Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Шрифт:
Возле выхода из метро купили на чудом уцелевшие после чистки карманов деньги пирожки с капустой и поужинали, а заодно и позавтракали–пообедали. Пирожки были, конечно, не такие, как дома, у бабушки Василисы Гордеевны, но пустое брюхо и таким было радо–радёхонько.
Шли вдоль какой-то очереди, которая растянулась, несмотря на стужу, на два квартала. Это была женская очередь, редко какой мужчина попадался в этой толчее, и притом очередь молодая, пожилых в ней никого не было.
— Чё дают, девоньки? За чем стоим? — поинтересовался Шишок. — Уж не кавалеров ли раздают? А может, и я сгожусь?
Девоньки — одни отворачивались, прятали надменные личики в воротники, а другие отвечали, дескать, на конкурс красоты запись идёт, вот и стоим.
— Это что же — всё красавицы? — спросил Перкун.
— Не сказал бы, — пожал плечами Шишок, — что-то больно тощи. Ровно блокадницы ленинградские.
— Зато раскрашены, как писанки [82] к пасхальному дню, — не то одобрил, не то осудил петух и вдруг закудахтал: — Да тут половина в пух и прах разодета!
82
Писанка– расписанное яйцо. [Ред.]
Ваня пригляделся: и вправду, многие были в китайских пуховиках, из которых ветер выбивал пух, ровно снег из тучи. Чтоб утешить Перкуна, он сообщил:
— Перо, да это же не наш пух, китайский…
Но Перкун надулся и предложил перейти на другую сторону улицы, дескать, что ж, китайские куры — не куры, что ли… Ваня старался думать о чём угодно, только не о том, что ждёт их впереди… Не верилось ему, что мамка его окажется здесь. Ведь сколько раз они ошибались… Мчатся за ней по следу, а след уж давно простыл…
А Шишок твёрдо надеялся застать Валентину Житную на этом соревновании красавиц, он говорил:
— Вот чует моё сердце, что она здесь, и левая нога о том же гуторит. Сейчас добудем мел — и домой! Окрутимся — и поминай нас как звали! Пускай они тут чё хотят, то и воротят! Нет, таковская жизнь не по мне, хозяин. Хочу домой, в подполье! Когда с немцем воевали, одно дело, там всё было ясно, а это что? Ох, не глядели бы глаза! Сам чёрт тут ногу сломит, не то что бедный домовик. Домой, домой хочу, ажно завыть хочется, как Ярчуку лешаковскому. Больше ни в жизнь носа наружу не высуну… Уж вы как хотите с Василисой Гордеевной… Тяжко мне, ох тяжко!
Подошли к зданию дома культуры, здесь поток девушек разливался озером и, вновь превратившись в ручеёк, втекал в узенькую дверь. Шишок попытался прорваться в дом, но был в тычки вытолкан красавицами, кто-то так ему заехал острым локотком в брюхо, что он заойкал и пополам переломился. Дескать, это не локоть, а вострая пика — таким-то оружием только с неприятелем воевать. Зато девушки объяснили, что здесь находится чёрный ход, запись тут идёт на следующий конкурс, а нынешний уж начался, главный вход на той стороне, обойти надо дом-то.
У парадного входа обнаружилась широкая лестница, колонны и афиша, на которой была намалёвана красавица в купальнике. Шишок смачно сплюнул. Денег на билеты у них не было, времени, чтоб заработать в переходе, — тоже, даже шишек на ветке не осталось, все использовали. А на контроле стояла серьёзная тётенька, Шишок даже головой покачал и шепнул Ване:
— Настоящая богатырка, в другое-то время не упустил бы случая присоседиться к такой. А нынче недосуг…
Богатырка перед самым их носом собиралась захлопнуть двери, потому что конкурс уже шёл полным ходом, даже сюда было слыхать. Но Шишок с выражением такого неподдельного, такого искреннего восторга смотрел на контролёршу, что та не устояла и ворчливо спросила:
— А вы чего ж не проходите? Шалавы уж там, по подиму ходют, костями гремят, мослы кажут.
— Да не больно-то интересно на такое смотреть, — отвечал Шишок, не сводя восторженного взгляда с богатырки, и вдруг неожиданно для всех, в том числе для себя, сказал правду: — Да вот мать ищем этого парнишки, — кивнул на Ваню, — думаем, где-то там она, среди шалав этих…
Богатырка воскликнула:
— Как так — ищете?! Почему?
Шишок, раз начав, решил, видать, продолжать:
— Бросила она его в младенчестве. Вот на след напали. Приехали в столицу из дальнего далёка. Чего–чего только в этой Москве проклятой не натерпелись. Менты у нас деньги вытащили…
Богатырка только глаза выпучила при последних словах.
— Идите! — Без лишних слов контролёрша распахнула двери в светлый зал. Видать, решила, что так-то по–дурацки врать никто не станет.
Шишок даже прослезился, Перкун галантно клюнул богатырку в руку, а Ваня и не знал, то ли радоваться, то ли нет. По–прежнему не верилось ему, что мамка может быть здесь… Но все скорёхонько вбежали в тепло. Тут слёзы у Шишка мгновенно высохли, он деловито потащил всех за собой, как вроде уж бывал тут. Да не в зал, откуда слышалась музыка, а в обход, к каким-то потайным дверям.
— Ты почему тут всё знаешь? — спросил Ваня.
— Дом же это, — отвечал, пожимая плечами, домовик. — Хоть и не жилой, хоть и неуклюжий, а всё дом. Да ещё и старый, я в таких всё как есть чую.
Открывают дверь: в глаза бросилась девушка, сидящая у поясного зеркала, глаза подмалёвывает, а к запястью круглая картонка привязана с номером 1. И в комнате полно ещё девушек, мелькают голые спины, длинные ноги, у некоторых халаты наброшены на плечи, и все девушки под номерами. У Вани в глазах зарябило от красивых лиц — неужто и его мамка здесь… А Шишок с места в карьер спрашивает:
— Эй, голоногие, а где тут Валька Житная?
Одна из девушек оборачивается и с брюзгливой миной отвечает:
— На сцене она…
Друзья переглянулись. Шишок вперёд побежал, с балалайкой наперевес, Перкун, хлопая крыльями, — за ним, а Ваня приотстал — ноги не шли, как вроде во второй раз лешаки осудили его стать деревянным ваней… Когда мальчик на негнущихся ногах подошёл к кулисам, к выходу на сцену, где кроме них толпились какие-то люди, он уже мало что понимал. Из-за взрослых ничего было не видать, и он чуть на сцену не выскочил, но кто-то поймал его за хвост пальтишки и втянул назад. Шишок тут подставил шею, и Ваня взлез домовику на плечи, а тот ещё и в первый ряд протолкнулся. И стало видно, что там, на освещённом пятачке…