Поиск-87: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Мастер встал, собираясь уходить навсегда.
— Конечно, не бывает, — спокойно ответил он. — Слишком безумно было бы выдумывать, что такая, совсем другая орда когда-нибудь могла бы появиться. Но иногда… хотя бы урывками… Ведь когда ты разрисовывал меня ради спасения моего — ведь хотя бы эти мгновения мы принадлежали одной орде, которой нет места под Огненной Рыбой, — принадлежали орде Человека? Ведь правда?
Я потерянно ответил:
— Не знаю.
Он начал удаляться, становясь все больше и больше в моем сердце. Старец-второй подошел ко мне и встал рядом, тряся ехидной бороденкой.
— Куда уходит этот наш сородич? — спросил он. Я не знал, как ответить, и молчал. Старец вздохнул и продолжал:
— Видно, приближаются последние времена. Связанный, беспомощный враг вдруг исчезает, а вместо него возникает неизвестный родственник. Может ли это быть? Хотели принести в жертву неизвестного врага — и вдруг отправили к Предкам лучшего из лучших. Как это могло случиться? И вот неизвестный сородич уходит неизвестно куда, и непонятно, сородич ли он… Всплеснем же руками и посвищем сокрушенно губами! Но не для этого я подошел к тебе. Старцы извещают тебя: ты станешь мужчиной и охотником сейчас же, потому что твой подвиг в уговорении Предка равен празднику посвящения. — Внезапно Старец положил свою маленькую лапку мне на плечо. — И не горюй, что орда премудрая избрала не тебя для дара Предкам. Все-таки Младостарец — самый мощный и прекрасный среди всех людей. Может, в следующий раз тебе повезет больше.
— Я уже не горюю, — ответил я.
Александр Ефремов
АЛГОРИТМ
Повесть
Алгоритм (лат. algorithmi, от арабского имени узбекского математика 9 в. аль-Хорезми) — совокупность правил, определяющих эффективную процедуру решения любой задачи из некоторого заданного класса задач.
Эта улица сохранила свое дореволюционное название. Такое удалось мало каким улицам Татищевска. Лет шестьдесят назад, когда волна переименований только поднималась, улиц в уездном городке было немного, и почти все они послужили делу воплощения революционной символики. А потом пришли пятилетки с первыми стахановцами и война, в которой многие жители города стали героями, а новые улицы строились медленно, и все чаще на старых домах появлялись новые таблички, призванные увековечить память людей замечательных. А эту улицу, видимо, считали для увековечивания никак не подходящей. И, благо в старом ее названии не таилось никакой крамолы, она сохранила не только строения, возникшие полтора века назад, но и название свое. Улица называлась — «Веселая». Когда-то на ней, пересекающей гущу рабочей слободки, гудели ежевечерне кабачки. Полутораэтажные дома с каменным цоколем, наличниками — раньше резными и нарядными, а теперь прогнившими и разваливающимися вдоль древесных волокон — тесно зажали булыжную мостовую своими асимметричными фасадами.
Солнечным утром, когда протянувшиеся вдоль улицы тени закрашивают на стенах проплешины обвалившейся штукатурки, а крутые крыши и листья на верхних ветвях тополей блестят, словно покрытые нитроэмалью, улица Веселая выглядит живописно и вполне годится для съемок исторического фильма. Но сейчас стояла ночь, к тому же безлунная, и Сергей старался пройти улицу Веселую поскорее. Он шел один, а звук его шагов бежал перед ним. Фонарные столбы стояли редко, гораздо реже, чем тополя, изуродованные ежегодными подрезками, но все же достаточно густые, чтобы сплошняком затенить тротуар.
Темнота в сочетании с разноголосым эхом шагов была неприятна. Сергей не трусил, он не верил в дежурные россказни о стаях хулиганов, бродящих по ночному городу, но идти по мрачной Веселой улице было неприятно, и он напрягся, готовясь к осложнениям, когда из темноты навстречу ему выплыли несколько силуэтов. Он чуть прибавил шаг, чтобы разойтись со встречной группой под фонарем. Свет не мог обезопасить его, он это понимал, но все-таки поторопился войти в светлое пятно. Встречные тоже вышли из тьмы, и Сергей почувствовал, как в животе, чуть выше солнечного сплетения, стало что-то быстро-быстро раскручиваться, и он удивился даже, поняв, что успел испугаться.
— Сергей Батькович, вы ли это?
— Я, и рад приветствовать вас после столь долгой разлуки, товарищ Катин.
— Совершаете вечерний променад?
— Никак нет-с, я здесь вояжем.
— О, безусловно, от прекрасной дамы?
— Скромность не позволяет мне ответить на ваш вопрос, сударь.
Та штука в животе наконец раскрутилась, и оживление спало. И дальше Сергей спросил уже безо всякой галантерейности:
— А вы откуда?
— Это же наш район, — ответил Катин. — Патрулируем.
В нем было сантиметров сто восемьдесят, Сергей был лишь чуть-чуть ниже, но Вадим смотрел сейчас на Сергея сверху вниз. Не оскорбительно, а так, как смотрит хозяин, пуская в дом иззябшего путника. Он, Вадим Катин, чувствовал себя здесь хозяином, на улице Веселой и в ее дворах, и еще на трех или четырех улицах. Он был командиром оперативного комсомольского отряда — ОКО — и очень этим гордился. Он стал командиром недавно, когда прежний ушел на диплом; а прежний был крепкий парень, заработавший даже медаль «За отличную службу по охране общественного порядка». И, как часто бывает, с уходом командира отряд начал разваливаться, но Вадим сумел найти новых ребят, кому бы нравилось это хлопотное дело. И сейчас, патрулируя ночную улицу, он радовался, что его команды выполняются и никто не предлагает сократить маршрут, хоть и выходили они уже свое время. На улицах было тихо, но Вадим чувствовал себя готовым к погоням и схваткам, и это чувство готовности радовало. А теперь он обрадовался и тому еще, что повстречался сокурсник, который может увидеть его в деле и оценить.
Поэтому он предложил Сергею:
— Пошли с нами. Мы еще круг сделаем и сдаем дежурство. В отделе есть автобус, нас до Молодежной добросит. Ты ведь где-то там живешь?
— Где-то там, — не стал уточнять Сергей.
Он не торопился домой, тем более, на милицейском автобусе добираться вернее, чем надеяться на последний, идущий в депо троллейбус. Они снова окунулись в темень, и оперативники продолжили притухшую было беседу. Сергей в нее не вмешивался. Он не умел быстро входить в чужие разговоры.
Кончилась сессия; как всегда — раньше, чем он успел втянуться в ее шальной, с ночными бдениями, ритм. Как всегда, осталось скверное ощущение, что из-за потерянных по собственной дурости — не сейчас, раньше — дней что-то осталось недоученным и недопонятым. Но сессия кончилась, и Сергей не пытался уже обмануть себя тем, что ко всему недоученному можно еще вернуться. Нормальный человек обычно расстается с такими иллюзиями семестра после второго или третьего, а Сергей был нормальным человеком, и только что он завершил свой восьмой семестр.