Поиск Анны
Шрифт:
***
Капельница была похожа на медузу — когда-то давно, в детстве, Анна была с мамой на море и видела такую в воде. В детстве Смолина терпеть не могла медуз, но сейчас из нее по мягкому отростку-щупальцу в тело Лены текла жизнь.
Следователь уже ушел. Он записал показания Анны — в том числе насчет летучей мыши, но по его глазам Смолина поняла — он ей не верит. Она как будто слышала мысли полицейского: «Ты просто хреновая мать. Вот и все. И ты ищешь причины и оправдания, придумываешь какие-то дикие секты. Но правда в том что ты просто хреновая
Смолиной хотелось орать. Внутри билось отчаяние смешанное с безмолвной яростью, которые не находили выхода. Ее ребенок лежал на кушетке без сознания с огромной иглой, загнанной под кожу, и с зашитым запястьем. Анна знала — в этом виновны все те же люди, из-за которых вышел в окно маленький Антон и другие дети. Те, кто довели до сумасшествия Сергея, убили и сожгли Машеньку с ее матерью, журналиста, и двух обычных деревенских парней, никому не причинивших вреда — а в том, что Тойво и Юко мертвы, Смолина не сомневалась. И если их никто не ищет — почем знать, сколько еще убитых людей на счету у... у кого? У Светорожденного и его некоммерческой религиозной организации «Дети Рассвета», которую впору переименовать в кровавую секту?
Ответа не было. Анна держала в руках безжизненную ладонь Лены и не отрываясь смотрела на ее лицо, моля бога, чтобы девочка открыла глаза. Смолина наотрез отказалась выходить из палаты. Если она не смогла уберечь свою дочь — значит будет с ней рядом, пока она не проснется.
Чувство вины перед Леной не покидало Анну. Может Виктор Георгиевич — специалист по опеке — прав, и ей надо больше проводить время с дочерью? Но как найти подход к этому колючему ежу? Анна понимала, что под острыми иголками скрывается нежное, ранимое сердце, но пока Лена не была готова открыть его для Смолиной. И самое страшное, что в голове начинали всплывать мысли о том, что, возможно, Анна просто не создана для материнства. От этого в груди разливалось пламя такой непереносимой тоски, от которого в этом мире не было спасения.
Мерный едва слышный гул медицинских аппаратов убаюкивал. Лампочка над дверью приглушенно мигала, словно маяк, то ли куда-то маня, то ли наоборот предупреждая корабли в ночи о приближении к опасным скалам. Постепенно все мысли ушли, оставив в голове туман. Он липким киселем обволакивал Анну. Впрочем, этот туман был с ней на протяжении всей жизни. И сейчас он скрывал от Смолиной не только виновников череды убийств, но и воспоминания о детстве. Кто она на самом деле?
Смолина вынырнула из своих мыслей, вздохнула, вновь повернулась к девочке и внезапно наткнулась на ее пронзительный взгляд.
— Это все из-за тебя! — хрипло проговорила девочка.
Анна почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— Ты виновата в том, что случилось!
— Лена, я... я не хотела!
— Какая ты к черту мать? Ты ничего не можешь, даже мужика себе найти нормального! Вокруг тебя гибнут дети! Ты самая отвратительная мать на свете!
— Не говори так!
— И знаешь что? — взгляд Лены стал ледяным. — Машеньку ты тоже убила!
Анна в ужасе открыла глаза, едва сдержав крик. В палате царил полумрак, лишь доносилось едва слышное гудение электрических приборов. Лицо Смолиной было мокрое от пота, ее била дрожь. Она взглянула на Лену — та по-прежнему была в бессознательном состоянии, но ее губы едва заметно шевелились.
Анна приложила ухо почти к самым
— Пхоа... пхоа...
***
— Вы верите, что после смерти мы попадем на небеса?
Мрак густился вокруг музейных экспонатов. Это был не тот мрак, который Анна обнаружила в себе во время сеансов психотерапии — пугающий, липкий, затягивающий, как в болото — и потому его избегала. В музее мрак был другой — он пах книжной пылью и тайной.
— Айно, вы рационал, — сказала Хельви. — Вы не привыкли сталкиваться со сверхъестественным, не привыкли верить в существование чего-то помимо этого мира.
— Дело не в этом, — покачала головой Смолина. — Я не верю, что можно здесь жить как хочешь, творить черте-что, а потом помолиться и вдруг в одно мгновение стать чистым и всепрощенным. Не бывает такого. За каждое преступление придется отвечать.
Хельви улыбнулась.
— У буддистов существует такое понятие как «карма». Она тянется за человеком на протяжении многих воплощений, которые проходит его душа. По их вере если ты сделал что-то плохое в этой жизни — ты ответишь за содеянное в следующей.
Смолина подумала, что это какие-то дерьмовые правила. В другие жизни она как-то не особо верила. А вот в существование убийц, насильников, маньяков — вполне, потому что видела последствия их поступков, завернутые в полиэтилен. Но тогда выходит, что можно творить все что угодно. Потому что если вдруг никакой загробной жизни и череды перерождений нет, и после смерти ждет лишь тьма и могильные черви — тогда зачем нужна мораль? Можно хоть сейчас взять нож и пойти резать всех направо и налево.
— В верованиях карелов все иначе. Мы верим, что после смерти душа попадает в загробный мир, где ей предстоит продолжить свой путь. Смерть обозначается словом «hengenlahto» — уход духа. «Henki» — дух, дыхание — отделяется от тела и уходит в загробный мир.
— Что может означать летучая мышь? Это как-то связано со смертью?
Хельви покачала головой.
— У карелов — нет. Но в мифологии славян есть злой дух — Ночница или Полуночница. Она превращается в летучую мышь, приходит в ночи и высасывает жизненную силу из младенцев, — Хельви многозначительно посмотрела на Смолину. — По поверью Ночницей становилась та, кто не имела при жизни детей. Такое бывает, когда мать в сердцах прокляла... Полуночница может подложить в колыбель деревянную чурку, а ребенка забрать в мир духов. Но мать вместо полена в колыбели будет видеть ребенка.
Слова болью отдавались в сердце Анны. Даже легенды и сказания упрекали Смолину, мол, смотри, вот что бывает с бабами, которые не могут родить! Взять бы этих древних сказителей за шиворот, тряхнуть хорошенечко да прокричать прямо в лицо: «Да хочу я детей, хочу! Ты хоть понимаешь, каково это? Хотеть ребенка, но знать, что никогда — никогда! — ты не сможешь подарить жизнь маленькому, теплому комочку любви? Откуда тебе знать, сказитель?»
— Чтобы защитить дитя, матери плели Куватку — оберег в виде куколки без лица, — продолжила Хельви. — Первую Куватку мать делала еще до рождения ребенка, пока беременна, ни в коем случае не используя острых предметов! Куватку вешали над колыбелью, и когда приходила Полуночница, она не видела младенца. После родов Куватки сжигали, чтобы уничтожить дурную энергетику.