Поиск-87: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Руточка вдруг прыснула и расхохоталась.
— Нет, это невозможно! — всхлипывая сквозь смех, вымолвила она. — Мальчик, который агукал и пускал пузыри на радость папочке с мамочкой, когда я впервые поцеловалась, учит меня жизни! Костик, я же старше вас, неужели не видно?!
— Что с того? Что вы, собственно, такого пережили на своем Сфазисе, в компании Полкана да Мавки, за бесконечными прививками, прополками и козьими проблемами?
— А что пережил ты? — оборвала веселье Руточка. — Детство, отрочество, юность? Ну, был звездоходом, угодил в плоддеры, подался в ксенологи. Я тоже не родилась на Сфазисе, у меня есть свое прошлое!
— Толку-то что? — пожал плечами Кратов. — Наверняка донимали своими заботами кого-нибудь еще. А избыток внимания вреден даже детям — у них от того капризы начинаются. Разве удивительно, что Энграф у вас научился капризничать? «О вас помнят, о вас заботятся!» — передразнил он. — Океаны любви, сплошной розовый сироп. Даже тошнит!
Биотехн вынырнул из экзометрии в верхних слоях земной атмосферы и пошел на снижение. «Никогда такого не видел, — ворчал он. — Все незнакомое…» Он пробил плотные пегие облака и теперь медленно опускался на дневную сторону планеты, чуть покачиваясь в восходящих потоках воздуха.
— Хочу напомнить вам, Рута, — сказал Кратов. — Как и положено, по прибытии на Землю вы обязаны представить своему руководству полный и объективный отчет о состоянии дел на Сфазисе. Надеюсь, вы ни о чем не умолчите.
— Я тоже, — вздохнула Руточка. — Надеюсь.
Чудо-Юдо-Рыба-Кит спланировал в густой ковыль, посреди бесконечной дикой степи, в ложбину между двумя полуобрушившимися курганами. Он продолжал бухтеть и жаловаться, но Кратов уже не слушал его. Он выскочил наружу и, стоя по пояс в сырой траве, жадно впитывал ее трудный шелест, далекие крики всполошенных птиц, раскаты удалявшегося грома. Только что здесь прокатилась гроза, и еще накрапывал мелкий дождик.
— Пяти дней не прошло, — сказал Кратов. — А я успел соскучиться.
Он помог Руточке выкарабкаться из кабины, и теперь они стояли рядом, держась за руки, мокрые и немного встревоженные оттого, что и им передалась грозовая тревога самой степи.
— Где это мы плюхнулись? — спросила Руточка.
— Честное слово, не знаю. Неподалеку я видел автостраду. Если хотите, я вас провожу.
— Не хочу. Здесь я сама. Выберусь на дорогу и вызову какой-нибудь транспорт.
Руточка пошла вперед, раздвигая ковыль руками, оступаясь на невидимых бугорках. Через каждый десяток шагов она оборачивалась, и в ее взгляде Кратову мерещилась неуверенность. Тогда он шутливо грозил ей пальцем.
Потом он вернулся в кабину и долго сидел у открытого люка, молча улыбаясь собственным мыслям.
— Мальчик, — наконец пробормотал он. — Сопляк. Тоже выбрал время…
Он закрыл глаза, и память услужливо вернула ему все накопившиеся за неполные сутки Руточкины образы. Вот она тайком хихикает над его суетливым усердием в освоении премудростей сфазианского быта. Вот она атакует разнеженного Энграфа. Вот она безразлично бредет по тропинке среди земных вишен и яблонь под чужим бессолнечным небом…
«Послушай, звездоход, — подумал он. — Когда ты окончательно повзрослеешь? Уж как тебя жизнь ни мотала, ни била об острые углы… Пора бы тебе на четвертом десятке отучиться влюбляться во всех красивых женщин Галактики. И вообще — биографию Галактического Консула, — при этой мысли он сардонически усмехнулся, — уместно было бы открыть каким-нибудь настоящим делом!»
Он закрыл люк.
— Чудушко, — величественно приказал он. — Домой, Китяра.
Когда биотехн, ворча на донимавшее атмосферное электричество, всплывал над степью к зашторенному низкими тучами небу, Кратову помстилось, будто на обочине автострады одиноко застыла женская фигура.
Он стиснул зубы, отвел взгляд от экрана и не смотрел на него до самого Сфазиса.
— Я слушаю вас, Григорий Матвеевич, — сказал Кратов, неслышно возникая в дверях.
Энграф лежал в кресле, закутавшись во все тот же грандиозный халатище. Он был сердит и нахохлен.
— Где Руточка? — спросил он мрачно.
— Я отправил ее на Землю, — с готовностью сообщил Кратов. — Надолго.
— Вы с ума… — начал было Энграф, но натолкнулся на полный ледяной безмятежности взгляд Кратова и осекся. Помолчав, он буркнул: — Вы могли бы приличия ради иногда согласовывать свои решения со мной. Как-никак я руковожу представительством.
— Согласовывать? — кротко переспросил Кратов. — Зачем?
— То есть как? — опешил Энграф. — Вы самовольно лишаете наш коллектив одного из его членов, обрекая на произвол все наше достаточно хрупкое экологическое благополучие. И потом — хотелось бы предварительно поговорить с человеком, отбывающим на Землю. Вы же знаете, как все мы ценим и любим нашу Руточку.
— Ложь, — спокойно возразил Кратов.
Энграф с возмущением передернул худыми плечами.
— Я не потерплю такого тона, — произнес он резким голосом.
— А она терпела, — сказал Кратов. — Сносила от вас любой тон, любые капризы, и со временем вы перестали замечать в ней не то что женщину, а и человека. Вы и ваши коллеги воспринимали ее как досадное обстоятельство, с которым приходится мириться и необходимо бороться в меру сил — грубостью ли, иронией ли. Как побочный эффект великолепных условий для работы. Разве можно, Григорий Матвеевич, называть красивую женщину исчадьем ада?
— Этого не было, — запротестовал Энграф.
— И не то еще было! А когда человек видит, что ни он, ни труд его никому не нужны, он теряет к себе уважение, тупеет и остывает. Так что не ценили вы, не любили Руточку. Вы, специалисты по контактам с самыми что ни на есть невероятными разумными субстанциями, потерпели провал в контакте с обычным человеком. Про-ко-ло-лись! Простите, но это свидетельствует о вашей профессиональной некомпетентности.
— Ну, не стоит утрировать, — недовольно сказал Энграф. — Конечно, все мы несколько увлечены своей работой, но в ксенологии ничего не добьешься без полной самоотдачи. Как и во всяком серьезном деле, между прочим. Каждый из нас находится на своем месте и, вполне естественно, требует уважения к плодам своего труда. Мы — ксенологи, а Руточка — эколог.
— Она ваш труд, сколько мне известно, уважает, — вставил Кратов.
— И не вам судить о компетентности, — продолжал Энграф наставительно. — Моей и чьей бы то ни было. Вы здесь без году неделя, вы еще мальчик…