Поиск седьмого авианосца
Шрифт:
Нежнейшая рыба таяла у него в рту и по вкусу больше напоминала цыпленка.
— Замечательно! — сказал он.
— Я же говорила, Брент, что тебе понравится, — Маюми взяла еще кусочек. — Будем надеяться, что останемся живы.
Повар и официантка учтиво рассмеялись.
За «журавлем» последовали тончайшие ломтики копченого угря, разложенные на белом рисе в квадратных лакированных мисочках, суп из той же фугу — большие куски были сварены с грибами, капустой, морскими водорослями и луком-пореем. Наконец обед подошел к концу, повар и официантка, убрав со стола, ушли, деликатно прикрыв за собой дверь. Брент сидел неподвижно,
— Брент, — сказала она, продолжая о чем-то напряженно размышлять. — Только «Йонага» стоит между Японией и ее врагами, — и эти слова, как удар топора, разрубили воздушно-тонкий флер предвкушения, окутавший душу лейтенанта.
Его неприятно поразила эта резкая смена темы и настроения, прогнавшая блаженную истому, в которую он погрузился. Но он знал, что тревога за страну снедает душу каждого гражданина Японии, и вместо бодрых заверений ответил как подобало честному профессионалу:
— На вооружении у ваших сил самообороны самолеты, которые не могут летать, и корабли, которым не из чего и нечем стрелять. Зато есть девятая статья Конституции, и Красная Армия, и пацифисты, — он безнадежно махнул рукой.
— Но адмирал Фудзита подчиняется только микадо, — продолжала девушка.
— Это всем известно.
— А Хирохито больше не бог.
— Для Фудзиты и его экипажа он остался прежним священным символом.
— Не понимаю, как ты, американец, можешь верить в божественное происхождение Хирохито.
Потаенная, подсознательная досада наконец нашла себе выход, и Брент, не скрывая раздражения, подался вперед:
— А почему бы и нет? — заговорил он с горькой иронией. — Я из страны, где по телевизору показывают, как проповедники по утрам общаются с Богом, а днем сообщают о результатах этого общения своим прихожанам. И заколачивают они по миллиарду в год, и разъезжают на «Мерседесах» и «Роллс-Ройсах», и живут в миллионных особняках, вокруг, которых устраивают личные парки с аттракционами. Лгут, суесловят, развлекаются с продажными девками, берут у голодных людей чеки социального страхования. Ваш император-бог — ничто по сравнению с ними, — сердясь на Маюми за то, что разрушила послеобеденную негу, и на себя за то, что поддержал перемену темы, он неуклюже заерзал, перебирая длинными ногами, не умещавшимися под столом.
— Глупостей хватает и у вас, и у нас, — улыбнулась Маюми. — Пойдем. Расплети свои «бесконечности», — в глазах у нее вновь засиял прежний теплый свет.
Она поднялась, и Брент последовал ее примеру. Но через минуту они снова оказались бок о бок на мягком диване, и пальцы их переплелись. Маюми была так близко, что Брент чувствовал тепло ее тела и вдыхал пряный аромат ее духов, вызвавших у него сердцебиение.
— Ты снова со мной, — пробормотал он, притягивая ее еще ближе.
— Извини меня, Брент, я завела этот разговор… Война, политика… — Она поцеловала его в щеку. — Не сегодня.
— Что «не сегодня»?
Она усмехнулась:
— Сегодня война и политика ни к чему…
— Ты решила?
— Да.
— Что же ты решила?
— Увидишь.
— Мне ужасно нравится, как ты говоришь «да».
Вместо ответа она обвила его шею руками и подняла к нему запрокинутое лицо, подставив губы — горячие, влажные, жаждущие. Брент мягко пригибал ее к дивану, пока под тяжестью его тела она не
Брент начал покрывать жадными поцелуями ее подбородок, бьющуюся на шее жилку, ложбинку между грудей, одновременно целуя один сосок и перекатывая между пальцами другой. Запрокинув голову с рассыпавшимися волосами, она застонала и крепко стиснула его голову ладонями. Рука Брента опустилась на ее узкую талию, нащупала «молнию» и яростно атаковала ее, потом стянула юбку, обнажив вздрагивающий живот, принялась гладить бедро и его нежную внутреннюю поверхность. Палец его проворной ящерицей пробирался все выше и выше, к самому сокровенному. Брент комкал и стягивал покрывавший его нейлон.
— Нет! Нет! Брент, не надо! — вскрикнула Маюми, отталкивая его.
— Не надо? — переспросил он. — Я думал, ты решила. Ты сказала мне «да». Так нечестно.
— Нечестно было бы продолжать, — ответила она, одной рукой натягивая юбку, а другой упираясь в плечо Брента и заставляя его сесть прямо.
— Не верю, — с тоскливой досадой сказал он.
Маюми, подобрав с пола лифчик и блузку, торопливо одевалась.
— Пожалуйста, отвези меня домой, — дрожащим голосом сказала она, застегивая блузку. — Пожалуйста, Брент.
Он сердито вскочил с дивана, подошел к столу и залпом выпил сакэ.
— Поехали, — бросил он, поворачиваясь, чтобы идти к двери. — Ради Бога, поехали поскорей!
Следом за ним она вышла в холодную ночь.
Выйдя из лифта у дверей квартиры Маюми, Брент старательно избегал ее взгляда и чувствовал внутри только какую-то злобную пустоту.
— Ты ничего не понял, да?
— Зачем ты меня дразнила? Знаешь, как называются такие женщины?
— Не знаю и знать не хочу. Я и не думала тебя дразнить, — голос Маюми звучал глухо, и вся она сжалась и нахохлилась как подраненный воробушек. — Может быть, мне еще хуже, чем тебе.
— Очень сомневаюсь.
Он почувствовал на ладони ее руку.
— Брент, я не могу быть игрушкой, забавой для моряка, которых у него десятки в каждом порту.
— О Господи! Не может быть, чтобы ты в самом деле так считала! — на место тоскливой пустоты нахлынула злость.
— Брент, пожалуйста, постарайся понять меня, — громко, со всхлипом вздохнув, сказала она. — Нет женщины, которая хотела бы стать подружкой на одну ночь.
— Я никогда даже не думал о тебе так!
— Нет? Тогда докажи!
— Как?
— Не торопи меня. Пусть все будет в свое время.
Брент в сердцах саданул кулаком по стене:
— Чего ты хочешь? Хочешь услышать, что я люблю тебя? Тебе нужны красивые слова?
Она прикусила губу:
— У меня нет… нет уверенности. Должна возникнуть какая-то надежная связь между нами. Одного секса мало, — и, помолчав, твердо добавила: — И я не из тех, кого можно по-скорому трахнуть в подворотне! Я не животное!
— Маюми, опомнись, что ты говоришь?!
Она взяла его за обе руки и подняла к нему черные, влажно заблестевшие глаза, от подступивших слез ставшие еще чернее.