Поиск-88: Приключения. Фантастика
Шрифт:
Временами он забывался в полубредовом сне, и тогда тупая боль рвала и дергала беспомощное тело. В такие минуты человеческий инстинкт подсказывал ему, что стонать не нужно, и тогда он впивался зубами в брезентовый клапан спальника и медленно жевал его, словно делал неприятную, но нужную работу. Очнувшись, он чувствовал во рту привкус грязной сырой тряпки и спокойно думал, что вот еще одно, незнакомое, новое чувство подарила ему судьба, и тихо радовался, что успел узнать его.
Первые двое суток парни вздрагивали от каждого шума. Семен выскакивал несколько раз наружу, в пургу... Слушал... Возвращался он молча, с сопением вытаскивал патрон из ракетницы и ставил его
В такие минуты за далекий рокот вертолета можно было принять все: треск поленьев в печурке, невнятное бормотанье радио, скрип железной трубы у печурки, даже собственное хриплое дыхание можно было принять за рокот далекого вертолета.
А пурга продолжала свою волчью песню... Она волочила длинные космы снега, заметала палатку, тундру, всю огромную землю...
Больше всего Сашку мучило то, что за всю свою жизнь он ни разу не задумывался о том, что человек живет единожды. Всего один раз! Пойми он это сразу, может, и жизнь-то повернулась бы по-другому. «Любовь и голод правят миром», — вспомнил он где-то слышанную фразу. «Ерунда, — думал он. — Так можно перечислять до бесконечности: любовь, голод, любопытство, страх, ненависть... Страх перед смертью правит миром. Страх перед тем, что ты уйдешь, и никто тебя не вспомнит. Этот страх — подсознательный, властный — толкает людей на все: на открытия — только бы не забыли, на преступления — только бы вспомнили... Нет сил на большое — на века, — значит, копи деньги, тогда хоть дети тебя не забудут ближайшие десять лет...»
Он даже улыбнулся, заметив, что мысли получаются гладкие, как по писаному. «Может, и из меня что-нибудь получилось бы...»
Потом он ругал себя за эти мысли, просил у кого-то прощения. «Что мне жаловаться! Я двадцать пять лет прожил. Много чего видел. И подруга у меня была, и дружки хорошие... С матерью вырос, не сиротой... А сколько народу успело поумирать, так и не повидав ничего хорошего, да поумирать-то в муках, по-страшному... Кто-то вообще ребенком умер, ничего не узнав, ничего не сделав... Говорят, что это лучше, когда маленьким — невинная душа... Что ж хорошего — он тоже первый и последний раз на свете был...»
— Скверно, что они идут против ветра! — сказал громко Семен. — Если появятся, то мы их услышим в последнюю минуту. И если...
— Тихо! — крикнул Андрей. — Тихо...
— Андрей, не сходи с ума. Это опять ветер.
Вертолет раскачивало в крутых виражах, сносило резкими порывами ветра. Он шел низко, почти цепляя колесами заросли ивняка, что росли узкой полосой вдоль ручья. Кочетков чувствовал, как немеет правая рука, становится ватной голова. Он держался за ручей как за спасительную нить и уже успел себе внушить, что если потеряет ее, то и сам не вернется назад... не вернется... никогда...
— Они должны быть где-то здесь... — прохрипел в наушниках голос второго пилота. Он оторвал от планшета воспаленные, по-кроличьи красные глаза и повторил, прижав ладонью к горлу ларингофон. — По расчетам они должны быть где-то здесь...
— Смотреть... смотреть... — монотонно повторил Кочетков, продолжая вести «МИ-восьмой».
— Командир, проскочим, — забеспокоился и бортмеханик.
И тут же второй пилот крикнул:
— Право двадцать — палатка!
Кочетков послал машину в вираж, привычно почувствовал, как от перегрузки врезались в тело привязные ремни...
Зеленое пятно, похожее на палатку, то скрывалось в снежной пелене, то появлялось вновь. Вертолет завис над ним, и стало ясно, что это всего лишь куст кедрового стланника, который можно спутать с палаткой только в такую вот пургу...
— Смотреть!
Сашка лежал в спальнике, укрывшись с головой, и думал. Неожиданно он понял, что самая страшная боль — это в животе. Ему даже показалось, что раньше было такое выражение «не сносить живота своего», и он несколько раз повторил его шепотом. Потом он начал думать про парней. «Хорошие они мужики. А я с ними так и не сошелся. И сейчас понять не могу. Человек утверждается или должностью, или образованием, или деньгами. Они же все это могут взять... Парни грамотные, с дипломами... А им не нужно... Не желают они... У нас над такими всегда смеялись, считали пустыми людьми... А здесь — они надо мной... Если бы можно было успеть это все понять, разобраться...»
Семен выключил рацию и, не поворачиваясь к парням, закурил.
— Ну что? — спросил Андрей.
— Продолжают искать. Скоро будут здесь.
— Да у них уже керосин кончился! — взорвался Валерка. — Ты что, нас за дурачков считаешь? Час назад, как у них кончилось горючее! Даже если они взяли запасной бак! Повернули твои летуны! Не пробились!
— Не орать! — тихо сказал Семен.
— Да спит он... — сникнув, сказал Валерка.
Но Сашка не спал. Четыре часа назад, когда им сказали про вертолет, он засуетился, попытался вылезти из спальника... Сейчас он снова лежал, безучастный ко всему.
— Дай другую ракету! — резко сказал Семен.
— А эта что?
— Гильза разбухла в кармане. Как не выйдешь, так полные карманы снега... Пока буду возиться с этой, они могут проскочить...
— Держи. Еще пять штук осталось. Может, все возьмешь?
— Еще одну дай. Больше все равно перезарядить не успею... Пойду, послушаю...
— Семен, здесь же слышно все. Ну, давай я радио выключу, чтоб не шипело.
— Пойду, послушаю.
Семен выбрался из палатки. Несколько минут он стоял неподвижно, запрокинув лицо к небу, закрыв глаза, сдерживая дыхание. По мокрому лицу катились холодные капли, снегом забило волосы, начали мерзнуть руки... Семен выругался сквозь зубы, вскинул ракетницу и выстрелил. Хлесткий порыв ветра подхватил ракету, она упала в снег, не догорев.
Но этот выстрел, шипящий звук взлетевшей ракеты, яркая парабола света словно разорвали пургу, и впереди, нарастая, загремел звук вертолетного двигателя. Он был так близко, что Семен мгновенно услышал тонкий посвист лопастей. Он был так близко и так быстро надвигался, давил сверху, что Семен, не выдержав, упал на колени, торопливо перезарядил ракетницу и выстрелил еще раз, рядом с этим звуком.
Потом Сашка сидел на жесткой дюралевой скамеечке и смотрел в блистер. Он знал, что смотреть туда нечего: вертолет шел в сплошной белой пустоте, было видно только большое вертолетное колесо, на него, навстречу движению, налипал тупым конусом снег. Но Сашка продолжал смотреть вниз, потому что слезы катились по лицу и поэтому никак нельзя было повернуться. Он боялся, что бортмеханик подумает: это у него от боли.
Сашка смотрел вниз и старался запомнить на всю жизнь лица парней. Они остались в пурге и все это время, пока раскручивались лопасти, смотрели на него. Ветер лохматил им волосы, забрасывал снегом, и голова у Семена стала совсем белая, а Валерка что-то кричал, и лицо у него было мокрое...
Только сейчас Сашка понял, что кричал Валерка, и вдруг, повернувшись к бортмеханику, повторил шепотом:
— Живи дальше, парень.
Ничего тот не понял в таком грохоте, но улыбнулся и кивнул в ответ. Значит, будем жить дальше.