Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Шрифт:
— А и куда ж вы путь держите, люди добрые?
Шишок, наступив под столом Ване на ногу, дескать, не встревай, отвечал:
— Да за грибами. Грибники мы…
— Ага, ага, ага, с балалайкой-то…
— А я как заиграю — так все грибы сбегаются, только знай собирай!
Повитуха усмехнулась, звучно прихлебнула чаю с блюдца и, бросив на Ваню быстрый взгляд, спросила:
— А… ты что ж? Из Житных будешь?
Шишок опять наступил Ване на ногу, но Ваня уж отвечал:
— Я Житный, ой! Ваня.
Шишок же в одно время с ним вякал:
— Какой там! Приблудный мальчишко-то…
— Ага, ага, ага! —
Поглядев на часы, она стала их выпроваживать, дескать, время уж позднее, им завтра рано подыматься, ей тоже… Но Шишок уходить не спешил, встал, перевернул балалайку со спины на брюхо, тренькнул-бренькнул и запел нарошливо тоненьким голоском:
С неба звёздочка упала Прямо к милому в штаны. Пусть бы всё там оторвало — Лишь бы не было войны!Ваня только глаза выкатил. А повитуха, игриво поводя бурлацкими плечами, подпела:
— Ох, ох, ох, ох!
Потом с балалайкой наперевес Шишок пошёл по дому, обнюхивая всё и обсматривая. Но тут старуха прямо взашей их стала выталкивать. Небось, заподозрила неладное, решил Ваня, дескать, а ну как на лихих людей напоролась, чего вынюхивают? А вдруг потом ножичек к горлу, и поминай как звали. Мальчик быстрёхонько выметнулся в сенцы, а Шишок всё что-то пререкался…
В сенцах на столике в углу Ваня увидел бикс — металлическую коробочку, в таком биксе в больнице шприцы кипятили, пока одноразовые не появились. Машинально он приоткрыл крышку — и в глаза ему бросились блестящие щипцы да крючья… Ваня поскорей приладил крышку на место и выскочил во двор. Следом выметнулся Шишок.
Перкун, не дождавшись их, давно спал — вверху, обхватив крепкими лапами балку. Ваня с Шишком устроились на сене, Шишок тут же захрапел, а Ване не спалось, наконец, повздыхав, заснул и он. Но проспал не долго: Перкун, висевший над самой Ваниной головой, по–разбойничьи заорал «ку-ка–ре–ку–у–у–у!». Тут деревенские петухи были с Перкуном в полном согласии: принялись вторить ему голосами и подголосками. Ваня не мог заснуть и подполз к проёму — наверное, до утра ещё далеко… Вдруг он увидел, как дверь избы открылась и из неё, как квашня, вывалилась повитуха, повозилась с замком, подёргала, крепко ли заперто, отворила ворота и выметнулась на улицу. Ваня посидел, подождал: старуха всё не возвращалась, махнул рукой — и пошёл досыпать.
И ещё несколько раз петух принимался кукарекать, Ваня каждый раз просыпался, долго не мог заснуть, а как только засыпал, тут-то опять раздавалось громоподобное «кукареку–у–у!» куриного бога, которое тут же подхватывалось простыми петухами. Нет, это было просто невыносимо! Шишок же спал как убитый.
Идти решили спозаранку, но Ваню никак не могли добудиться — наконец разбудили. Шишок долго ворчал, дескать, кто рано встаёт, тому бог даёт, а им теперь ничего не светит, учитывая, какое положение в небе занимает солнце. Ваня, косясь на безмятежно шагающего Перкуна, помалкивал. Теряевские куры и в этот день разбегались кто куда от сошедшего с небес повелителя. Поэтому шум, квохтанье, хлопанье крыльев, кудахтанье стояло такое, будто не петух вышагивает по деревне, а медведь.
Шишок, завидев открытое на сей раз сельпо, сказал:
— Припасы бы надо купить, путь ведь ещё не близкий, давай, хозяин, деньжуру, схожу куплю чего надо.
Ваня сунул руку в карман, обнаружил тыщу, отданную повитухе, и, уже не удивляясь этому, ни слова не говоря, вручил Шишку деньги и котомку. Дожидались Шишка в тени под берёзой, Ваня, воспользовавшись его отлучкой, попытался расспросить Перкуна про Валентину, — может, и петуху что-то известно про его мать, — но тот только ни к селу ни к городу просипел:
— Яйца курицу не учат, — видно, на него нашёл стих говорить поговорками. А может, он был под впечатлением от того, как его принимал куриный народ. Ваня вздохнул.
Шишок вернулся нагруженный, и наконец-то двинулись по дороге, ведущей в лес. Когда Ваня спустя какое-то время обернулся, от Теряева не осталось и помину.
Глава 13. Зачарованный лес
Дорога была едва заметная, поросшая травой, а лес обок пути сразу пошёл до того густой, что солнце не могло пробиться сквозь ольшаник, перемешанный с непролазным кустарником. Шли они, шли, дорожка всё сужалась. На развилке позадумались, потому что оба пути казались одинаково нехожеными, пошли направо — и после двух привалов обнаружили, что стёжка, поросшая бурьяном сначала по щиколотку, после по колено, а теперь и по пояс, незаметно кончилась, упёрлась в непролазный бурелом.
Шишок сплюнул:
— Вертаться надо. По левому пути пойдём.
— А кто должен знать дорогу, кто у нас командир? — спрашивал Перкун, он старался жаться поближе к Ване с Шишком, чувствуя себя явно не в своей тарелке.
— Я ведь не лешак, а домовик, — огрызался Шишок. — В избе я кажного таракана в лицо знаю. А в лесу… У Анфисы Гордеевны давненько не бывал, почитай, с сорок второго года… Может, тут новые дороги понаделали, кто их знает, нынешних теряевцев-то…
— А Василиса Гордеевна большие надежды на тебя возлагала, — говорила укоризненно птица.
— Шишок, — спросил тут Ваня, — а кроме Анфисы Гордеевны, сестёр у бабушки, или там братьев, не было?
— Как не было! Были. Их четыре сестры всего: старшая Раиса, после Анфиса, потом наша Василиса, да ещё Ульяна. В Буранове, помнится, изба у них хорошая стояла — пятистенка. Гордей-то Ефремович — отец, сурьёзный был мужик, хозяйственный.
— А где эти — Раиса с Ульяной?
— А и кто ж их знает! Раиса вроде в Москве жила, она за бурановского кузнеца взамуж вышла, да и уехала с ним, до войны еще. А про Ульянку врать не буду — не знаю, где она, что с ней…
— А бабушка ничегошеньки ни про кого не рассказывала, — проговорил укоризненно Ваня.
— Дак язык свой Василиса Гордеевна на привязи держит — смолоду скрытная была. Серафим-то Петрович, хозяин мой прежний, сначала ведь на Ульяну глаз положил, та больно ласковая была, в самое сердце дыру проюлит. А Василиса дорогу-то сестре и перебежала…
— Вот как! — удивился Ваня.
— Да–а… И достался мой хозяин Василисе, а Ульяна уж так-то переживала! Да, хозяин, рысь пестра снаружи, а человек изнутри…