Поиск-87: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Трюк с полкой был придуман когда-то давно, но все никак не было подходящих для него условий. И вот вспомнился.
Девочки лепетали оправдания, и были они в своей виноватости такие хорошенькие, что вечерняя программа сложилась сама собой, и Анатолик отправился жарить яичницу с Таней, а та, что в свитере, побежала в свою комнату за домашними припасами. Хозяева спешно привели комнату в маломальский порядок, отыскали несколько картинок, отшлепанных электронной машиной, — чтобы поразить воображение зеленой абитуры.
Они съели яичницу, и две банки килек в томатном соусе, и курицу, сваренную Наташиной мамой дочке, в дорогу, и уже вызревшие на Таниной родине яблоки.
Потом, чтобы быстрее приобщить девушек к славным традициям факультета, парни рассказали несколько историй. И даже не очень врали, потому что за четыре года накопилось много всякого, интересного без вранья; и даже спели на мотив старинной морской песни: «Раскинулось поле по модулю пять». Девочкам, хоть они и не слышали еще про теоремы Коши и Бернулли, песня очень понравилась, и они стали ее записывать. Сергей пересел в угол потемнее. Петь он не умел, и настроения развлекаться не было. Он смотрел на девушек — а они тоже уже что-то рассказывали, то ли ребят, то ли себя убеждая, что и они не лыком шиты. Они нравились Сергею, обе сразу, как нравились еще многие девушки, может быть, Таня чуть больше. Он представил, какие, должно быть, мягкие у нее волосы — светлые, они почти всегда мягкие, а такие пышные тем более. И он стал придумывать, какой хороший у нее характер. Он знал, что не сделает ничего, чтобы понравиться Тане или кому-то другому. Он не сделает этого, пока не сумеет окончательно расстаться со Светкой. А это будет нелегко сделать, потому что Светка с каждым разом все больше радуется его приходам. Надо будет собраться с духом и сделать ей очень больно. А это нелегко — делать больно другому.
Потом девочки ушли, немного удивленные, кажется, что их никуда не пригласили на завтра.
Сергей собрался рассказывать, но тут ВФ включил радио. «Маяк» заканчивал программу сводкой новостей. Не овеществленная в печатных строках информация скользила мимо, уравнивались между собой в ровном чтении дикторов введенные в строй энергоблоки новых электростанций, скошенные гектары кормов, резолюция Генеральной Ассамблеи. Анатолик и Степаныч тащили к стене многострадальную полку, и Анатолик — худой и всю зиму простуженный — улыбаясь, рассказывал безостановочно, как он учил Таню жарить яичницу, и почему Таня приехала поступать именно в Татищевск, и кто у Тани брат; он повторял Танино имя без передыху, понятно было, что ему нравится его повторять. А гордящийся своей спортивностью ВФ сопел тяжело, лицо его и кисти рук покраснели, откинувшись назад корпусом, он пытался уравновесить тяжесть, но полка должна была вот-вот выпасть из его рук. Сергей встал и подхватил край.
— Ублюдки, — выругался вдруг Степаныч. Он добавил еще один эпитет, и это было странно, потому что ругался Степаныч редко.
— Что, к нам гости? — обернулся Анатолик.
— Ласковый ты наш, — ВФ не восстановил еще дыхания, говорить ему было тяжело, но смолчать он не мог.
— Не вмешивайтесь в чужие разговоры. Это я с радио общаюсь, — ритуал был соблюден, и дальше не возбранялось говорить серьезно. — Слышите, последние известия передают.
Сводка была обычная, такая же, как вчера, и неделю, и две недели назад. На ближних подступах к Бейруту шли бои, партизаны ходили в рейды по израильским тылам, и держались отчаянно палестинские заблокированные лагеря Сабра и Шатила. Диктор привычно перечислял названия деревень, не обозначенных даже на картах-миллионках, количество убитых солдат и не солдат, сгоревших танков, вертолетов и жилых домов.
За окном ползли полупустые трамваи, девочки в соседней комнате зубрили на сон грядущий свойства функции одного аргумента, не спеша готовились к отъезду обитатели сто третьей комнаты. А в это же время шли маленькие войны на юге, и на востоке, и на западе — за океаном. Войны маленькие, и цифры боевых успехов казались несерьезно маленькими, если сравнивать с параграфами из учебника истории. А люди гибли, гибли. Сергей попробовал представить себя среди разрушенных кварталов, под чужим тороватым солнцем: влажный бриз обдувает его, а об изломанные кирпичи плющатся пули, и каждая может попасть в него. Он представил и не испугался, потому что вообразить себя убитым не мог…
Сергей так и не собрался с духом. Он придумывал, какими словами будет рассказывать про этот дурацкий «легион», и фразы получались слишком серьезные. А говорить про это легко и иронично у него не получалось.
Он вышел из общежития в матовый свет летней ночи. Воздух повлажнел, стал вкуснее, теплый ветер обтекал мягко, идти было приятно, и Сергей подумал, что он правильно сделал, что не стал ничего говорить ребятам. Не стоит своими делами нарушать их планы: Анатолик и Степаныч уже сообщили родителям, что едут домой, а ВФ нашел где-то шабашку. Для ВФ необходимо удачно отшабашить лето, он на эти заработки тянет потом почти весь год.
Его разбудила привычка. Мозг приятно барахтался где-то, и размягченные мускулы не слушались его ленивых команд. Сергей почувствовал, что просыпается, и попытался противиться этому. Только-только он смотрел нечто приятное, нежное и невспоминаемое, хотел в это приятное вернуться, но тут щелкнул незаведенный будильник, и от этого щелчка сон пропал окончательно. Всегда легче просыпаться, когда некуда торопиться. В отместку этому досадному правилу Сергей решил не подниматься. Он лежал и слушал, как осторожно, чтоб не разбудить его, ходят по квартире родители, и плачут у соседей собираемые в ясли дети, и льется вода из многих кранов, и гудят электробритвы, и во дворе хлопают дверцы и бурчат недовольно двигателями легковушки. Все это были привычные звуки, но сейчас Сергей слушал их со стороны. Он представлял, как на всех этажах их дома и во всех других домах собираются на работу еще заспанные люди, и удовольствие от того, что ему-то спешить некуда, удваивалось. Хлопнула дверь их квартиры — на работу ушел отец. Потом по комнате протянуло сквозняком, в комнату заглядывала мама.
— Не спишь?
— Сплю, — ответил Сергей.
— Не забудь, тебе сегодня надо к Альберту Сергеевичу. — Потом она сказала, что лежит в холодильнике, а что — в большой кастрюле на плите и чтобы он съел это обязательно, и вышла.
Сна больше не было, но Сергей не вставал. Он лежал и думал, что дон Альберт предложит ему, наверное, работу на лето. Сергей как-то слышал на кафедре разговор, что договорная тема, которую ведет группа дона Альберта, горит и для ее спасения нужны «рабы». Только вряд ли овчинка стоит выделки, — прикидывал Сергей. Конечно, сорок пять рублей договорных — хороший довесок к стипендии, и Сергей честно отрабатывал их в течение года, но работать из-за них лето?.. Но гадать, не зная сути, Сергею было неинтересно. Через три часа он приедет к Гордому Орлу дону Альберту и все узнает. Сергей попробовал думать про «легион», но про него информации было еще меньше. Может быть, мальчишки затеяли игру в тайное общество, а он — взрослый балбес — пытается бороться с ним на полном серьезе. Правда, Андрей не похож на недоразвитого, который в шестнадцать лет играет в детские игры. Да и лезвие, выпрыгивающее из рукоятки, годится не только для игры в ножички. С Андрея Сергей незаметно переключился на его сестру. Он подумал, что лучше сегодня к Светке не ходить, и вообще надо отучать ее от себя. Когда он не видел Светки, он думал про нее спокойно, словно вспоминая неинтересный фильм.
Они встречались уже давно, с прошлого ноября или даже октября — да, с октября, конечно, с октября, со дня рождения Аллы. Они тогда шли домой по тротуару, усыпанному хрупкими после первых заморозков листьями. Они чуть поотстали от компании, Светка собрала сапожками кучу листьев и гнала ее перед собой, и листья бумажно шелестели, а потом дунул ветер, куча поднялась в воздух и тут же приземлилась на голову Сергея. Светка начала извиняться, хотя виновата была не она, а ветер, и Сергей не обиделся вовсе, а только удивился, как больно, оказывается, может ударить по лицу замерзший тополиный лист.
В своей лохматой курточке Светка была похожа на медвежонка, маленького ласкового медвежонка. Она тогда очень нравилась Сергею, и какое-то время после она ему очень нравилась, даже еще больше, чем вначале. Так было до самого Нового года, который они встретили вдвоем в оставленной для них сто третьей. Светка сказала ему недавно, что для нее началом их отношений стал Новый год, а все, что было до него, — просто так. А для Сергея что-то кончилось первоянварским утром, когда они проснулись в кровати ВФ, застеленной Светкиной предусмотрительно принесенной простыней. Что-то кончилось сразу, вдруг. Сергей объяснял себе вначале, что дело в глупой ревности, тем более глупой, что ревнует он к прошлому, о котором не знает ничего, и надо быть выше этого. Он внушал себе, что сам он, если мерить по прошлому, возможно, виноват перед Светкой больше, чем она перед ним, а сейчас он просто боится, что кто-то, кого он и не знает вовсе, может похвастать другому, тоже незнакомому: «Помнишь Светку? Ну, ту, которую… Так ее подобрал один». И унизительно было выглядеть в глазах этого неизвестного человеком, который «подобрал». Он внушал себе, что все это труха, моральные рудименты, что это сейчас никто всерьез не воспринимает. Он старался быть нежным со Светкой — и это ему удавалось. Но именно с Нового года стал он замечать в Светке все то, что ему не нравится и никогда нравиться не будет. И обиды — мелкие, а потому особенно памятные — начали копиться с тех пор. И как-то вдруг, однажды проводив Светку, он подумал, поднимаясь к себе домой, что не поженятся они ни на пятом курсе, как того хочет Светка, ни потом. Не сможет он этого сделать.