Раскол материкаВо мне бушуетДопотопной памятью,Пифическим экстазомОракула Дельфийского.Извергаясь от гневаБога ветхозаветного,Ты, umbilicus orbis terrarum, Воспроизвела расщеплениеЯдра спазмом вулканическим,Словно континентально вкусилаЛетальную дозу гептила.С тех пор, с времён первых жрицГеры Агросской, я гекзаметромСуждена провозглашать содержаниеТеогоний, каталогов богинь,Кораблей, инвентарейАнтебеллума Посейдонова.И через Геракловы столпыВспоминать скольжениеСкифских и финикийских судов,Плавно протекавших из ТавридыДо Перу и курганов долинМиссисипи, и обратно вдоль Иберии.Кипарисовое дерево, смола.На борту ковчега в курильницахМирт, тростник, и кедр.Полубоги, в своё времяИмевшие общие трапезы и ложаС богами, осквернив demos,Погрузили тебя в пучину.Из недр земли градом грязьПрошлась по небесам, свергнувВсеми четырьмя стихиямиДесять царств Атлантических,Семирамидовы сады, яблони Гесперид…Все семь рек вышли из русл своих,Mare tenebrosum проглотило сушу,Запечатлев себя в осколках орихалка.Патросский мрамор, эдды,Клинописные записи халдеев,Ацтекский
кодекс ЧималпопокаСвидетельствуют о грохотеТвоего расколотого позвоночникаОт утёсов вдоль моря до хребтаАппалачских гор. В мистерияхПоражение золотого векаВспыхивает девичьими румянцами Самиянок пожертвовавших Свои волосы святилищу Геры, Во сне мечтавших о Кроносе. Мне давно приписывают Гиперборейское происхождение. Мои предсказания испокон Веков возводили в строфы Пять писцов, прямых потомков Девкалиона. Искупавшись В кастальских водах, с лавровым Листом во рту, я предсказываю Будущее прошлому, прошлое Будущему над дымящими Останками Пифона, возникшего Из твоей слизи потопной. Пока наконец сама не скончаюсь Я в собственном прогнозе Извержения Везувия в 1737 году.
5
Перевод стихотворения «Атлантиде», опубликовано как «Elegy to Atlantis», в Антологии современной русской женской поэзии (2005 г. в США), под редакцией Валентины Полухиной и Д.Вайсбортом, «An Anthology of Contemporary Russian Women Poets», by Valentina Polukhina, ed., Daniel Weissbort, ed., University of Iowa Press, 2005.
Илье муромцу
Моя мечта прильнутьК твоим мощамИ диву датьсяЧудом через патинуПещерную в дали, близи.Я же Феврония безПетра, он не успелРодиться, ибоРодня его расстрелянаБыла указом Ленина.И нету, нету жениховТаким, как я, прокаженным.Узри мя из кельи гробовой!Я тоже муромской былаОднажды суженой.В наречии нынешнем нет словКрылатых обращенияК таким богатырям как ты,О вещий Муромец Илья,Встань предо мной…Нет, нет прости мяРбу Бжiю. Не та редакцияЖития, иль памятьИзменяет. И всё же забредуСквозь тьму веков к тебе я.Каким путём? Чрез сушуили море, не важно как идти.Покров полей присмотрит.Подскажет окрыленныйЭкспедитор снов.Прискакать ли мне на аргамаке?Нет, отпустите мя в ладьеПо текущей воде со своимРаскольничьим инвентарём:Книги без корешков, иконы.Пока не уткнусь носом в правыйБерег Днепра, где купола бес-Конечно сражаются с родинойМать, переливавшись скифскимЗолотом и перезвоном древним.И вот вдоль каменной стены бреду,Я, грешница, (имярек),Помазанница Бжiя,Овечка безнадёжная.До трёх колодцев доползти бы…Никто себе не представляет,Как трудно призракам брести.Никто не понимает, что плотьОграждает. Свеча одна пылает,По всем углам гуляют.Спускаюсь я к тебе, однаС иноком. Вот летописецНестор. Тут рядом молодаяИгуменья Ефросиния, тёзкаВ святости. Ах Муромец, где ты?Вблизи дали меня шатаетИ сквозит, слезою я догораюВосковой, нетленностьМощей листая призрачностью.Двенадцать братьев греков,Сильвестр, Макарий, ОнуфрийМолчаливый, святомученикИоанн, сын варяга Феодора,Преподобный Илья из городаМурома. Блажен муж!Мой шаг невесомо бесстрашен,Мне нет кому оглянуться.У двери КрестовоздвиженскойПьют воду из медного крестаМарка гробокопателя.Да закупорьте меняФарисеи муромские, нарекшиеМя Сивиллой Кумайской.И пускай отправят эту бутыльК тебе, Илье, за пазуху.На веки веков…
Kotam
Я верчусь по квартире своей,Как Фрея в колеснице, запряженнаяДвумя котами полукровками.Они мой полёт уравновешивают,И с талисманами составляютОтменную команду охранниковМоей персоны. В извечном конфликтеС домовым, они устраиваютПартизанские засады, хлеб иЗрелище, каждую ночьПревращают в вальпургиеву,По коридору бегают антилопы,Оборотни гоняют тени до утра.Все пращуры всех чёрных котов гладко-Шерстных – потомки пиратскихПроводников в море. ИмиБлагословляли новые кораблиВ день первого плавания.В сражениях устричных войнКоты успевали своими хвостамиМахнуть в камыши, питаться скумбрией,Встречаться с полукровками, размножаться…Патрикеевич, я так стараласьНазвать тебя Васькой, но твойЗаступник ирландский опозналВ тебе родного кельта, заброшенногоПроизволом судьбы на те же берегаПиратские материка Колумба.Ты пахнешь тиной, водорослями,Тряпками прошлого века из ларцаСо дна пролива мыса Чарльза.Ты чураешься всех водныхПерекрёстков. Земных иВоздушных тоже. Тебя лешийВодил по новым землямВо всех предыдущих инкарнациях.И вот ты оказался в Евразии.Где, тихо, фу, нельзя, хороший —Наш изысканный лексикон, на чтоТы мне мерф, мура, мррр, макао, ноНикаких мяу. А я тебе, где Киска?От умиления, ты садишься на задниеЛапки и молишься во все стороны.Никто глазам не верит. Твои восемьКельтских кг лоснятся чёрной шубой.По утрам ты меня то выгоняешь,То провожаешь. Уставшего послеМоих выходных, тебя раздражаетНепредсказуемость моего сна.То бесконечные сборы с гонкой,То не вылезаю из постели.То гостей сама провожаю.Всю неделю ты меня опережаешьВ сложной шахматной волокитеХодов по жилплощадной доске.От постели до ванной до кухниДо холодильника, вокруг стола,Под столом, в углу, к балкону,К аквариумам номер один и два.Нахально, патриархально ты считаешь,Что я всегда должна быть вездеОдновременно. Безумный макао!Исходит из алого рта, обрамленногоУсатой чернотой меха твоего.И вот собравшись наконецПод твоим напутствующим взоромЯ с тобой каждый будний день прощаюсьНа одну твою неделю. В выходныеТвои попытки продлить рутинуЗаканчиваются тапкою по башке.Убедившись, что провожать нетСмысла, ты смиряешься, расстилаешьсяВ длину вдоль изголовья нашего.Весь день тебе снятся рыбы,Сонные, толстые сомы в проруби.Вторая полукровка, серая, безЫмянная киска, твоя племянница.Ты помогал приниматьРоды у Дуньки. Их былоТрое, серая, первая, от потомкаЧеширского кота. Второй, твойЧёрный плод катавасии ночной.Третья трёхцветная ничья.Мы их не называли, а отдавали.Серую я прятала в ведре. Кис-Кис с приплюснутым носиком,Розовыми пятками, вся в дымке.Ты с ними ложился к Дуньке,Припадал к соскам. По тебеОни бегали, как по Арарату древнему.Лениво присматриваясь за ними,Ты облизывался и засыпал носомУткнувшись в Дуню. Она смиряласьПока лапу не раздавила машина,Во время её редких вылазокНа свободу. После реабилитацииДунька сбежала навсегда. С тех порЯ вас научила друг другаИскать, находить, приводить.Серая претендует на происхождениеОт кошек Марии Антуанэтты, кот. их отправилаНа корабле в новый свет, в предвкушенииРеволюции. Их привезли, свелиС туземцами дикими, и voila,Полукровка моя с аристократическимиЗамашками. Инстинкт всё проситсяНаружу, половить пузырьки в луже,Белку за хвост притащить, чайкуПодразнить рыбой свежей.Но осанка, о осанка, как будтоНе в бело-мусорских дворахБыла зачата, а в персидских,Ради развлечения султана.Тебе особенно не нравитсяСлово нельзя, понимаешь егоКак некий ахтунг германский.И всякий раз отворачиваешьсяС презрением, брезгливо усамиЗадев руку, кормящую тебя.Треугольником мы парим изСкандинавских былин вЕгипетские, приземлившисьМы откапываем в пескахМираж храма Баст, богиниКотов. В нашей общей типоГрафии пространство замыкаетсяВоображением кошачьего хвоста. Египетскую марку поменяв на Питерскую, мы как вкопанные Срастаемся с булыжником, Два сфинкса с лицом Аменхотепа II, А между ними каменная скифская баба.
Ангелу-хранителю
Ты в горнице бывало осенялМеня крестным знамением.Излучение света исходилоСпиралью, розой ветров,Изгоняя сквозняк этотВечный сквозняк агностиков.ПрестоположениеНад замкнутым пространствомТвоим ореолом души моейПроступалоПневматическим знаком.Ты сошедшийС византийских антиминсовБыл свидетелемИзменения течений рек,Обхождения алтаря во храме,Сугубого величанияНа трегубоеОкончательное молчание.Святу месту пусто…Пустозерск, Соловки, осквернённыеВоробьями птахами фарисейскими,Животворящее, нерукотворноеОтменив не собором, а Стоглавом,Вопреки апостольским канонам.Иногда тебе приходится покидатьНас смертных ради ХристаРади мытарства неизбежного.Хворь свою дониматьХлыстовством.Ты меня не предохранил однаждыИбо молитва ещё не воплотиласьВо слово и не взошлаС моих младенческих уст…И проклятье троекратного родаС моим именем повторилось.Пришлось туркам анатольскимМои щёки общипать до синяковПротив сглаза и порчи.Скарабеями меня нарядили.Вокруг шеи трёхлетнейНавесили синий глаз.Отвезли меня в Помпеи, Лурд,И наконец в Эфес, гдеПлаточек возле колодцаДевы Марии освятилиИ приложили к устамБезмолвным в раскаянии.А сейчас ты усердно следишьЗа моим дыханием во время сна.Пневма моя всех волнует:Котов, домового, тебя.По очереди все пытаютсяРазбудить меня.Коты кричат, и мне снится,Что они подбросили котёнка.Сама-то я затаила дыхание где-тоДалеко от себя, парящая.Грудь вся трещит как ледянаяКора. Домовой не находитСебе места, меня пытаетсяНасильно вывести из поту-Сторонних хождений. ИТолько ты находишь ту словеснуюОтдушину, путём которойВозвращаешь меня в кунсткамеруЧерез сон мой причитая: поп,Попадья, по-подъём, попПопадья, по-подъём, поПодъём, по-подъём. В попад.Киев, 13 января – 13 февраля, 2000
Белый шум
С утробой медноюВерблюд,Тебя ваял потомок Чингис-Хана. Велимир Хлебников, «Испаганский Верблюд»
Море уронов: игра слов по поводу легенды о древнем китайском поэте Ли-Хэ (Ли Чан-цзи), который записывал свои короткие стихи, kuei-ts'ai, на маленьких клочках бумаги, будучи верхом на своей лошади. Каждый клочок бумаги он бросал (ронял) в черный мешочек с вышивкой, из этих клочков он каждый вечер составлял стихи.
Миновав, олименела.Маргинальность заставыО-чур-евшей мяЗаставила гекзаметромОвладеть на перекладных.Sic transit mundi.Необъятная целина распороласьПод грузом легионов с гонцами.Стремглав раскидали ониВехами ландшафты, проПитанные вражеской кровью.Плоды перепутьев ажИзвергами извиваются.Аксиома язычестваСбившихся с путей.
Урон метафизический
Physica, metaphysica, В начале же бэаше Слово!Урон на моём глазуПоглощает пепел, мощиСтрастотерпцев немощных,Неутолима моя печаль.
Урон прародины
L'ivresse de la livrette Отождествляется однако.Перлами до рыл,Сагапо эллинской стопой…След простыл лжеспаса,Грят прикол такой-сякой.Ну а я и так всё знаю.Итак, итак, итак.Речитативом недочитавших.Итака! Представляешь? Прицел.От священной лани к Ифегении —Шаг до жертвоприношения.Бо, бельмо ты моё одноокое.Раб Бжiй бузину бухающийВзгляд жрёт автоматом, матомВыпь изящную, пусть.Стрелки мотострелковойСпятили по циферблату мостовой.Алчность алого покроваБеспредельна. Степь ажВспыхивает огнями макавейскими.Utilitas без venustas, стазисОбречения. Люмпен ракомПеред картофелем преклоняется.Пистис, фидес, агапэ, каритасНа фоне Афона (парентетично)Сгустилось черное монашество.Хронометром не пересчитаешьС Юлия на Григорий. Хо! МыВне времени! Одно про-Странство. Из зоны никакНе выкарабкаться ежелиМумию непогребеннуюНе передать земле с пухомБерендеевыми посланникамиСтарый стиль на новый переводя.
Урон исхода
Затянулась грамматика места,Спряжением застегнув память.Откроешь? Включу. Сгорела. Доста-Ну сбежавшую по рту ртутьРетроградно разместившись понеВоле, nolens, volens. Sui generis сутьПарадигмы сдвигнулась огне-Устойчивостью своею, опередив себя.Не мне клятвами спрягаться. Не мне.Онемевшей до потери сознания Психее,Утратившей опору за счет проблеска,Снится постамент рукотворной ахинеи.Что за? Ахинея? Катастерион отпрыскаБудущего урона. От троянской войны —Дни считанные. Из меламподии страницаВырвалась развернувшись одни-Ми местоимениями. Он её, она евоного.Terza rima урона исхода родни.
Урон Ли Бо
О бездонность орбитыЭнтропично посягающая наЛоно ока моего из-под ила.
Урон знамён
Изуродованной юродивойСклоняюсь я по небосклонуНа рубеже двух столетий,Через раз задыхаясь.Это не сон и не мечтаА дикое Триполье степное,Лесное, меж полыньюИ ковылем. Паде ницСреди августовских подсолнухов,Я шатаюсь по грядкам,Окутанными тлёй.Урбанизм Нового СветаЗа моей спиной. Нет ничегоПредсказуемее туземскихПредпосылок по поводуМаргинальности моей.И право, зачем я так пруПротив теченияСо своим раскольничьимИнвентарём к изуверам,Обрядом ковыляя в пустыне.As quixotic as the Don.Падишаха парадигмаТического сдвига моегоИ мне не уразуметь. Смеркается.По земле ползут знаки и знамёна.Три затмения за один месяц.Воркует рать за ратьюСвоими боевыми замысламиВ исполнении уронов младых.
Урон эсхатологического подъема
Мои речения устья рвут,Твои – плывут.Слева направо,На переправуРвёмся речами,Да невдомёк.То не звезда с звездою,Говорят. А лаконичностьЭкстаза что ли,ЭпистатичностьГена к генуДрева жизни.Словом Единородным мыВ прообразы вникаем,А в венах наши словесаРыдают от переграды:Плоть, вплоть до концаСтрастной недели.По Пилатову писаниюИсписано неким Горацием,Coelum non animum mutantQui trans mare currunt…Мои шкуры сохнут на дворе.О Господи! Окропи мя иссопом!Киев, август-сентябрь 2000 г.