знал бы слабые стороны итальянцев: где нужно атаковать и с какой стороны. Дело в том, что вовсе не так просто куда-нибудь забраться. Это-то всякий сможет, а вот выбраться оттуда— это уж настоящее военное искусство! Когда куда-нибудь забираешься, нужно знать все, что происходит кругом, чтобы не попасть вдруг в такую липкую грязь, которая называется катастрофой. Вот у нас в доме еще на старой квартире, знаете, поймали раз на чердаке вора. Но он, когда забирался туда, приметил, что штукатуры ремонтировали световой дворик; он вырвался, сбил с ног толстую дворничиху и на штукатуровой люльке спустился в световой дворик, ну, а оттуда ему уж вообще никуда нельзя было выбраться. Но нашему батюшке Радецкому были известны все пути, так что его никак невозможно было поймать. Я вот читал книжку про этого генерала, и там все было описано: как он бежал от Санта-Лючии, и как итальянцы тоже бежали, и как он только на другой день догадался, что выиграл сражение. А так как он итальянцев нигде не обнаружил даже в подзорную трубу, то он вернулся и занял оставленную ими Санта-Лючию. За это дело его произвели в фельдмаршалы.
— А что, Италия, по-моему, очень хорошая страна, — вставил свое слово повар Юрайда. — Я был один раз в жизни в Венеции и знаю, что итальянцы всех называют свиньями. Как только итальянец рассердится, сейчас же он обзовет каждого «porco maledetto». [14] У него даже и папа римский — свинья, и мадонна — свинья.
Старший писарь Ванек, напротив, весьма благожелательно отозвался об Италии. До войны он выделывал в своей лаборатории в Кралупах лимонный сок из гнилых лимонов, а самые дешевые гнилые лимоны он получал из Италии. Теперь, вероятно, доставке лимонов из Италии в Кралупы придет конец. Вообще, война с Италией, по всей вероятности, повлечет за собою еще массу неприятных сюрпризов, потому что Австрия, наверное, захочет отомстить.
14
Свинья паршивая.
— Легко сказать: отомстить! — засмеялся Швейк. — Иной раз думаешь, что мстишь, а в конце концов страдает именно тот, которого избираешь, так сказать, орудием мести. Когда я несколько лет тому назад жил еще на Виноградах, у нас в первом этаже жил управляющий, а комнату у него снимал какой-то мелкий чиновник. Этот чиновник постоянно ходил в один кабачок на Крамериусовой улице и поругался там с одним господином, у которого где-то на Виноградах была лаборатория по исследованию мочи. Господин этот вообще ни о чем ином не говорил и не думал, кроме мочи, всегда носил с собой бутылочки с мочей и всем совал их под нос, чтобы и те дали ему сделать анализ мочи, потому что, мол, от такого анализа зависит счастье самого человека и его семьи и потому что это стоит так дешево, всего только шесть крон. Все, кто ходил в этот кабачок, в том числе трактирщик и его жена, дали сделать анализ мочи, и только наш чиновник не сдавался, хотя тот господин ходил за ним по пятам в уборную, а когда чиновник возвращался из уборной, он всегда озабоченно говорил: «Не знаю, господин Скорковский, но почему-то мне ваша моча не нравится. Помочитесь-ка вы вот в эту бутылочку, пока еще не поздно!» Наконец, он уломал его. Чиновнику это обошлось в шесть крон, а тот господин слегка сфальсифицировал [15] ему анализ, как он это всегда делал и с другими, не исключая кабатчика и его жены, которым он, между прочим, причинил немалый убыток тем, что всякий анализ сопровождался такими фразами, что это, мол, серьезный случай, что, мол, пить ничего кроме воды нельзя, что, мол, курить тоже нельзя, жениться тоже нельзя, и есть можно одни только овощи. Ну вот наш чиновник на того господина страшно обозлился, как и все другие, и избрал орудием своей мести
15
Подделал.
Тем временем Балоун о чем-то крепко задумался и, наконец, со страхом спросил:
— Дозвольте узнать, господин старший писарь, вы, стало быть, полагаете, что из-за войны с Италией нам будут выдавать меньшие порции?
— Это же ясно, как день, — ответил Ванек.
— Иисус, Мария! — воскликнул Балоун, подпер руками голову и тоскливо уселся в уголок.
Тем и закончились в этом вагоне дебаты по поводу вступления Италии в войну.
В штабном вагоне, в виду отсутствия знаменитого военного теоретика, кадета Биглера, разговор по поводу вступления Италии в войну и создавшегося в связи с этим стратегического положения был бы, вероятно, весьма скучным и вялым, если бы подпоручик Дуб из 3-й роты до известной степени не заменил Биглера.
Подпоручик Дуб в гражданской жизни был учителем в одной из чешских гимназий и всегда необычайно усердно проявлял свою лойяльность. Для письменных работ он всегда задавал своим ученикам тему из истории габсбургского дома. В младших классах воображение детей пугали император Максимилиан, который влез на какую-то скалу и не мог оттуда спуститься, Иосиф II в роли землепашца и Фердинанд Добрый. В старших классах темы были гораздо сложнее; так, например, для седьмого класса давалась тема: «Император Франц Иосиф I как покровитель наук и искусств». Сочинение на эту тему вызвало исключение одного семиклассника из гимназии без права поступления в какое-либо среднее учебное заведение в австро-венгерской монархии: он написал, что прекраснейшим деянием этого монарха была постройка моста императора Франца Иосифа в Праге.
Дуб всегда имел неукоснительное наблюдение за тем, чтобы все его ученики с воодушевлением пели официальный гимн в день рождения императора или подобные высокоторжественные праздники. В обществе его не любили, потому что было известно, что он доносит, куда следует, на своих коллег. В городе, где он преподавал, он был членом маленького кружка величайших дураков и оболтусов, куда входил он сам, начальник окружного управления и директор гимназии. В этом тесном кружке он научился политиканствовать с точки зрения австро-венгерской монархии. Вот и теперь он начал голосом и тоном заядлого педагога излагать свои воззрения.
— В конце концов, поведение Италии меня нисколько не удивило, — говорил он. — Я еще три месяца тому назад ожидал, что так будет. Не следует забывать, что Италия за последнее время, после своей победоносной войны с Турцией из-за Триполи [16] , весьма возгордилась. Кроме того, она сильно рассчитывает на свой флот и на настроение населения в нашей Береговой области и в Южном Тироле. Еще до войны мне пришлось говорить начальнику нашего окружного управления, что, по-моему, наше правительство напрасно придает слишком мало значения ирредентистскому [17] движению на Юге. Он вполне соглашался со мною, потому что всякий здравомыслящий человек, которому дорого сохранение единства нашей монархии, давно уже должен был понять, до чего мы можем довести дело, проявляя чрезмерную снисходительность по отношению к таким элементам. Я прекрасно помню, что два года тому назад я в разговоре с начальником окружного управления высказал и такое мнение, что Италия — это было во время Балканской войны, сразу после инцидента с нашим консулом Прохаской — только ждет ближайшего случая, чтобы предательски напасть на нас с тылу. А вот мы и дождались! — крикнул он таким голосом, точно с ним спорили, хотя все присутствовавшие кадровые офицеры отнеслись к речи этого пустомели «из штатских» с совершенным безразличием.
16
Итальянская война 1911—1912-г. за захват турецких владений в Северной Африке: Триполи и Киренаики.
17
Итальянское движение, направленное к захвату всех когда-либо принадлежавших Италии или населенных итальянцами земель.