Поиск-87: Приключения. Фантастика
Шрифт:
— Руточка, — благоговейно произнес Кратов. — Откуда вы все знаете?
— Я первая всех встречаю и последняя провожаю, — улыбнулась она. — Прочим не до того. А я, как известно, эколог, и моя обязанность поддерживать…
— …нормальный психологический климат в коллективе, — с наслаждением подхватил Кратов.
— Вот именно. Как и Полкан с Мавкой. Верно, коллега Полкан?
Пес моргнул в знак согласия, улыбаясь во всю медвежью морду.
— Пойдемте, Костя, — сказала Руточка. — Мы покажем вам Парадиз.
— Да, но на столе не прибрано, — в замешательстве проговорил Кратов. — Насколько я понял, у вас принято обходиться без техники?
— Ну, не до такой же степени! Ох уж мне эти плоддерские ухватки. Существует сфазианская служба быта. Помните, как в сказке: пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что?
— Не помню, — честно сознался Кратов.
— Как-нибудь я расскажу вам эту сказку, — пообещала Руточка.
Этот день мог считаться потерянным. До конца его не произошло ничего замечательного, если не принимать во внимание экскурсии по саду, в котором прятались погруженные в запустение маленькие домики, чьи хозяева появлялись только затем, чтобы выспаться, да и то не каждую ночь. Во время ужина, когда над Парадизом начали сгущаться сумерки, — в соответствии с установленным Руточкой сценарием биологического цикла, — имели место словопрения Галактического Посла и эколога. По-видимому, они стали одной из застольных традиций. Впрочем, увидев выражение лица Кратова, в котором всякий, не обязательно ксенолог высшей квалификации, мог бы прочесть уныние и тоску по настоящей работе, Энграф прекратил перепалку и деловито, с неподдельной заинтересованностью, осведомился у него о граничных среднестатистических значениях коэффициента толерантности для семигуманоидов третьего уровня. Кратов поднапряг свою память и дал ему такую справку, хотя у него возникло тяжкое подозрение, что этот коэффициент совершенно не нужен Энграфу. Вероятно, таким способом Галактический Посол попытался пробудить в новоиспеченном Галактическом Консуле ощущение собственной необходимости и причастности к большому делу. Затем Григорий Матвеевич поднялся, поцеловал Руточку в лоб и величественной походкой удалился к себе. Руточкину бдительность это не усыпило, и она послала ему вдогонку уведомление о том, что если она заметит ночью хотя бы отблеск света в его окнах, то немедленно, не сходя с места, потребует его отправки на Землю, потому что по ночам спят мышата и ежата и ксенологи тоже спят. На что Энграф небрежно, через плечо, ответствовал: «А также поросята и котята, не исключая экологов, вместо того, чтобы заглядывать в чужие окна…» Руточка не нашлась, что возразить, но на ее личике прорисовалось такое отчаяние, что Кратов исполнился сочувствия и сказал ей: «Ну что вы, Руточка, не стоит. Вы же видите — человек увлечен своей работой!» «Ступайте отдыхать, Костя, — обреченно ответила Руточка. — Это вы сейчас такой чуткий. Погляжу я на вас через месяц».
Кратову не хотелось уходить, но рассудок подсказал ему, что Руточке не до него. Вздохнув, он отправился в апартаменты. Ему достались три комнаты по соседству с Энграфом — гостиная, рабочий кабинет и спальня, совершенно пустые и, однако же, носящие следы каждодневной уборки. «Сфазианская служба быта», — произнес Кратов со значением, и старый приятель «Буратино» не заставил себя ждать. «Что бы вы хотели?» — спросил он из пустоты. Кратов смущенно хихикнул — его снова застали врасплох. «Какое-нибудь освещение для начала… — пробормотал он, и тут же вспыхнули невесть откуда возникшие светильники в виде старинных канделябров. — И что-то вроде мебели…» — «Какой стиль вы предпочитаете? Ампир, рококо, модерн? То, о чем вы сейчас подумали, трудно назвать мебелью». — «Возможно. Это была каюта космического корабля. А теперь в голову лезут какие-то гамбсовские стулья!» — «У вас на Земле в последнее время стал популярен стиль «бореаль». — «Я согласен. Все равно не знаю, что это такое». — «Могу я просить вас перейти в другую комнату?» Кратов в некоторой растерянности подчинился, оставив дверь открытой. Пол и стены гостиной зашевелились, заколыхались и с аппетитным чмоканьем принялись порождать низкие округлые кресла, приземистый многоугольный стол, пышный угловой диван цвета морской волны… «Послушайте, — сказал Кратов. — А не могли бы вы достать мне такой же лингвар, как у Григория Матвеевича Энграфа? И хороший сообразительный когитр средней мощности?» — «Лингвар, лингвар… — забормотал «Буратино». — Ах, лингвистический анализатор в гуманоидном исполнении! Есть небольшая сложность — необходимо связаться со сфазианской службой информации, изучить принципиальную схему прибора. Так что раньше утра мы, к нашему сожалению, не сможем вам помочь». «Меня это вполне устроит», — удовлетворенно сказал Кратов. «Тогда перейдите, пожалуйста, в гостиную, а мы займемся вашей спальней». Кратов плюхнулся в кресло и с удивлением обнаружил возле подлокотника свой багаж — контейнер со всякой сентиментальной ерундой, личной библиотекой и любимыми костюмами для ношения в соответствующих погодных условиях и торжественных случаях. Разбирать вещи он решил завтра, принял душ и направился в свежеустроенную спальню. Как выяснилось, стиль «бореаль» предусматривал низкое, похожее на раковину морского гребешка, лежбище такой ширины, что на нем вполне могли бы разместиться с комфортом все наличные сотрудники представительства, включая Полкана.
Кратов сбросил халат и повалился на ложе. Особой мягкостью оно не отличалось. Откуда-то сверху медленно опустилось тончайшее покрывало, язычки теплого нереального пламени в канделябрах замигали и растаяли. Кратов перевернулся на спину, раскинул руки и замер, глядя в темноту.
Итак, он провел первый свой день на Сфазисе. Нельзя было пожаловаться на обилие впечатлений. Горстка людей затерялась среди зелени деревьев и трав, а со всех сторон их окружал чужой мир. Во время прогулки Руточка подвела Кратова к самым границам сектора. Тот ожидал встретить здесь нечто вроде древних пограничных столбов, какой-нибудь силовой барьер, глухую стену, наконец. Однако дальше попросту ничего не было. Травяной ковер внезапно, без перехода, обрывался в никуда, в прозрачную бездонную пустоту. И только протянув руку, Кратов наткнулся на ожидаемую преграду, узнал привычное по исследовательским миссиям изолирующее поле. По ту сторону лежал чужой сектор, надежно скрытый от любопытства землян, точно так же, как и они были упрятаны от посторонних взглядов. Тогда-то у Кратова впервые и возникла эта странная, навязчивая ассоциация с музеем, где в больших, прекрасно оборудованных витринах помещены живые и очень занятные для посетителей экспонаты, поддерживается необходимая температура, освещение, гравитация, создана соответствующая газовая оболочка и кто-то невидимый, неощутимый, невообразимый вращает Сфазис, с любопытством разглядывая величайшую в Галактике коллекцию так называемых разумных существ…
Посреди ночи Кратов неожиданно проснулся от чужого присутствия. Поначалу было тихо, затем кто-то шумно завозился в гостиной. С грохотом опрокинулось кресло, широко распахнулась дверь в спальню. Кратов неплохо видел в темноте, и ему стало не по себе, когда в нескольких шагах от него возник белый призрак без головы и рук, неотвратимо приближающийся к ложу в стиле «бореаль».
— Свет! — приказал Кратов.
— Дьявольщина! — воскликнул призрак, шарахаясь в сторону. — Кто здесь?!
Это был здоровенный человечище в белом комбинезоне, лицо и кисти рук его по цвету напоминали хорошо обожженную глину. Он растерянно мигал маленькими черными глазками, глядя на подобравшегося в пружину Кратова.
— Меня зовут Фред Гунганг, — хрипло сказал великан. — Мне срочно понадобился видеал. Энграф к своему не подпустит, ползти к себе в коттедж не захотелось, и я сунулся сюда. Я не знал, что здесь занято. Ты кто, мальчик?
— Моя фамилия Кратов, — начал было тот, расслабляясь.
Его слова произвели на пришельца неотразимое впечатление. Воздев руки к потолку и едва не касаясь его, Гунганг заметался по спальне.
— Кратов! — рычал он. — О! Наконец-то! Транзактивное взаимодействие! Поливариантность ксенологического интерфейсинга! О! Кратов!
Утихомирившись, он рухнул на свободный участок лежбища.
— Далась вам моя методика, — пробормотал предельно смущенный Кратов. — Что особенного-то? Так и зазнаться недолго.
— Твоя методика, мальчик, открыла глаза мне, старому черномазому черту, на многие вещи, — прохрипел Гунганг. — Лежи, не вставай. Если тебе неловко, я тоже могу лечь. До твоей работы я был противником участия землян в контактах с негуманоидами. Испокон веку считалось, что человек не сможет понять, к примеру, разумную плесень, существуй такая в природе. Нет точек соприкосновения! Ну разве что — через посредников. А ты, сам того не сознавая, заявил мне: ерунда, может. Если не сидеть сложа руки и пялясь на экран лингвара… Кстати, ты когда-нибудь участвовал в контакте с числом посредников более двух?
— Не довелось.
— И не связывайся! Посредники имеют обыкновение беспардонно врать, причем собственное вранье принимают за чистую монету и убеждают в этом соседних посредников. В результате самое простое утверждение искажается до полнейшей ахинеи. А потом все удивляются, что возникают межрасовые конфликты.
— Что-нибудь серьезное? — насторожился Кратов.
— Было серьезное. Хвала небесам, удалось подавить конфликт в зародыше, хотя для этого пришлось организовать дублирующую цепь посредников. Попробуй-ка передать без искажений информацию от колонии полипов к арахноморфам! Первые всю жизнь сиднем сидят на одном месте, вторые теряют ощущение реальности, если проведут в состоянии покоя более пяти минут. А ты, мальчик, наверняка думал, играя в бирюльки с семигуманоидами и мезогуманоидами, что в Галактическом Братстве царит полное взаимопонимание, граничащее с благолепием? Что все разумные расы, рука об руку, щупальце о ложноножку, под руководством сверхмудрых тектонов неуклонно движутся к пангалактической культуре?
— Я так не думал, — сдержанно сказал Кратов.
— Все сатанински сложно, коллега. Я с умилением вспоминаю историю, когда наши отчаянно самонадеянные предки еще в конце двадцатого века пытались завязать контакты с иными цивилизациями при помощи радиосигналов. Какое счастье, что им не удалось! Если бы даже они и сподобились пробудить к себе чей-то интерес, бездна непонимания повергла бы их в депрессию. Человечество заработало бы комплекс неполноценности! Или, имея пагубную привычку рубить гордиевы узлы, впуталось бы в межрасовый конфликт.
— Помнится, вы искали видеал, — осторожно напомнил Кратов.
— А ну их всех! — отмахнулся Гунганг. — Могу я впервые за несколько дней поболтать с братом по разуму без посредничества? Или тебе неприятно мое общество, мальчик?
— Отнюдь, — поспешно возразил Кратов. — Я весь внимание.
— Уже успел пообщаться с Рошаром, — отметил Гунганг. — Знакомый лексикон. Так о чем это мы? Да! Приступая к работе в высшем звене Галактического Братства, дружок, ты всю свою жизнь посвящаешь прогулкам по лезвию остро заточенного ножа. Содружество цивилизаций мало напоминает слюнявый альянс, воспетый фантастами прошлого, когда все только и делают, что изъясняются друг другу в любви да спешат обменяться познаниями. Это клубок сложных и противоречивых взаимоотношений, строящихся на том объективном обстоятельстве, что для каждой цивилизации самое главное — это ее жизненные интересы, ее среда обитания. А поскольку средой обитания каждой цивилизации является вся Галактика, то функция Галактического Братства в первую очередь сводится к тому, чтобы согласовать взаимоисключающие устремления. Да еще и направить их в единое русло, потому что альтернативы пангалактической культуре попросту не существует. Бедные тектоны! Как только у них мозги не взрываются?! Ну, разумеется, «многовекторное мышление», то бишь способность думать одновременно во многих направлениях. Что там еще? «Чувство мира», сиречь мгновенное извлечение полной информации о любом участке матушки Галактики. «Дыхание тектона», неконтролируемые инфразвуковые импульсы как плата за все эти удовольствия. Да еще скромная помощь всех нас и нам подобных… Хвала небесам, Галактика так велика и просторна! Но ведь она пронизана разумом насквозь, скоро в ней станет тесно! Вот тогда-то всем, не исключая никого, придется жарковато.