Поиск-88: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Рядом с магазином, у гаража старика Середы, толпился народ. Внутри глухо ворчал двигатель машины. Семен еще подумал, что вчера Михалыч надрался на радостях. Но тут дверь со скрежетом раскрыли, и толпа шарахнулась от волны угарного газа. Двигатель поработал еще минуту, словно давая понять обессиленно вставшим людям: «Я хотел вывезти этих ребят на свежий воздух, работал-работал, а колеса почему-то не крутились...» На откинутых сиденьях нового «жигуленка», обнявшись холодными голыми руками, лежали двое. Парня он узнал сразу — Лешка, а девчонка лежала вниз лицом, и, хотя все было знакомое — и светлые волосы, и родинка на плече, и голубенькая комбинашка с заштопанной бретелькой, — что-то случилось с памятью, зациклило — мучился и не мог вспомнить ее имя! Но двигатель чихнул в последний раз, смолк, и тогда загомонила
Его про эту историю старались не расспрашивать. Все видели — отяжелел мужик на глазах, налился черной гипертонической кровью, говорить стал медленно, все ворочал, тискал тяжелые кулаки, искал кого-то взглядом. Одни его ни о чем не расспрашивали из сострадания, другие — из осторожности. Иногда у него в душе поднималась мутная, дурная волна, и он — обычно насмешливо-веселый и сдержанный — становился невыносимым. Если в эту минуту рядом оказывался кто-то из друзей, то Семен начинал лезть в спор — да и спор-то какой! — по пустякам, а высмеет, унизит, доведет парня до бешенства, а сам уставится внимательным, неподвижным взглядом и ждет чего-то... Или затеет с кем-нибудь бороться — шутейно вроде бы, по студенческой привычке, но скрутит так, заломит жестко, до боли, что человек или захрипит полузадавленно, или заматерится всерьез. А если попадался человек ему неприятный, то Семен откровенно лез на скандал. Откуда-то всплывали ухватки и словечки приблатненной иркутской шпаны. Даже не из юности это было — из увечного детства, когда насмотрелся по подворотням да натерпелся сам досыта. И скулы сводило короткой судорогой брезгливости к самому себе, когда он говорил побледневшему человеку: «Штэ? Не нравится?»
Парни из отряда электроразведки старались в это время быть рядом с ним. Валерка забрал у Семена ружье, сказал «поохотиться» и не возвращал под предлогом, что никак не может собраться почистить. Андрей унес к себе тяжелый нож и просто спрятал, без всяких объяснений. Но все чувствовали, что должен произойти какой-то взрыв, после которого, может быть, Семен успокоится.
И однажды, когда командированный из соседнего госпромхоза вездеходчик — здоровый, мосластый мужик — вдруг ни к селу ни к городу вспомнил про этот случай в гараже и коротко засмеялся: «А я хотел бы так... По крайней мере перед смертью бы удовольствие поимел», — то Семен встал, молча опрокинул на мужика стол и первым же хлестким ударом вышиб ему два передних зуба.
Вездеходчик был человек тертый. За двадцать два года на Камчатке он трижды проваливался под лед со своим тягачом и, наверное, мог говорить о смерти насмешливо. Мог он и простить Семена, просто встать, выматериться и уйти, поняв, что сморозил глупость. Но в глазах у этого бородатого парня вспыхнула такая заинтересованность, и было видно, какое облегчение хлынуло ему в душу, с каким ожиданием он стоял и смотрел, что вездеходчик выбрался из-под стола, выплюнул сгусток крови и жесткой рукой, привыкшей к монтировкам, кувалдам и рычагам, отправил Семена через тахту в угол. Семен собрал по пути пару стульев, впечатался спиной в шифоньер, и полированная дверца хрястнула от удара.
Парни повскакивали с мест. Успокаивать надо было одного — Семена, вездеходчик стоял мирно, лишь улыбался криво, слушая уговоры, потом потрогал мазутным пальцем кровоточащие десна и сказал просто: «Хрен с ними. Золотые вставлю». А с Семеном пришлось повозиться. Валерка тогда отделался распухшим носом, а Андрей полмесяца ходил в запасных очках — очень немодных, в стариковской оправе.
После всей этой истории у Семена появились странные, чудаковатые замашки. Он вдруг сделал вывод, что во всем виноваты только деньги. Не будь у Лешкиного старика пачки потертых сберкнижек, о которой в поселке ходили разные слухи, девчонка не потянулась бы туда из любопытства. Не появись в поселке эти новенькие, сверкающие свежей краской и никелем «Жигули», постояли бы ребята у калитки и разошлись восвояси. Не купи он этот идиотский шифоньер с антресолями, не начни он дурить девке голову, жили бы они сейчас — желторотые, бестолковые пацаны. Деньги! Во всем виноваты деньги. Эта старая сволочь совсем помешался на деньгах. Еще и сорока дней им не исполнилось, как он появился на крыльце магазина со своим эмалированным ведром... По морщинистой роже слезы текут, в щетине застревают,
Именно эти булавки взбесили Сашку до глубины души, когда он зашел к Семену в дом за день до отлета в поле. Вот его-то научили деньги уважать. Его родной дядька Григорий Емельянович, пузан такой, однажды преподал племяшу жизненный урок. В саду, в летнем нужнике, кто-то обронил рублевую бумажку. Дядька не погнушался, выловил ее оттуда палкой, постирал, высушил... Сашка совсем пацан был — лет десять, — но с мальчишками они тогда уже скарабезничали вовсю, поганцы они тогда были отпетые... И на все дядькины процедуры Сашка смотрел презрительно — предвкушал, как он расскажет пацанам про родственничка, ковыряющегося в дерьме. Но рублевая бумажка быстро высохла на подоконнике, дядька Григорий Емельянович, пузан такой, взял ее, помял, понюхал и вручил Сашке на конфеты. И вот тогда Сашка начал понимать что-то про эту жизнь.
...Тихо в палатках. Спит народ. А проснутся — и не вспомнят, что прожитое целую ночь над ними кружилось. Приснится под рассвет какая-нибудь чепуха и перебьет все...
А рассветы на Камчатке росные. Еще слоится утренний туман — нехолодно в нем, звуки от ударов топора гулкие и тени причудливые. Потом туман опадет на землю щедрой сверкающей россыпью к хорошей погоде или поднимется и зависнет плотным слоем облаков — и это уже надолго: низкая, серая, тяжелая сырость.
Поэтому всегда хочется, чтобы первое утро нового полевого сезона было, ясным, теплым. Оно таким и народилось.
Семен рывком вылез из спальника, вышел из палатки, поеживаясь от утренней сырости, и закричал хриплым, тоже подсевшим спросонья баском:
— А ну, подъем, противная команда!
Рыжий, свернувшийся калачиком у входа, вскочил, подпрыгнул и успел-таки лизнуть в губы. Семен оттолкнул его, и взрослый серьезный пес — вся морда в шрамах! — залился почти щенячьим лаем, да с подвизгом, да припадая на передние лапы, да помахивая хвостом...
В палатках зашевелились. Для первого дня народ поднялся неплохо. Сбегали к ручью умыться. Собрались у костра. Девчонки успели привести себя в порядок, сидели рядышком — чистенькие, причесанные, серьезные молодые специалисты. Андрей ковырял отверткой в старой прокуренной трубке. Всем своим видом он показывал, что запись станций на идентичность в начале сезона — пикник, данный судьбой и руководством экспедиции, чтобы войти в рабочий ритм. Валерка почему-то явился голый по пояс — еще больше похудевший за месяц городской суматошной жизни.
— Не искушай меня без нужды, — сказал ему строго Семен, и Валерка уполз в палатку одеваться.
— На сегодня расклад такой... — Голос у Семена был отрывистый. — Настройка аппаратуры. Заготовка дров. Инструктаж на рабочем месте для рабочих и техников. Вопросы? Нет вопросов. Хочу для новеньких в двух словах пояснить смысл работы. Наш метод выполняется для выявления структур, перспективных на нефть. Пишем на фотобумагу вариации естественных переменных электромагнитных полей. С аппаратурой познакомлю позднее.
— У меня вопрос, — перебил его Сашка. — Мы что, эти ящики с тумблерами по горам таскать будем?
— Станции будут стоять в палатках. Ваша задача — размотать провода, выкопать ямы под магнитометры, обеспечить отряд дровами. Погрузка-разгрузка вертолетов при перебазировках... Если кто захочет помогать операторам, то всю бытовуху делим поровну. Вот Витек Назаров работает со мной не первый сезон, я знаю, что он будет и ночные записи делать, и проявлять помогать будет.
Виктор улыбнулся, пригладил длинные прямые волосы.