Похождения Вани Житного, или Волшебный мел
Шрифт:
— Брешешь, курва! — подскочил к ней Шишок и собрался как следует встряхнуть, но Ваня опередил его и заслонил собой:
— Не тронь мамку!
Повисла тишина. Валентина медленно отвернулась от зеркала, встала, повернула Ваню к себе — и уставилась в его лицо долгим ищущим взглядом. Шишок остыл, жар из его глаз вышел. Соня затрясла воздушным платьем, висящим на плечиках, дескать, надевать пора. Перкун заговорил по–куриному, полувопросительно: ко–ко–ко–ко?.. Несколько бесконечных мгновений Ваня ощущал на своих плечах её теплые руки, близко–близко видел её глаза, которые пытливо всматривались в него. И вдруг она отпустила его — и всё кончилось. Она вернулась к своему зеркалу.
— Кто это? — спросила Валентина, кивая на Ваню.
Шишок захохотал и ответил:
— Кто-кто?! Дед Пихто! Его лицо-то у меня, его — в старости. Так что, Валентина, это мой нынешний хозяин, а твой сынок… Ваня.
— У меня… нет сына, — сказала она. — И дочери тоже нет. Разве ты не знаешь, Шишок, за что меня прокляла матушка-то… И вообще, мне только восемнадцать лет! Разве у девушки восемнадцати лет может быть такой сын… Сколько лет-то тебе, Ваня?
— Девять, — отвечал он.
— Девять… Нет, Шишок, не может у юной девушки быть сын девяти лет…
— Да ладно врать-то! А то я не знаю, сколь тебе лет: тридцать восемь, и ещё четыре месяца сверху. Что ж, не помню я, что ль, когда ты родилась?! Десять лет после войны ждали в семье ребёночка, и дождались… Когда Василиса Гордеевна заснёт ночью возле зыбки-то, так я тебя караулил. И днём иной раз нянькался, когда хозяева из дома выйдут, мохнатой лапой щекотал, хохочешь, бывало, ажно заливаешься…
— Ладно, ладно, Шишок… Это всё прошло, не вороши. Я… много раз начинала жизнь заново, кажется, в этот раз наконец-то удачно. Всё, что было в прошлом, я забыла. Всё, всё, Шишок, забыла. У меня нет прошлого. Мне восемнадцать, могу паспорт показать. Жалею только, что имя, отчество и фамилию не сменила заодно с возрастом… А то бы шиш вы меня нашли! Но знаешь ведь, как я тятеньку любила… Валентина Серафимовна Житная — его отчество-то да фамилия у меня. Это мать съела батю, ушёл в могилу раньше времени. Поедом [83] ела. А как отец умер, за меня принялась…
83
Поедом есть– изводить попрёками, бранью. [Ред.]
— Ой, Валентина, не то ты говоришь… Жена да муж — змея да уж… Разве ж я не знаю, как оно было…
— Да что ты знаешь! Редко когда высунешь нос из своего подполья. Ты не знаешь, какая она… Слова поперёк не скажи… То не делай, туда не ходи… И на всё её воля. Ну что я ей сделала?! Ну за что она меня прокляла?! — Валентина залилась слезами, спрятав лицо в ладонях, а когда отвела руки, в зеркале отразилось лицо в разводах краски, так что глухня Соня, схватившись за голову, принялась стирать подтёки, одновременно грозя Шишку пальцем.
— Все, все так поступают, ни одна женщина без этого не обошлась!.. — кричала Валентина. — Ну что мне, кучу детей надо было плодить не поймёшь от кого?.. И сидеть, как она, на печке, на 3–й Земледельческой улице?.. Может, за Кольку Лабоду, одноклассничка, замуж идти? За алкаша? Ну за кого мне там было замуж выходить?
— Конечно, надо было пытаться женатого от живой жены увести… А после остаться на бобах — без мужа да с пузом… Да бегом к тётеньке, где по деревням можно подходящую бабушку найти, чтоб чикнула ребёночка-то…
— Всё, Шишок, ничего не хочу слышать! Я всё забыла! Хотя тётенька-то, в отличие от матушки, всегда ко мне добра была! Знала, что мне нужно! Предрекала большое будущее! Вот кто прав-то оказался… А не мать–вещунья! Только и знала, что каркала! Всё, всё — ничего не помню, прошлого нет! Мне — всего восемнадцать. Слишком дорогую цену, Шишок, я заплатила, чтоб отказаться от своей судьбы. Возврата нет. Да и проклята я — нет мне пути в родной дом. Мне сейчас корону дадут, стану я «Красой России» — потом, глядишь, «Мисс мира», и настанет для меня совсем другая жизнь…
— Да ведь не сразу прокляла тебя Василиса Гордеевна-то, не в восемнадцать же лет!.. Сколько ты после-то наворотила! Не одного ведь ребёночка-то чикнула…
— Замолчи! — заорала она, зеркальное лицо её исказилось и стало ужасным.
Ваня сжался на тахте. Гребень Перкуна наливался алой кровью. И тут из-за ширмы, перегородившей комнату, выбежала девушка под номером 1 — Солохина, метнулась в дверь и из коридора уже закричала:
— Я всё слышала! Ну, старая кошёлка, погоди!
Валентина застыла в зеркале с искажённым лицом, Шишок чесал в голове, петух кудахтал, а глухня Соня опять трясла платьем царевны, дескать, наряжаться пора. Валентина обернулась к Шишку и закричала, брызгая слюной:
— Это всё ты! Это всё из-за тебя! Это всё вы виноваты!
А в дверь уже вваливалась толпа пронумерованных девушек с криками:
— Гримёрка ей отдельная…
— Визажистка персональная…
— Спонсор — Ворон Воронович…
— А сама-то… Старая карга!
Валентина поднялась с кресла и так поглядела на девиц, что их как ветром сдуло, повизгивали где-то далеко в коридоре.
— Вот и видать теперь, чья ты дочь… — сказал Шишок. — Василиса-то Гордеевна тоже бы не спустила кобылам… — и потихоньку спросил у Вани, кто такой спонсор. Ваня объяснил, как понимал.
— Ворон Воронович? — спрашивал тем временем петух. — Спонсор — птица?
— Да, очень важная птица. Нефтяной магнат, — устало сказала Валентина. Она сидела с опущенной головой и в зеркало больше не глядела.
— Вот, учись, Перкун, — произнёс насмешливо Шишок, — простой ворон, а вишь, как высоко взлетел… Подземные недра к лапам прибрал…
— Я бы сказал, глубоко заполз, — уточнил петух. — Не птица, а какой-то крот…
— Это же надо! — продолжал Шишок. — Чёрную кровь из земли сосёт — и красавиц спонсирует…
— Виктор Викторович его зовут, — поднялась со своего места Валентина. — А фамилия — Воронений. Это мы его Вороном Вороновичем окрестили. А вот, кажется, и он… Что ж, видать, это конец…
Действительно, дверь с треском распахнулась — и прибыл Ворон Воронович собственной персоной. Он оказался маленьким, упитанным и чернявым, как и положено ворону, но с залысинами. Между чёрными глазками торчит внушительный вороний клюв.
За Вороном возвышались двое из ларца, одинаковых с лица, явно не знавших, куда девать пустые руки. Просовывались в дверь вновь осмелевшие нумерантки. Как пробка, выскочил откуда-то конферансье. И — лезла вперед Солохина: «Пропустите, да пропустите же!» Протиснулась — и, победоносная, стала рядом с магнатом. Ворон Воронович оказался Солохиной до подмышек.